Кто-то должен наказать Блоха. Сержант — сущий зверь. Он всегда был таким. Непонятно, какого черта он, Отис, связался с этим подонком; разве только оттого, что ему решительно нечего было делать, а сержант предложил хорошие деньги. Старк, тот с самого начала понял, кто такой сержант, и сказал об этом Отису, но он не послушал его тогда, точно так же, как не послушал своего папашу, который постоянно твердил ему, чтобы он возвращался домой, жил бы с ним и с матерью, нашел постоянную работу и хорошо питался. Господи, когда он в последний раз видел старика? Пять лет назад? Или шесть? Наверное, помер уже.
Он глотнул из бутылки. Теплая влага, стекая по подбородку, капала на матрац и, может быть, уморила пару-другую клопов. Блох-то спит в главном доме; обжился, ублюдок.
Видел бы его Мэт сейчас. Отис хрюкнул, представив, как давний друг посмотрел бы на него своими черными глазами, которые лучше любых слов сказали бы ему, какой он болван, раз подчиняется Блоху. И раз не предупредил старого товарища сразу о том, что здесь замешан сержант. Ну и ладно. Мэтью Старк работает над статьей — и между прочим, благодаря Отису Рэймонду. Скоро они все скажут ему спасибо. Вот так. Именно благодаря Проныре Райдер спасет свою шкуру, а Блох пойдет ко дну.
Проныра всегда был молодцом.
Все считали, что он ни на что не годится. Он помнит, как ребята удивились, когда он отличился меткой стрельбой в Северном форте. Все тогда просто обалдели. Поэтому его и поставили вертолетным стрелком. «Ты пригодишься нам, приятель», — сказали они.
Он усмехнулся и закрыл глаза. Веки жгло — от недосыпания, отвратительной жизни и от проклятых воспоминаний. Но это все чепуха. Дело стоит того. Старк опять скажет ему: «Ну что, Проныра, все идет неплохо», как говаривал раньше, там, во Вьетнаме, когда Отис еще не был бесбашным наркоманом, у которого тормоза отказали. Но сейчас он действительно ничего не боится. Он знает, чем рискует, и знает зачем. А когда все будет позади, он вытащит свои медали. Побренчит ими немного.
Дверь скрипнула, и в хижину вошел Блох с двумя телохранителями, так словно они уходили рыбачить. Блох был чистым и отутюженным. Рядом с ним Отис всегда чувствовал себя грязным, склизким червяком. Сержант называл это субординацией и ценил Отиса за это.
Отис вытер стекающий по подбородку виски. Он не боялся, что сержант заметит бутылку. Он следил за сержантом и охранниками из своего темного угла, ожидая, чтобы они поскорее закрыли чертову дверь. Они впускают к нему холод.
— Рэймонд, — сказал Блох.
Отис неловко поднялся. Правила солдатской службы — вот и все, что для него имело значение сейчас, а может, так оно было всегда. Он подтянулся, подобрав живот.
— Да, сержант.
— Тебя не было в лагере, Рэймонд. — Голос Блоха звучал твердо, в нем не было ни обвинения, ни сомнения. — Ты уезжал в город без разрешения.
Отрицать было бесполезно, так что Отис молча смотрел прямо перед собой. Он не мог понять отчего, но он перестал видеть. Перед ним был даже не мрак, а пустота. Ничто. Это было странно.
Блох прошелся по грязному полу.
— Ты звонил из города. Что ты можешь рассказать об этом?
— Разве это нужно, сержант?
— Нет, — мягко, почти печально, сказал Блох. Но Отис знал, что сержант не опускается до чувств. — Думаю, не нужно, Рэймонд. Ты звонил в Вашингтон. Говорил с Мэтью Старком, так?
Отис не шелохнулся и не произнес ни слова. Отнекиваться бессмысленно. Блох знает, кому он звонил, и что говорил. Блох знает все. Отис не был ни удивлен, ни растерян, он даже не испугался. В этом весь Блох. Единственное, что неприятно, — теперь Старку придется иметь с ним дело. Жаль, что не удастся предупредить Старка о том, что Блох в курсе их разговоров. Ну, да ладно. Мэт — парень не промах.
— Рэймонд!
Отис лениво почесал покусанную клопами руку и вдруг улыбнулся. Сознание было исключительно ясным. Все это чепуха. Все навязчивые видения — то ли наяву, то ли во сне — не имеют ничего общего с бредом двинутого лунатика.
Это сны мертвеца.
Нет, думал он. Блох не сможет меня, убить. Я уже мертв.
Глава 14
Джулиана и Вильгельмина вышли из автобуса у небольшого дома на окраине района, где расположились мастерские огранщиков. Поднявшись по ступеням, Вильгельмина окинула хмурым взглядом засохшую герань, торчавшую из ящика под окном. Непростительная лень. Она позвонила. Дверь им открыл полный, лысый человек, представившийся Мартином Деккером. Он оказался моложе, чем ей показалось на первый взгляд, ему было под пятьдесят. Но сейчас уже многие люди кажутся ей молодыми. Они не помнят войны, бомбежек, голода, вероломства нацистов и тех, кто сотрудничал с ними. Но если такие, как она, не расскажут им, не захотят вспомнить, то откуда им и узнать об этом? А разве можно быть уверенным, что все это не повторится?
Заговорив по-голландски, она представила себя и Джулиану. Она не утруждала себя переводом, сочтя, видимо, что Джулиана при желании поймет, о чем идет речь.
— Я очень рад, что вы приехали, — оживленно приговаривал бельгиец, ведя их наверх и позвякивая огромной связкой ключей. — От вашего брата до сих пор нет известий.
— Вы сообщили в полицию?
Деккер покачал головой.
— Я решил, что сначала дождусь вас.
И свалю на вас все это, раздраженно подумала Вильгельмина. Она понимала, что люди каким-то образом чувствуют ее способность принимать трудные решения. А ей это нравится ничуть не больше, чем им, и она совсем не считает, что имеет на это право, но она не из тех, кто отказывается от грязной работы. И ведь что характерно: сначала люди ждут от нее решимости, а потом бывают недовольны ею.
— Исчезнуть так неожиданно… Как это не похоже на мистера Пеперкэмпа, — говорил Деккер. — Он всегда был образцовым съемщиком. А сейчас он задолжал мне за квартиру, — он вздохнул с преувеличенным отчаянием, — и ничего не сообщает о себе. Ни слова.
Вильгельмина надеялась, что ей не придется хотя бы платить за квартиру брата. Она собиралась разыскать его, но расплачиваться с его долгами не входило в ее планы. Домовладелец, не дождавшись реакции, открыл ключом дверь в квартиру Джоханнеса и, извинившись, бесшумно удалился вниз.
— Он не говорит по-английски? — спросила Джулиана.
— Не знаю, — сказала Вильгельмина. — Я не спрашивала.
Они вошли в двухкомнатную квартиру. В медной пепельнице лежала толстая, наполовину выкуренная сигара, а рядом с хитроумным, устаревшим проигрывателем стоял конверт одной из пластинок Джулианы. На конверте она улыбалась, тогда ее волосы были длиннее, чем сейчас. У Джоханнеса хранились все ее пластинки. У Вильгельмины нет ни одной, но она слышала иногда ее игру по радио.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
