Роланд говорил о чести, но сколько ее осталось в мире? А в людях? Где были эти честные люди, когда головорезы Йорана Осторожного напали на их деревню, убили мать Лаверн, а ее саму, брыкающуюся и бьющуюся в истерике, бросили в клетку? Где они были, когда ее продали, будто племенную кобылу, старому лорду, поившему ее настойками, сводящими с ума? Когда он, обезумевший от похоти, разложил ее прямо на столе в своей лаборатории и, раздвинув ноги, насадил на свой член? А ведь она тогда даже не представляла, что вообще происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни… Помнится, когда все закончилось, и Фредрек велел ей одеваться, она смотрела на кровь, оставшуюся на внутренней стороне бедер, и думала, что умирает…
Где были эти честные воины, защитники, поборники закона, когда Фредрек мучил Ча? Или когда отвел ее, Лаверн, к источнику Кэтленда и пустил ей кровь, привязав к склизким ветвям подземника? Белые, похожие на червей отростки тянулись к порезам, оплетали запястья и колени, заползали под кожу и пили силу. Боль была такой, что от крика Лаверн потом еще неделю не могла говорить. А когда голос вернулся, первое смертельное слово выскользнуло из ее рта…
Где были все эти люди, когда ее изуродовали, сделав тем, что она есть?
Лаверн сжала кулаки и несколько раз глубоко вдохнула, призывая себя успокоиться. Короли, верховные, высшие маги, император степняков – все это лишь велловы препятствия на пути к цели. Она шла к ней слишком долго, чтобы просто сдаться. У нее есть ради чего бороться.
– Лаверн! – звонко позвали ее, и она развернулась.
Ча бежал к ней, утопая ногами в сугробах. Раскрасневшийся, радостный, с широкой улыбкой, обнажающей желтые зубы – степные дети редко следят за здоровьем зубов, а болезнь и пытки лишь усугубили его. Капюшон его плаща упал на спину, и седые волосы рассыпались по плечам. Мальчик прижался к ее животу, крепко обнимая за талию.
– Ты не должен выходить за ворота, – пожурила его Лаверн. – Плохие люди все еще могут быть поблизости.
– У меня есть вот это. – Он вытащил из-за ворота предупреждающий амулет. Камень мерцал спокойным голубым цветом. – Мария и Кэлвин со мной, но я быстрее бегаю.
– Ты самый быстрый, да? – улыбнулась Лаверн.
– А еще Сэм обещала научить меня стрелять из лука! – похвастался Ча. – Уолдер говорит, у меня не получится из-за глаза.
– Уолдер?
– Сын рябой Бет, – пояснил Ча. – Он старше всех и задирает младшеньких.
– Уолдер ошибается, – уверила его Лаверн. – Ты обязательно научишься стрелять и получше какого-то там зазнайки.
– А я научу тебя владеть мечом, – поддержал ее Кэлвин, появляясь из-за раскидистой сосны. За его плечом маячила Мария, укутанная в темный плащ с лисьим воротником. – Я уже попросил местного кузнеца выковать тебе по руке, а пока можно взять один из тренировочных.
– И я смогу защищать тебя! – Глаз мальчика засиял предвкушением. Он смотрел на Лаверн, и в животе у нее оживали горячие змеи. Они шевелились, и жар поднимался выше – к сердцу. – Ты ведь не уйдешь?
– Не уйду, – прошептала она, прижимая его к себе и утыкаясь лицом в седую макушку. – Никогда…
Весь ее хрупкий мир – здесь, в относительной безопасности, окруженный острыми зубцами гор. Мир, пахнущий рыбной похлебкой и мокрой шерстью, лишенный интриг и заговоров, пропитанный теплом и любовью. Только здесь она на время забывает о том, чем стала. Во что превратили ее бесконечные поиски мифического источника, что пришлось отдать, чтобы найти то малое, что у нее есть.
Мир, в котором так хочется остаться, но который придется покинуть очень скоро.
– Думаю, вам с Кэлвином следует начать заниматься незамедлительно, – отстранив Ча, серьезно сказала Лаверн. – Очень скоро мне понадобится помощь и защита.
– Идем, – сказал Кэлвин и приглашающим жестом поманил Ча. – Выберешь рукоять своего будущего оружия.
Мальчик отлип от Лаверн и с радостью пошел с Кэлом. Мария осталась. Она присела на ствол сваленной сосны и сложила руки на коленях. Солнечный луч запутался у нее в волосах, мазнул светлым пятном по щеке. Она опустила глаза, но Лаверн видела: провидица явно пришла говорить, а не молчать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ну? – подстегнула ее Лаверн. – Смелей. Скажи, что собиралась.
– Он искал тебя.
Голос Марии дрогнул, и Лаверн криво усмехнулась.
– Прошло столько лет, а ты до сих пор боишься назвать его по имени.
– Я не боюсь, – сдавленно ответила провидица. – Я только… – Она подняла на Лаверн взгляд, и в глазах ее стояли слезы. – Эти видения пугают меня, мийнэ. Что-то грядет. Что-то очень страшное, и ты в опасности, а он…
– Что? Защитит? – Лаверн сжала кулаки, и кожа на перчатках затрещала. – Привезет в свой дом, и его жена встретит меня с распростертыми объятиями. Ты, должно быть, забыла, что она сделала?!
– Ты должна сказать ему. Если бы он знал…
– Она чуть не убила меня однажды. И Сверр знал.
– Теперь она не посмеет. Ты – леди, а не его рабыня. К тому же у него есть то, что тебе нужно. Он хранит это в замке, я знаю. Я видела их во сне: десятки накопительных кристаллов с бушующей внутри магией.
Лаверн отвернулась и обняла себя за плечи. Ее все еще слегка трясло от ритуала, проведенного Сверром, и она пыталась хоть как-то скрыть дрожь. После его прихода тогда, в Очаге, она перестала ощущать твердую почву под ногами. И чем дальше, тем больше та уходила из-под ног.
– Ты все еще верна мне? – спросила она, не оборачиваясь. Вопрос, который она боялась задать и на который Кэлвин знал ответ. До прихода Сверра Лаверн была уверена, что он ошибается…
– Почему ты спрашиваешь?
– Почему ты не можешь ответить?
– Да, мийнэ. – Мария встала и подошла к ней, касаясь плеча. Рука ее скользнула ниже, перетекая на талию, и провидица прижалась к ее спине. – Я всегда буду верна тебе. Просто… мне страшно.
Лаверн выдохнула, прикрыла глаза, а затем развернулась к подруге.
– Знаю. Мне тоже. – Она стерла слезу с бледной щеки, заправила за ухо волнистую прядь. – Но у меня есть цель, и я должна дойти. Ради всех нас. Ради Ча.
Мария кивнула.
– Но если ты хочешь вернуться, я не стану удерживать, – твердо произнесла Лаверн, поднимая ее подбородок и заглядывая в глаза. Она очень хотела увидеть там ту отважную девушку, которая помогла ей выбраться из кошмара. Ту, которую Мария в себе подавила. – Сверр наверняка говорил с тобой об этом, предлагал вернуться. Если хочешь, иди с ним.
– Все, что ему нужно здесь – ты. И я вовсе не хочу уйти, ты знаешь, я люблю тебя. Ближе у меня никого нет. Больно видеть, как ты мучаешься.
– Довольно, – отрезала чародейка и отстранилась. – Ты знаешь, где Сверр их хранит? Осколки? Твои видения показали это?
– Там темно. И пахнет… странно. А еще там много книг и сосуды из стекла, бумага, чернила и перья. На стене нарисовано что-то. Трупы. Много трупов. Война.
Лаборатория. Темное подземелье, опутанное мелкими отростками магической жилы. В темноте они светятся бледно-зеленым, и в каждом из них живет частичка магии Кэтленда. Сорок две ступени вниз, запах тлена и гнили, обволакивающее спокойствие, мнимое, как и все в Клыке. Свечи, горящие в тяжелых медных подсвечниках, покрывшихся зеленым налетом от времени. Пламя факелов на стенах.
– Хорошо. Я знаю, где искать.
– Он отдаст тебе их, ты знаешь. – Голос Марии убаюкивал, убирал злость. Еще одна из особенностей ее дара, опасного для Лаверн, как оказалось.
– Цена слишком велика.
Обратный путь к деревне они преодолели в молчании. Вряд ли Мария отказалась от мысли переубедить Лаверн, но больше не сказала ни слова, за что Лаверн была ей благодарна. Возможно, она зря не прислушивалась к Кэлвину. Во многом. Ее анимаг оказался прозорливее ее самой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В деревне вовсю готовились к Эостре: мужчины рубили дрова, женщины таскали воду и украшали дома сухоцветами, собранными в прошлом году. Через три дня Старый Эдд соберет всех жителей на площади, бортник окурит первый улей душистым дымом, на главный алтарь выставят угощения для диких зверей, а староста предъявит первый молодой росток в глиняном горшке. Его высадили в ночь Млекфейта, и, если тот взошел, людей ожидает богатый урожай. В храме возложат дары к лику Невинной, девственницы наденут лучшие свои одежды, украсят волосы лентами и будут плясать всю ночь до утра.
