Он тоже провел взглядом по Николаеву лицу, зная, что этот его взгляд говорит сейчас: «А мне до тебя вообще никакого дела нет. Живи как знаешь».
Конечно, при этом Феликс не только ничего не произнес вслух, но даже плотнее сжал губы.
– Что ж, как знаешь – значит, как знаешь… – вдруг проговорил Николай.
«Как он догадался?!» – с ужасом подумал Феликс.
Николай усмехнулся, не отводя глаз от его лица. Феликс вздрогнул.
Феликс вздрогнул. Телефон в кармане его куртки звонил уже, наверное, целую минуту. Этот номер мало кто знал: он купил его только здесь, в Париже, а знакомых у него здесь было немного. Но на всякий случай он настороженно вгляделся в дисплей, прежде чем ответить. Нет, звонок не из России – определяется французский номер.
И голос в трубке тоже был французский. Феликс понял это сразу, хотя женщина говорила по-русски. Интонации у нее были французские: каждая фраза взлетала вверх своим окончанием.
– Добрый день. Это вы, Феликс?
Принимая телефонный вызов, он – опять-таки на всякий случай – не назвался. И только услышав этот голос, Феликс вздохнул с облегчением.
– Да, Мария, – сказал он. – Я слушаю вас.
Глава 14
– Нет, Катюша, не так. Не надо сжимать губы, когда говоришь «боку». Вот послушай: я произношу звук «у» открыто – «мерси боку».
– А я не хочу-у открыто… А мне закрыто лу-учше… – капризно тянула за полуприкрытой дверью девчонка. – Я закрыто буду говори-ить…
Обычно, работая, Феликс не прислушивался к тому, что происходит вокруг него. Жизнь людей, у которых он работал, совершенно его не интересовала. Он приучил себя к этому еще в Москве и много раз убеждался, что это правильно. Люди, у которых была дорогая старинная мебель – во всяком случае, те из них, которые имели возможность ее реставрировать, – чаще всего были людьми такого качества, которое не казалось Феликсу достойным интереса.
Вот и эта девчонка из того же питомника. Общим способом производят их всех – вялых, глупых, самодовольных, уверенных в своем праве быть именно такими и немедленно это свое право демонстрировать, если вдруг сдуру покажешь, будто обращаешь на них хоть малейшее внимание.
И как только у Марии хватает терпения в сто первый раз поправлять ошибки этой Катюши?
– Если ты будешь произносить слово «боку» с закрытым звуком, то вся фраза сразу же сделается неприличной, и все станут над тобой смеяться, – не меняя интонации, сказала Мария.
Интонация у нее сейчас была такая, какой Феликсу никогда не приходилось слышать. Обычно в подобных случаях у человека в голосе звучит или металл, или раздражение, или усталая тоска. В этом голосе ничего такого не звучало. Он был ясен и тверд, притом тверд каким-то особенным, не металлическим образом.
Раньше Феликс не замечал в Марии твердости, даже наоборот, а ведь он был проницателен.
– А вот не станут смеяться! – завопила Катюша. – Я папе скажу – и не станут! Мой папа им всем наваляет!
– Может быть. Но это значит, что ты будешь играть только со своим папой, а не с детьми.
Девчонка замолчала – видимо, обдумывала перспективу играть со своим папой.
– Ладно, – недовольным тоном проговорила она наконец. – Покажи еще раз, как надо рот открывать.
– Покажите.
– Что показать? – не поняла Катюша.
– Ты должна обращаться ко мне на «вы».
Что ответила мерзкая Катюша, Феликс не услышал. Противоположная дверь сквозной комнаты открылась, и в нее вошла хозяйка.
– Ну, как тебе мое бюро? – хвастливым тоном спросила она. – Крутое, да?
Она была довольно красивая, хотя фигура уже поплыла немного, и это было особенно заметно из-за того, что она ходила по дому в кружевном пеньюаре. Видимо, считала, что это богато. Впрочем, удивляться не приходилось. Какой еще могла быть мама Катюши? Или – у какой мамы могла вырасти Катюша?
– Говно твое бюро, – ответил Феликс.
В отличие от Марии, он не собирался тратить время на то, чтобы обучать этих людей этикету.
– Чего это говно? – оторопела хозяйка.
– Из разных частей составлено, вот чего. С бору по сосенке.
– Гонишь! – возмутилась она.
– Сама посмотри. – Феликс приподнял верхнюю книжную секцию голландского бюро, сделанного из красного дерева. – Вот здесь должна быть не фанеровка, а простой каркас. Его нет. И багет присоединен к книжной секции, а не к самому бюро. Вот здесь, видишь? Значит, книжную секцию от другого бюро взяли и сюда приставили.
– Багет? – оторопело повторила хозяйка. – Это ж батон!
– В общем, – подытожил Феликс, – отреставрировать можно. Все равно никто не поймет, что это подделка.
Несмотря на видимую тупость, в практических вопросах Катюшина мамаша соображала быстро. В этом смысле Катюша тоже пошла явно в нее.
– Да? – с сомнением проговорила она. Сомнение длилось ровно три секунды. – Ну так реставрируй. Главное, чтоб вот тут рисунок заиграл.
«Вот тут» означало фасады книжной секции с декором маркетри. Причудливый этот декор, впрочем, тоже содержал в себе халтурку: изначальные куски фанеровки из красного дерева были заменены тонкими кусочками шпона с плохо подобранным растительным орнаментом. Чтобы сделать этот изъян незаметным, Феликсу предстояло повозиться.
– Возни много будет с маркетри, – сказал он.
– Цену набиваешь?
– Могу не делать.
– Ну чё ты сразу! Делай, делай. За неделю справишься?
– Да.
Хозяйка уже успела сообщить, что свежеприобретенное бюро ей необходимо привести в парадный вид к большому приему, который как раз и состоится через неделю. Зачем ей во время приема бюро с книжным шкафом, было совершенно непонятно. Письма ее гости придут сюда писать, что ли? Хотя вообще-то – что тут непонятного? Желательно похвастаться, что, кроме современной похабщины а-ля Людовик Четырнадцатый, в парижском доме пищевого магната Пупкина имеются и старинные вещи, вот они и приобретаются второпях.
– Катюш! – позвала хозяйка. – Скоро вы кончите?
Дверь комнаты, где шел урок французского, тут же распахнулась, и оттуда вылетела Катюша.
– Уже! – закричала она. – Я уже все правильно по-французски говорю!
Катюша обладала странным свойством: казалось, что она постоянно говорит – точнее, в основном кричит – на ультразвуке. Ее голос впивался в головы окружающим, как сверло бормашины в зуб. По крайней мере, у Феликса было именно такое ощущение.
– Молодца, Катюшка! – похвалила мамаша. – Вечером папке покажешь, как ты говоришь уже.
– Он вечером пьяный придет! – сообщила Катюша.
– Не твое собачье дело! – гаркнула мамаша.
Мария тоже вышла из комнаты, где давала урок.
– До завтра, Лена, – сказала она. – Катя действительно делает успехи. Произношение становится лучше.
