особо не задумываясь о международном, колониальном контексте, способствовавшем обогащению Запада (который существовал еще совсем недавно, хотя о нем в срочном порядке предпочли забыть), и уж тем более не заботясь о развитии всей остальной планеты[232]. Население стран Глобального Юга, в конечном счете, позвали на Глобальный Север в качестве рабочей силы, чтобы отправлять обратно тотчас по выполнении работ или когда вставал вопрос о модели совместного развития, равно как и о новых формах регулирования, движения капитала и рабочей силы, которые эта модель могла бы подразумевать. После обретения независимости руководители многих государств Глобального Юга, такие как сенегальский лидер Леопольд Сенгор, сразу поняли, что новообразованные государства будут слишком слабы, дабы выторговать себе достойное место в международном разделении труда. Чтобы набрать вес перед лицом транснациональных корпораций и могущественных западных держав, попутно избежав конкуренции по европейскому образцу, Сенгор ратовал за развитие крупной федерации стран Западной Африки. Реальное воплощение этот проект обрел в 1959 и 1961 годах, когда на короткое время была создана так называемая Федерация Мали, в которую вошли Сенегал, а также территории нынешних Мали, Бенина и Буркина-Фасо. Изначально к ней также присоединились Берег Слоновой Кости и Нигер, но совсем скоро вышли[233]. В 1958–1962 годах время от времени осуществлялись и другие проекты федерализации, такие как Объединенная Арабская Республика (Египет, Сирия, Йемен) или Вест-Индская Федерация (Ямайка, Тринидад, Барбадос и т. д[234].) В период становления органов Организации Объединенных Наций многие делегации тоже пытались придать странам Глобального Юга больший вес, одновременно ратуя за более активное международное регулирование торговых потоков и инвестиций. В проекте создания Всемирной торговой организации (ВТО), поддерживаемом в 1947–1948 годах Индией и Бразилией, предлагалось ввести даже коллективное, многостороннее правовое регулирование процесса национализации и передачи собственности. Обеспокоенные этой инициативой, которая угрожала им потерей контроля и шла вразрез с их интересами, богатые страны отвергли проект[235], учредив вместо него структуры (сначала Генеральное соглашение по тарифам и торговле, а потом Всемирную торговую организацию), позволяющие им и сегодня править бал, навязывая свои условия при решении важнейших вопросов[236].
График 36
Разница в доходах между странами в 1820–2020-х годах: долгое избавление от колониализма
Интерпретация. Разрыв в доходах между странами, выраженный соотношением между доходами жителей самых богатых стран, составляющих 10 % населения мира, и доходами жителей беднейших стран, составляющих 50 % населения планеты, в период между 1820-ми и 1960–1980-ми годами резко вырос, после чего стал постепенно снижаться.
Примечание. Поскольку речь шла о целом ряде государств, для подсчета этого соотношения часть населения стран, занимающих промежуточное положение, отнесли к одной категории, а часть – к другой.
Источники и цепочки: см. piketty.pse.ens.fr/egalite
Неоколониализм, коммерческая либерализация и налоговый рай
Консервативная революция 1980-х годов, с ее регулярными нападками на прогрессивный налог в англосаксонских странах и одержимостью свободным движением капитала (новая руководящая идея, родившаяся одновременно в Западной Европе и Соединенных Штатах), тоже в немалой степени поспособствовала изменению тона богатых стран и между-народных организаций в отношении Глобального Юга. Начиная с 1980–1990-х годов, «Вашингтонский консенсус» стал оказывать огромное влияние на политику, рекомендованную в отношении бедных стран: снижение веса государства, жесткие меры бюджетной экономии, либерализм в коммерческой сфере и полная отмена регулирования по всем направлениям. С учетом асимметричных властных отношений, задействованных в этой игре, такого рода политику можно смело называть не столько рекомендованной, сколько обязательной, усматривая в ней некую форму неоколониализма (хотя механизмы убеждения сегодня используются совсем не те, что в колониальную эпоху[237]). После кризиса 2008 года стало хорошим тоном утверждать, что этот консенсус больше не в ходу, что МВФ, Всемирный банк и правительства западных государств осознали чрезмерность либерализации, равно как и проблемы, связанные с ростом неравенства и кризисом окружающей среды. Однако на деле, в отсутствие альтернативного консенсуса, либеральный дискурс продолжает оказывать свое огромное давление – особенно на страны Глобального Юга.
Обладая сегодня возможностью оценить ситуацию с оглядкой назад, можно смело сказать, что такая политика дерегулирования и либерализации в коммерческой сфере, продвигаемая форсированным маршем, надолго подорвала хрупкий процесс государственного становления стран Глобального Юга. Если конкретно, то при анализе налоговых поступлений в пропорции от ВВП можно прийти к выводу, что в период с 1970–1980-х по 1990–2000-е годы самые бедные страны планеты обеднели еще больше, а к 2010–2020-м годам немного поднялись, хотя так и не достигли прежнего уровня (и без того очень низкого). Это падение доходов практически полностью объясняется потерей таможенных пошлин. Здесь надо уточнить, что в сокращении налогов на международную торговлю как таковом ничего плохого нет, при том, однако, условии, что вместо них, к примеру, вводятся прямые налоги на прибыли международных корпораций, на самые высокие доходы и собственность. Проблема в том, что ничего такого сделано не было: таможенные пошлины отменялись в таком ускоренном темпе, что у затронутых процессом стран даже не было времени внедрить альтернативные фискальные инструменты, а международное сообщество не оказало им в этом деле никакой поддержки (как раз наоборот: «Вашингтонский консенсус» на тот момент подвергал прогрессивную схему налогообложения жесточайшей критике[238]). Наконец, начиная с 1970-х годов разрыв в фискальных возможностях продемонстрировал явный рост: если налоговые поступления в самых бедных странах замерли на уровне 15 % ВВП, то в богатых этот показатель превысил 30 %, а то и 40 % (см. График 37). Это чрезвычайно низкий уровень, ко всему прочему демонстрирующий огромный диспаритет. Во многих африканских странах, таких как Нигерия, Чад или Центральноафриканская Республика, налоговые сборы составляют от 6 % до 8 % ВВП. Но, как мы уже отмечали, анализируя становление государства в нынешних развитых странах, таких сборов едва хватает для поддержания порядка и строительства базовой инфраструктуры. Они не позволяют финансировать значимые проекты в сфере образования и здравоохранения, не говоря уже о создании системы социальной защиты. И если государство со столь низкими фискальными сборами все же попытается реализовать все эти задачи, риск того, что ни одна из них не будет выполнена должным образом, очень и очень высок (на практике, к сожалению, так часто и бывает, ведь решение об отказе от исполнения тех или иных основополагающих функций порой принимается чрезвычайно трудно[239]). С учетом того, что процесс развития в богатых странах опирался на огромный рост фискального могущества государства (характеризующийся повышением налоговых поступлений с 10 % от национального дохода в 1914 году до свыше 40 % в 1980 году), вполне законно задаться вопросом, почему эти самые страны навязали бедным именно такую, а не какую-то другую политику. Подобный шаг можно объяснить исторической амнезией или сомнениями в том, что бывшие колонии способны к самоуправлению, включая и
