– Вы откуда здесь, товарищ Лихарев? Так быстро доехали? – О потерях среди сотрудников, вообще ни о чем, что волновало бы сейчас обычного человека, он не спросил.
– Так получилось, товарищ Сталин. Все в порядке, нападавшие уничтожены. Если разрешите, я сяду за руль, водитель сейчас не вполне готов. Куда прикажете, обратно в Кремль или все-таки на дачу?
– А куда поехали бы вы?
– Конечно, в Кремль. Стены, войска, пункты управления и связи.
– Значит, едем на дачу. Одна машина сопровождения впереди, другая сзади. Остальным заняться своими делами. Нападавшие задержаны?
– Все убиты.
– Не совсем правильно. Кого допрашивать будем? Ладно, поезжайте, на месте доложите подробности.
Власик исполнять свои обязанности не мог, Валентин наугад ткнул пальцем в первого попавшегося – остаешься за старшего. Велел дождаться прибытия опергрупп, дать руководителю следствия необходимые показания, устранить все вещественные следы. С населением близлежащих домов провести положенную воспитательную работу.
Антона в общей суматохе принимали за своего, облеченного немалой властью, раз он по-свойски разговаривал со всеми, включая Лихарева. Первым делом подобрал трубу гранатомета и притороченный за спиной стрелка запасной выстрел в чехле, потом самолично замотал головы монстров, чем было. Чехлами с сиденья ближней «эмки» и лихаревскими, из «Гудзона».
– Сюда грузите, – указал он на салон машины.
До охранников, пребывающих в сильнейшем стрессе, похоже, так и не дошло, что они видят нечто сверхъестественное. Скорее им вообразилось, что убитые (удивительно тяжелые) одеты в подобие меховых комбинезонов. Парашютисты, что ли?
Валентин рванул с места «Паккард», за ним вплотную пристроился Антон, одна из «эмок» отработанным маневром вышла в голову кортежа.
Сталинское холодное спокойствие могло означать что угодно. И как угодно завершиться. Нервным срывом с мордобоем, как после убийства Кирова, приказом отстранить начальника охраны, с последующим арестом или без, очередной заменой наркома внутренних дел. Или – благодарностями и наградами. Не угадаешь.
Лихарев и не старался. Был готов к любому повороту, про себя решив, что будут с Антоном до предела возможностей удерживать вождя в рамках и позитивно реморализировать, а если не выйдет… Да что может не выйти? На даче им лично ничто не грозит, а дальше уж как пойдет.
Власика под руки отвели в медпункт при караульном помещении, шоферу замазали зеленкой порезы и ссадины.
Мороз был под пятнадцать градусов, за сохранность трупов Антон не опасался. Приопустил боковые стекла, и пусть пока лежат. С приставлением часового, естественно.
– А теперь по порядку, товарищ Лихарев.
В кабинете они были вдвоем, форзейль пока ждал в вестибюле. Сталин еще во дворе, когда выходили из машин, скользнул по нему взглядом, ничего не сказал и не спросил. То ли принял за незнакомого сотрудника органов, то ли отметил, что человек этот появился с Лихаревым и приехал за рулем его автомобиля, но решил оставить непринципиальный вопрос на потом.
– Вы так же непреклонно уверены, что троцкистские террористы – выдумка? – тихим голосом спросил Сталин, вертя в пальцах неприкуренную трубку. – Это первый вопрос. Второй – вы, кажется, собирались ехать вместе с нами в первой машине? В последний момент передумали. Почему? Третий – из чего в нас стреляли, из пушки? Это была не граната, не мина. Я отчетливо слышал перед взрывом довольно громкий выстрел. Отвечать можете в любом порядке, но быстро. Подумать у вас было время в дороге.
– Ехать я собирался, но меня срочно потребовали к шифровальщикам. Пришла телеграмма от Шестакова. Вот она, – он протянул конверт. – Кроме того, на выезде из Кремля мне нужно было подобрать человека, познакомиться с которым вам будет интересно. Потому я догонял колонну на своей машине. Если бы не такое стечение обстоятельств, я наверняка сгорел бы вместе с головным экипажем…
Сталин кивнул, то ли принимая ответ к сведению, то ли в ответ на совсем другую мысль.
– Стреляли из неизвестного оружия, устроенного по принципу ракеты. У нас нечто подобное испытывается с целью вооружения истребителей-штурмовиков. Здесь имел место ручной, значительно усовершенствованный вариант.
– Вы так быстро успели разобраться? Ночью, в той неразберихе, да еще и героически спасая из-под огня своего руководителя? У вас было от силы две-три минуты, большинство специально подготовленных сотрудников вообще не поняли, что происходит. Не удивительно?
– Товарищ Сталин! Я все-таки военный инженер. Некоторые вещи воспринимаю быстрее, чем выпускники ЦПУ или рабфака.[44] Звук выстрела и факел увидел за пятьдесят метров. Оценил ситуацию. Огонь из пистолета открыл одновременно с охраной. Причем прицельно. Реакция у меня тоже выше средней, вы знаете. В итоге и нападающие были уничтожены на месте, и образец оружия взят еще горячим. Могу предъявить. Кроме того, простите, товарищ Сталин, времени прошло не две минуты, а более пяти. Иногда восприятие в острых ситуациях несколько искажается. В ту или другую сторону.
– Хотите сказать, что от страха я впал в прострацию?
– Нет, товарищ Сталин. Я именно о восприятии времени. Много раз при анализе некоторых происшествий выяснялось, что реально совершенные действия и процессы технически не могли произойти в указанный отрезок… У летчиков-испытателей, например. И наоборот.
– Но вы удачно, как вам, может быть, кажется, обошли вопрос о троцкистах… – Лихарев, проработав с Иосифом Виссарионовичем десяток лет, так и не смог понять (учитывая и его особые способности), на самом ли деле тот имел какие-то особые претензии к Льву Давидовичу. И личных конфликтов у них никогда не было при советской совместной работе, и Троцкий в пору возвышения Сталина не затевал ничего противоестественного, за исключением «общепартийной дискуссии», а это, понятно, совсем не вооруженный заговор. Более того, до двадцать пятого года Троцкий мог сделать со Сталиным нечто худшее, чем высылка в Алма-Ату или в Турцию. Не сделал. И Сталин не сделал. Принцевы острова – это не Магадан. Зато оба получили по интересному партнеру. Троцкий писал книги и развлекался с девушками в Кайокане на деньги мексиканского правительства, Сталин любые проблемы управления страной, а равно и любого неприятного ему человека списывал на происки троцкистов.
Всем было хорошо. До сего момента.
Лихареву подставлять голову не под гильотину, просто под сталинские завихрения было неинтересно.
– Иосиф Виссарионович, пойдемте, я вам предъявлю этих троцкистов. Они готовенькие лежат в моей машине. Я никогда не позволял себе спорить с вами. Как назовете – так и будет. Заодно и учебники перепишем…
– Какие учебники? – почувствовал подвох Сталин.
– Какие угодно. Истории, биологии…
Вождь обладал не только высочайшим для тех времен общим, хотя и бессистемным образованием (до тысячи прочитываемых в день страниц литературных и прочих текстов), но еще и синкретическим[45] мышлением.
– Ну, пойдемте. Всегда хорошо прогуляться по настоящему морозцу. Мозги проветривает. Может пригодиться, как считаете?
Ночь и вправду была хороша. Как одна из первых ночей Лихарева на Земле. Февральская, подмосковная, от легкого ветерка снег сам собой осыпался с еловых лап, да и с неба тоже падали огромные хрупкие снежинки, и, глядя на их медленное парение, о другом думать не хотелось.
Вождь не позволил надежным в иных делах, но совершенно некультурным охранникам НКВД пойти следом. Только один личный телохранитель, сван или осетин по кличке Абрек, постоянно живший на даче, которому Сталин верил беспредельно по причине общего прошлого и еще каких-то, никому не известных факторов, шел тремя шагами сзади. В мохнатой папахе, коричневой черкеске, пряча в прорезном кармане какое-то оружие. «Маузер» скорее всего, который всегда ценился в горах, но точно Лихарев не знал, даже у него личные контакты с Абреком не получались. Известно было только одно – убивать этот специалист умел.
– Ваш друг, которого вы привезли, вышел на крыльцо, – отметил Сталин, не оборачиваясь. – Вы нас познакомите?
– На вашей даче иное невозможно. Как же?
– А зачем он нам нужен? И откуда он?
– Из Англии. Наш человек, «лежал на дне» со времен Вячеслава Рудольфовича Менжинского.[46] А зачем – сейчас увидите. Мне это – трудно…
Антон, не проявив ни малейшего почтения к Сталину (вежливо раскланялся он раньше), специально изображая постороннего по всем параметрам человека, подошел к «Гудзону», распахнул дверцу.
Три выложенных на снег тела произвели впечатление. Даже на Абрека. Он сначала нагнулся, разглядывая лица, с которых Антон сдернул чехлы, потом отступил на шаг. Пистолета при этом не вытащив.
