‑ А как же Тулу‑то отстояли?
‑ А так и отстояли. Тренькаешь на стене тетивой, да гадаешь, успели ли твои в лес бежать.
‑ Ох и несвычно. У нас, на Великих Луках, почитай, каждый помещик в городе двор осадный имеет. Думал я, и здесь тако ж. Землица‑то добрая, можно и двор с нее откупить.
‑ Ну да, и спокойней будет. Только здесь покою‑то не дождаться. Набегами татарскими, считай, половина земель каждые два года хозяина меняет. Тут не до дома в Туле, семью бы спасти. Литовцы‑то, чай, семью какую если и возьмут, так за выкуп вертают?
‑ Возвращают, верно. Иной раз, правда, потом и не знаешь, от кого жена понесла.
‑ А тут, Дмитрий Сергеевич, семью только в Кафе и увидишь, коли сам оплошаешь. С соседнего помоста увидишь, да простишься ‑ сам на галеры, семью еще куда.
‑ Так чем братчина‑то поможет? Выкупит, что ль?
‑ А глянь, как получается. Ежели не богат дворянин ‑ помогут доспехом, конем, али холопами. Коли купно поместья стоят ‑ в едином остроге схорониться легче, коли роту дадут друг другу, до смерти стоять.
‑ Роту... ты получи с них роту‑то! Считаться меж собой начнут, толку не будет. Кому первому острог строить, как оборонять.
Если честно, верные возражения. Раздробленность... раздроблена Русь не на Литву с Москвой, а на роды и содружества. Чай, недавно на Москве несколько таких вырезали, еще кровь с рук не отмыли.
‑ Я вот как думаю. Если какая братчина согласится, пусть от себя воев и начальника выставляет, сколь по разряду положено. И в бронях, как в листы писано. Как меж собой считаться будут ‑ их дело.
‑ Ты, Олег, счетной премудрости сам, вроде, учить пытался? Сколь ни складывай одно и тоже, как составляющие не переставляй, ан сумма не изменится.
‑ Учил, вернее, своим умом доходил. Вот только, сумма ли здесь уместна? Коли ты при том ответ с братчины возьмешь, или с роты, так рота та же и сама по себе позориться не пожелает. Считай, можно и хозяйство общее завести.
‑ Вот ты к чему, Олег. Овечек разводи, мельницы ставь, а потом за слабого отвечай! ‑ Семен, тихо державшийся возле двоих начальствующих, не стерпел.
‑ А ты прикинь, сколь мы за сукно получим, если по уму сработаем. Даже не крашеное, коль получится выделать гладкое, как у немцев голландских? Или я когда кого зажимал?
‑ Не было того. Но и сукнецо‑то пока на овечках сидит. Уж не ведаю, как шерсть ту в добрый товар переделать?
‑ Вот тебе, Дмитрий Сергеевич, обычный случай. Помещик тульский, на саблях с ним не многие сравнятся, а сомневается. У меня уж и чертежи чесалок да станков пряцких готовы, только строй.
‑ Погодь. Что за прялки такие?
‑ А мыслю малость торг новгородцам да голландцам перебить. Сам ведь знаешь, суконце‑то завозное чуть не вдесятеро против нашего ценится. Ежели еще с покраской разберемся, пускай за пеньку и лес с поташом ‑ золотом платят! Взяли обычай, за поставу сукна ‑ корабль леса, пора и обломать!
Глава 26
Зима 1536 ‑ 1537 Дорога Москва‑Тула и поместье ГГПо дороге на Тулу традиционно размышлял. Грешен, люблю подумать ‑ и по‑DOOM‑ать тоже, если машинка с хорошей видеокартой и процессором. Здесь, правда, сублимировать агрессию игрушками не приходится ‑ легко можно отъехать от Тулы на юг, и через пару‑тройку дней хоть обагрессорствуйся, по самые бейцы.
Думал же о том, как Глинские успокаивали главную силу Московского княжества ‑ служилых помещиков и боярских детей. Возмутись эти ребятки ‑ и даже замиренная Москва не спасла бы. Просто развалилось бы княжество, даже и без внешней агрессии. Но ‑ сумели, удержали. Удоволили гонор и немного карман военной силе. Поместному воинству, прежде всего, 'велели' собраться для получения 'задержанных походных' денег. Подъёмные‑то выплатили давно, но решили закрыть на это глаза ‑ и выдать еще до половины той же суммы. Эта мера вызвала самое ожесточенное сопротивление Думы, бояре никак не соглашались на дополнительные траты. Но ‑ под боком самым волновалась Москва, потерявшая едва не половину выставляемого от всевозможных сотен и концов войска. И съезжались уже не 'наши', а Шуйскими вызванные ратники. Так что Думу уломали ‑ введением государственных постов с некислым жалованием. Ввели, вернее, законодательно оформили, должности главного воеводы, главного казначея Московского и государственного, Разрядных дел головы, головы же Дворцового и земель дворцовых приказа, приказа земель казенных и черного крестьянства, даже разведку на государственном уровне закрепили, не говоря уж о дипломатии ‑ приказе посольском. Ну и СБ княгини, понятно, не забыли ‑ обозвали Тайным Приказом. Какая драка между родственничками была ‑ это надо видеть! Всем присутствовавшим резко стало не до 'разбазаривания государственных ресурсов и резервов', едва услышали о размерах окладов. Под этот шум создание полка стрельцов московских прокатило, как по маслу.
А за кремлевскими стенами волновалась Москва ‑ и надо было что‑то кинуть и горожанам. Кинули, как и собирались, наиболее активной части ‑ стрельцам‑пищальникам и купцам.
‑ Аз вам ведом, совместно Литву ратили ‑ заявил с Лобного места Федор ‑ 'Телепень' Оболенский. Разве когда войском пренебрег я? Разве не ведомо мне, сколь крепка Москва городским войском? Ведайте же, приговорили бояре по решению государеву, от граждан земель московских взимать три года по половинному налогу и тяглу! Дали б и больше, только сами знаете, коварны враги, за три года подняться могут, если слабы будем ‑ все под саблями литовскими и татарским ляжем, а жены и дети наши в кабалу к ним пойдут! Потому ‑ три года на вас лишь половину всякого налога и оброка справлять велено! Кому же меч да пищаль милее ремесла, пусть пишутся в полк стрелецкий московский, без дела и добычи сидеть не будут! Мило князю и боярам войско, не быть ему оставлену милостями!
Толпа слушала дерущего глотку Федора вроде бы удовлетворенно. То, что аналогичные воззвания и решения через пару недель зачтут в всех выставляющих пищальников и дворян городах, толпе было безразлично. Жильцам московским ‑ всем! ‑ дали налоговое послабление, да еще честь оказали.
‑ И велено дозволить посредь Красной площади поставить столп о четырех гранях, а на столпе том высечь навечно имена воев, в войне с Литвой павших! А на верху столпа ‑ Георгия‑Победоносца, поражающего змия! И митрополит московский на то одобрение дал!
Как я язык не стер, выбивая вот это одобрение... Церковь ко всяческим 'идолам' относится прохладно, но ‑ удалось. Всё же, зримое воплощение образа православной церковью не отвергается, ну и симпатия митрополита к Елене Глинской немало стоила. Москву нужно было успокоить ‑ и появился первый на Руси монумент...
Для обсуждения затрат на памятник велено было собрать 'людей лучших' от всех концов и сотен Москвы. Затраты ‑ пополам, половину вносит казна, половину ‑ Москва. Уже позднее я узнал ‑ добавилась еще треть от Новгорода Великого. Зато ‑ стоит до сих пор, и цветы к нему носят, и давно уж вступающий в стрельцы московские ‑ целует знамя и саблю именно здесь[14].
'Заводские' рассаживались в непривычно большой и теплой палате. Вообще‑то, обычно это был жилой сарай‑общежитие для ссыльных, с одноярусными кроватями и длинным обеденным столом посередине. Как этот сарай строили... даже на временных, до весны, столбах, работка адская ‑ здание огромное. Позже, после переселения ссыльных на 'постоянное место жительства', это здание должно было стать одним из 'чистых' рабочих сараев‑цехов, предназначенных для сборки точных изделий или чистовой обработки их деталей. Но сейчас помещение использовалось для установочного собрания ‑ нужно было хоть начерно распределить работы, связанные уже с производством, а не выживанием ссыльных и первичной подготовкой к расширению и укреплению поместья.
Кузьма скромненько притулился на краешке второго ряда. Угрюмый, нелюдимый молодой деловой[15] кожемяка и в Москве‑то не любил лезть на люди. Зато близко к печке пристроился ‑ здоровой железной бочке с уходящей в крышу выводной трубой. Сам же и ковал для нее части, когда их десяток гоняли молотобойцами на самые простые заводские работы. Или это другая была, из противоположного конца? Не разобрать уже, после 'новых' окончательно собирали печки уже местные умельцы.
‑ Куды лезешь, малой? ‑ Егорище, прозванный так за размеры десятник 'вечных лесорубов', держал за ухо Игнатку ‑ самого молодого и мелкого из холопов. Тот вознамерился влезть на первую, ближнюю к столу, лавку. Кузьма про себя хмыкнул. Составленный из мощных тугодумов десяток Егора на заводе, пожалуй, и не бывал чаще раза в седмицу. Такой народец, к новым ухваткам по полгода примеряющийся, зато здорово работающий там, где нужно поменьше мозгов, побольше силы. Даже и начальный над ними ‑ Егор, говорили, на всю справу вроде топора, особые образцы имеет, чтобы знать, когда в переточку отдавать. Видел Кузьма особый короб, для лесорубов сделанный, со особыми отделениями для всяких разных нужд. Даже и сам немного подсобил при сборке. Так короб тот, считай, здоровенный сундук напоминал ‑ в одном отсеке жратва повседневная, в другом ‑ на случай налета, если в лес уходить придется, в третьем ‑ железки больших топоров запасные, в четвертом ‑ малых, коими сучья обрубают. И каженное утро божье, принимал у укладчика ‑ складского начальника Егорище припас, сам проверял все, да и вез к работному месту. За то и поставлен, говорят ‑ придирчив, грамоте да счетной премудрости обучен.
