доме, кроме него и Вилле, больше никого нет. Значит, он сможет обыскать комнаты и найти полотно. Дверь, за которой исчезал ранее Шеффер, оказалась заперта. Очевидно, это был хитрый автоматический замок, с которым мог справиться только Шеффер.
Путь в дом был отрезан. И тогда Алексей вспомнил про Buick Regal GNX, на котором Шеффер вернулся домой.
Он надел пальто, вышел в ночь, дошел до машины. Потянул за ручку двери, и дверь поддалась. Алексей вынул из кармана зажигалку и осветил салон. На заднем сиденье лежал плоский фанерный ящик.
Над Ютербогом стояла глубокая ночь. Здесь, на возвышенности, Алексею открывался отличный обзор на город со всеми его шпилями, старинным монастырем и черепичными крышами. Все спали глубоким сном.
Он поискал в багажнике и нашел там новенькую канистру с бензином. Потом вернулся в дом, подошел к камину и недолго смотрел на свечи.
Позже, уже сидя на заднем сиденье попутной машины, Алексей вспомнил, что даже не проверил ящик. Он мог быть пуст. Не дай бог.
Но в ящике было то, за чем он сюда приехал. Автопортрет Рафаэля Санти в ужасно плачевном состоянии.
Алексей пока не думал, куда он его денет. Шеффер «засветил» автопортрет в посольстве, его видели, его запомнили. Кажется, и пресса была. Продать уже не получится. Алевтине он возвращать его не хотел.
Придется оставить у себя, а потом будет видно.
Моргунов замолчал. И вид у него был не то что спокойный, а даже умиротворенный.
– Утром следующего дня Алевтина узнала о пожаре. Куда-то уехала до вечера, ничего не объяснив. Совсем скоро мы с ней вернулись домой. Только вот я остался, а она нет. Я вам об этом уже рассказывал. Послушайте, Лев Иванович. Я осознаю тяжесть своего поступка. Но если вы меня арестуете, то я не доживу до суда.
– Вы зря беспокоитесь, Алексей Егорович.
Гуров подошел к двери и обернулся, чтобы посмотреть на старика. В своем халате, лохматый, с тростью, зажатой между коленями, он выглядел очень жалко.
– Вы знали, что в Германии Алевтина Михайловна родила дочь?
– Да вы что! – прошептал Моргунов. – Подождите.
Он сделал попытку встать на ноги, но не смог.
– А кто же отец?
– Какой-то немец, – пожал плечами Гуров. – Ее зовут Александра. Саша, если по-нашему.
Моргунов смотрел на Гурова, не мигая.
– Я просто хотел, чтобы вы знали, – добавил Гуров. – Сейчас я поеду к ней, чтобы сообщить, что мать, которую она искала, жестоко убили. Пожелайте мне удачи.
– Сил вам, – едва слышно пробормотал Моргунов. – Передайте Саше привет от… друга ее мамы. Вдруг она захочет встретиться и поговорить? Я буду рад ее увидеть.
«Не захочет, – подумал Гуров. – Хватит с нее потрясений. И мне тоже достаточно».
– Алексей Егорович, а где же тот самый автопортрет? – неожиданно вспомнил Гуров. – Продали?
– Снимите вон ту репродукцию со стены, – попросил Моргунов.
– Вот эту?
Гуров привстал на цыпочки и аккуратно снял с гвоздя тяжеленькую рамку.
– Полотно спрятано за задней стенкой. Я поместил его туда сразу, как вернулся в Москву. Мне даже страшно представить, в каком оно состоянии. Если хотите, то забирайте. Мне оно не принесло счастья. Нужно было оставить его в доме на холме. Но тогда я мало что соображал. Решайте, Лев Иванович. Я готов ответить за свой поступок.
Гуров подержал картину в руках, после чего подошел к стене и вернул рамку на место. Моргунов, не понимая, следил за его движениями.
– Мне пора, Алексей Егорович, – произнес он. – Спасибо за чай.
– Вы отказались, – снова напомнил Моргунов.
– Да? А я и забыл, – улыбнулся Гуров. – У вас замечательные соседи. Они готовы помочь. Там маленький ребенок, между прочим. Посидели бы с коляской в сквере, на свежем воздухе. Дедушек много не бывает. Вы наверняка давно были на улице.
– Я подумаю, – ответил Моргунов. – Разрешите вас не провожать?
– Конечно. С замком я как-нибудь справлюсь.
Бобровский поставил на стол эмалированный таз с кусками мяса.
– Маринад кефирный любительский, – предупредил он. – Учитесь, дети мои.
Стас Крячко оторвался от экрана телефона.
– Слышишь, Гуров? Помнишь переводчика, у которого ты ошивался?
– Умер? – догадался Гуров.
– Умер. На руках у соседки. Царствие ему небесное. Оказывается, был заслуженным переводчиком. Тут пишут, что у него дома хранилась целая куча редких экспонатов. Некоторые вообще теперь редко можно встретить. Статуэтки из бронзы, кресло екатерининских времен, английский фарфор, коллекция марок, библиотека. Здесь целый список.
Гуров принес из кухни пиво, стаканы и чеснок, про который забыл Бобровский.
– Ну, не знаю, – протянул Анатолий, намыливая очередной кусок мяса кефиром. – Видел я эти редкости. Ни черта они не редкие.
– Он определенно так не думал, – проговорил Гуров и попробовал пиво.
– Он, оказывается, завещал им квартиру, – добавил Стас.
– Соседям?
– Ну да. Ухаживали за ним на протяжении последних месяцев перед его смертью, даже опеку оформлять стали.
– Хватит уже о смерти, – оборвал его Бобровский. – Кстати, Гуров, ты случайно связь с той немкой не поддерживаешь?
– Не поддерживаю. А что такое?
– Да просто так. Решил вспомнить свой немецкий.
– Она сейчас в Москве, – вспомнил Гуров. – Вступает в наследство, хочет продать квартиру матери. Развелась с мужем.
– А говоришь, что связь не поддерживаешь.
– Один раз позвонила из Берлина на Новый год. Разве это связь?
– Холодно-то как, – возмутился Стас.
– Зима, крестьянин и так далее. Быстро сделаем – и в тепло. Сколько времени осталось до боя курантов?
– Успеваем.
– Наталья оливье передала, – сказал Стас.
– А Машка со съемочной группой сейчас в Испании, там у них дожди…
Гуров натянул шапку по самые брови. Чувствовал он себя очень хорошо. Бобровский был главным «шашлычником» в их компании и никого не подпускал к мангалу. К ночи ожидался сильный снегопад, но так как никто из них не собирался куда-то ехать в ближайшие три дня, то это никого и не волновало. Они забили холодильник едой, выпивкой и попросили родных забыть об их существовании. Они взяли с них клятву, что те никогда не будут припоминать им коллективный побег из большого города только ради того, чтобы почувствовать в себе дух авантюризма. Близкие пообещали, но веры им не было уже давно.
Несчастные люди, ей-богу.
Улика из пепла
Глава 1
В кабинете генерала Орлова царил полумрак. Верхний свет был выключен, горела только настольная лампа, освещавшая небольшой участок стола перед креслом начальника Главка. Но кресло пустовало, и Гуров, войдя в кабинет, не сразу разглядел его хозяина: генерал стоял у окна, глядя вниз, на вечернюю улицу, полную огней.
– Вызывали, товарищ генерал? – спросил сыщик.
– Вызывал, Лев Иванович,
