— Писать будешь? — спросил он негромко.
— О чем? — качнулся я.
— Обо мне.
— Старик, — я похлопал его вялой ладошкой по погону, усыпанному звездами, — после такого количества коньяка, которое я употребил в вашем замечательном городе... Писать? Выжить бы, старик, выжить бы.
— Так. — Он покачался с каблуков на носки, оглянулся на своих ребят, снова изучающе осмотрел меня с головы до ног, сделал шаг назад, чтобы я уже перестал наконец держаться за его погон.
— Ну, ладно, — сказал он, — считай, что выжил.
Не мог он вообразить, что это жалкое, раскачивающееся в струях горячего воздуха существо может чего-то там изобразить на бумаге, не почувствовал во мне опасности. Махнув рукой своим ребятам, что можно, дескать, рассаживаться по машинам, он сел в свой «газик». Вся колонна с воем сорвалась с места и исчезла в клубах горячей геленджикской пыли.
А ведь находили трупы в горах, находили.
И сейчас находят.
Да, а очерк в «Огоньке» был, крутой очерк.
И полетел мой начальник, далеко полетел.
Не верьте в беспомощность пьяниц и алкоголиков, не верьте, ребята. Иногда из их нутра такой стержень вылезает, из такой каленой стали...
Смотреть страшно.
* * *
Проснулся бедный Пафнутьев в странном помещении — оно было совершенно белым. Шторы, стены, потолок, спинка кровати, оконные рамы... Впрочем, иногда попадались и золотые проблески — рама картины, плафон под потолком, дверные ручки, ножки кресел. Окно было широко распахнуто, снаружи доносился невнятный гул. Прошло какое-то время, пока Пафнутьев догадался — шумел прибой.
— Боже, да я на острове! — почти вслух воскликнул он и сел на кровати, не сбрасывая с себя простыни — Пафнутьев с ужасом обнаружил, что совершенно голый.
Оглянулся.
Белый махровый халат с опять же золотыми узорами висел на спинке кресла. Пафнутьев быстро встал, набросил на себя халат, завязал на животе двойной узел и вышел на веранду. Перед ним за мраморными перилами простиралось море. Низкое солнце отражалось в волнах, и красноватая дорожка тянулась от светила прямо к ногам Пафнутьева. Это выглядело красиво, но на душе у Пафнутьева было неспокойно.
Услышав за спиной невнятный шорох, Пафнутьев обернулся. По узкой мраморной лестнице к нему спускался человек в белых одеждах — иначе о нем сказать было нельзя. Он был весь в белом — от носков и туфель до бабочки, завершающей наряд. Даже волосы его были белые, впрочем, точнее будет сказать, седые. Единственное, что нарушало эту гармонию, — узкие черные усики. На общем белом фоне они казались приклеенными, чужими. Но в то же время придавали человеку некоторую изысканность.
— Здравствуйте, Павел Николаевич, — сказал человек удивительно знакомым голосом. — Рад приветствовать вас в этом скромном уголке.
— Здравствуйте, — несколько неуклюже поклонился Пафнутьев, решив от растерянности, что человека в таком наряде можно приветствовать только с поклоном.
— Юрий Яковлевич Лубовский... К вашим услугам.
— О! — заорал Пафнутьев. — Юрий Яковлевич! Я, кажется, даже соскучился по вам!
— Приятно слышать. — Суховатая ладонь Лубовского утонула в жаркой руке Пафнутьева. — Вы вчера несколько утомились, поэтому мы не стали вас тревожить.
— Вчера?! — поперхнулся Пафнутьев. — Вы хотите сказать, что это не закат?! — Пафнутьев ткнул пальцем в красноватое солнце.
— Это восход, Павел Николаевич, — тонко улыбнулся Лубовский. — Закат мы видим редко, он за горой. — Лубовский сделал изящный жест рукой куда-то в сторону, где, видимо, и садилось солнце каждый вечер. Он прошелся по площадке, сунув руки в карманы белоснежных своих брюк, полюбовался поднимающимся солнцем, повернулся к Пафнутьеву, который расположился в плетеном кресле — точь-в-точь такие же стояли на яхте. Судя по всему, их покупали одной партией.
— А я смотрю, вы с утра при полном параде, Юрий Яковлевич? — спросил Пафнутьев.
— Предстоит поездка на большую землю, — усмехнулся Лубовский подвернувшимся словам, которые он слышал на Дальнем Востоке, на Сахалине и Камчатке. Тут большой землей была Испания. — Важная встреча, Павел Николаевич, пренебречь не имею права... Жизнь продолжается.
— Банкиры? Магнаты? Олигархи?
— А ведь вы угадали! — рассмеялся Лубовский весело. — Все они будут на сегодняшней нашей встрече.
— Поговорить бы, Юрий Яковлевич!
— Давайте к вечеру, Павел Николаевич, а? Вот на этой площадке мы и встретимся. Сегодня будет прекрасный вечер, я вам обещаю.
— По каким признакам вы предсказываете прекрасный вечер?
— Признак только один, но надежный...
— Поделитесь!
— Мы в Испании. Здесь плохих вечеров не бывает.
— Неплохое местечко, — одобрительно произнес Пафнутьев.
— Кстати, могу вам предложить поездку по Испании, вы как? Машина в вашем распоряжении, водитель первоклассный, если хотите, вас будет сопровождать Маша... Мне говорили, что у вас наладился небольшой целомудренный контакт... Она часто выступает в качестве гида, показывает моим гостям такую Испанию, такую Испанию, — Лубовский мечтательно закатил глаза, — российские туристы такой никогда не видели и не увидят.
— Хорошо бы, — протянул Пафнутьев, неотрывно глядя в набирающее жаркую силу солнце. — Но чуть попозже, ладно? Мы поговорим с вами немного, я составлю протокол...
— Протокол?! — воскликнул Лубовский, не дослушав. — Протокол в Испании?! На моем острове?! Павел Николаевич, помилуйте! Как вы можете произносить такие слова?! — Лубовский горестно всплеснул ладошками, оглянулся по сторонам — нет ли хоть кого-нибудь, с кем он мог бы поделиться обидой.
— Ну хорошо, давайте назовем эту бумажку как-нибудь иначе. Ведь после поездки должен же я хоть что-то положить начальству на стол, Юрий Яковлевич! — жалобно протянул Пафнутьев.
— Я знаю, что нужно положить на стол, — сказал Лубовский совершенно другим тоном — жестким и холодным. — Но я это сделаю сам. В ближайшее время. Я знаю, как это делается. Не впервой. Думаю, и на этот раз никого не огорчу.
— Юрий Яковлевич! — Пафнутьев как бы не услышал последних слов Лубовского, хотя не услышать их, не понять, не оценить было просто невозможно. — Юрий Яковлевич... Это ваши дела... Мне до них не дотянуться. Но ведь и я должен отчитаться о потраченных командировочных, поймите!
Некоторое время Лубовский — стройный, красивый и белоснежный — стоял, глядя в пространство моря, потом словно бы слегка вздрогнул, возвращаясь откуда-то издалека, куда занесли его мысли шальные и беспутные, посмотрел на Пафнутьева — о чем говорит этот несчастный человек, нескладно усевшийся в кресло? Ах, да!
— Не переживайте, Павел Николаевич, не страдайте! Сделаем мы вам бумажку, хорошую такую, надежную бумажку. Женя будет счастлив и даже что-нибудь вам подарит — звезду какую-нибудь, медальку, грамоту...
— Женя? — растерянно переспросил Пафнутьев.
— Я о Генеральном говорю. Для меня он Женя, я для него Юра... Кстати, в Москве уже рабочий день давно начался, ему можно позвонить. — Лубовский вынул из кармана пиджака белый мобильный телефон и, нажав кнопку, включил связь.
Пафнутьев озадаченно осел в своем кресле, подпер рукой небритую еще щеку и уставился на яхту, которая покачивалась на легкой волне, как бы приглашая людей красивых, достойных и состоятельных прокатиться по утреннему морю, вдохнуть в себя прохладный воздух, пока он еще прохладный, и вообще убедиться, что жизнь продолжается, и какая жизнь!
Но в этот момент прозвучал голос Лубовского, и Пафнутьев прекратил истязать себя мыслями пустыми и никчемными.
— Женя? — весело прокричал в трубку Лубовский. — Солнечная Испания приветствует тебя и ждет, когда же ты наконец осчастливишь ее своим присутствием! Что? Конечно, Женя, даже не думай об этом! Тебе достаточно позвонить и указать номер рейса! И все! На этом все твои испанские заботы закончатся! Начнется сплошное, бесконечное, ничем не омраченное наслаждение! Если и будут какие-то заботы, то это мои проблемы, Женя, это мои проблемы! Что? А, ты об этом... Все в порядке. Вот он передо мной, в роскошном халате, на берегу прекрасного залива, упивается зрелищем восходящего солнца и передает тебе горячий привет! Я правильно сказал? — вполголоса спросил Лубовский у Пафнутьева.
— Передайте, что я его люблю и постоянно о нем помню, — с серьезным видом сказал Пафнутьев.
— Он передает, что любит тебя и постоянно о тебе помнит, — прокричал Лубовский весело и, кажется, чуть ошарашенно — не ожидал он от Пафнутьева столь шалых слов. — Да мы все просто готовы пластаться перед ним, чтобы он только справился с твоим заданием. Кстати, он собирается совершить небольшое путешествие по Испании... Надеюсь, Женя, ты не будешь возражать? Вот он радостно улыбается и передает тебе свою искреннюю благодарность за начальственное великодушие. Все в порядке, Женя, все в порядке! Скоро увидимся, и ты убедишься, что я, как и прежде, весел, здоров и верен своим друзьям! Пока, Женя, не скучай!
