– В «Биотроникс» знают, что ты жив?
– Скорее всего нет. Слушай, Кельвин! А ты-то знал? Удивился, меня увидев?
Он нахмурился.
– Я спрашивал себя, где может выбросить на берег твое тело. Ты же не идиот, чтобы выходить в открытый океан без спаскостюма.
– Спасибо.
– Но следует ли говорить Дебби и Тане, что ты жив?
– Конечно, только не по телефону и не в их машине и не в их доме. Не в лаборатории…
– Если беспокоишься из-за электронного наблюдения, так и скажи…
– Ладно. Беспокоюсь.
– Хорошо. Напишу на бумажке.
– Кельвин, ты такой… – Я собирался сказать «чертовски», но на меня пристально смотрел малыш. – Чрезвычайно практичный.
– Хочешь помочь мне в этом проекте?
– Я не смогу попасть в лабораторию. Черт, мы вчера оставили машину позади «Жемчужины», и меня едва не узнали.
– У тебя паранойя, С. Т., – вмешался Джим.
– Зато я жив.
– С этими новыми видами у тебя больше, чем у других, опыта, – не уступал Кельвин.
– Ты хочешь сказать, что бактерий несколько?
– Ага, одна связывает кислород в воде, чтобы создать анаэробную среду. Другая производит бензолы и фенилы, поедает соль и выпускает токсичные отходы. Эта вторая паразитирует на первой.
– Выходит, Дольмечер не такой уж тупица. Он-то нам и нужен.
– Дольмечера нет под рукой.
– У нас есть одна идея. Кажется, мы знаем, как его найти. Если мы сумеем это сделать, возможно, удастся его успокоить, уговорить помочь нам убить его бактерии.
– Когда он от меня уехал, то, кажется, направился на север.
– А ты как догадался, Шерлок? На нем были унты?
– Он позаимствовал мою карту Нью-Гэмпшира.
Отлично, теперь Кельвин станет соучастником в попытке покушения. Я не стал ему этого говорить. Вероятно, он и сам давно понял. Бесхитростность Дольмечера не знает пределов.
– И еще одно, – сказал Кельвин, выходя с нами на подъездную дорожку. – Это ты взорвал на прошлой неделе скоростной катер?
– Я.
– Так я и думал, – улыбнулся он.
– Почему?
– Потому что это было у самого «Корабля Бостонского чаепития». В том месте, где зародилась идея кампаний прямого действия.
– Удачи, Кельвин.
– Хорошей охоты.
Они с малышом стояли на своей славной бельмонтской улочке, держались за руки и махали нам вслед.
28
У нашего Дольмечера – никакого представления об ответственности. Он нам нужен, черт бы его побрал! Никогда бы не подумал, что доведется такое сказать, но факт остается фактом. Он изобрел треклятые бактерии, выкормил их, вырастил, знал все про их жизненный цикл и что им нужно по части пищи, температуры и кислотности. Если его успокоить, расспросить, мы сумеем найти простой способ с ними расправиться. Но нет, ему понадобилось свалить в край охотников, чтобы поквитаться с Плеши. И чтобы его самого при этом грохнули.
Наш путь лежал на север. Был час ночи, пятница. Через пару часов мы разыскали штаб-квартиру «Игры на выживание», сравнительно новый сруб, притулившийся у края какого-то частного леса. Когда мы свернули на стоянку, свет наших фар прошелся по кабинам нескольких припаркованных машин, в основном семидесятых годов, и мы увидели, как внутри посмотреть на нас приподнимаются люди в бейсболках. Мы с Джимом тихонько развернули на земле пару спальников и улеглись. Бун поехал раздобыть какие-нибудь газеты и узнать, нельзя ли вычислить программу Плеши на следующие несколько дней.
Мне не спалось. Джим с полчаса делал вид, будто спит, потом пошел к платному телефону на стене сруба и позвонил Анне.
– Как у нее дела? – спросил я, когда он вернулся.
– Так и думал, что ты не спишь.
– Ну уж нет. От спальников Буна пахнет мазью «Бен-Гей» и сероводородом. Вот лежу и пытаюсь себе представить, в каких акциях нужно участвовать, чтобы заработать растяжение суставов и столкнуться с таким газом. Да, а еще жду последней сводки новостей от прямой кишки.
– У Анны все в порядке, – сказал Джим. – Сегодня ездила в Рочестер посмотреть обои.
– Ремонт в доме?
– Постепенно, сам понимаешь.
– Тогда спрошу, почему ты тут, а не там?
– Если бы я знал. Тут белый человек напортачил, да так, что хуже не придумаешь. Но однажды ты мне помог, и теперь я должен помочь тебе.
– Освобождаю тебя от обязательств.
– Ты тут ни при чем. Это внутреннее, оно во мне сидит. Я должен остаться с вами, иначе перестану себя уважать. А кроме того, черт, ну… весело с вами.
Незадолго до рассвета вернулся Бун – совершенно взвинченный. Он останавливался в каждом кафе в радиусе двадцати миль, пил огромными чашками кофе и собирал оставленные на стойках газеты.
– Плеши на Празднике Лесорубов, – объявил он. – К северу отсюда. Меньше часа езды.
– Сегодня там ночует?
– Кто, черт побери, знает? Такое в газетах не печатают.
– Будет там весь день?
– Только утром. Потом поедет в Нашуа. Осматривать какие-то хай-тек-фирмы. С твоим другом Логлином.
– Два сапога пара. – Я обеими руками ворошил его чертовы газеты. – Гад, ты что, комиксов не привез?
Бун был за то, чтобы двигать прямиком на Праздник Лесорубов, но Джим его отговорил, мол, в темноте мы мало что можем сделать. Мне показалось любопытным, что игроки потрудились приехать загодя и спят теперь в машинах – наверное, на тропу войны тут выходят с первым светом.
И точно, в пять утра на единственное место с табличкой «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО» свернул огромный полноприводный джип. Высокий и черный, он был снабжен всем необходимым, чтобы преодолеть снежный буран или зону ядерного поражения. Из джипа вылез мужик – вопреки моим ожиданиям не худощавый ветеран Вьетнама с запавшими глазами, а более плотный тип постарше, скорее поколения Кореи. Я услышал, как люди в машинах вокруг нас зашевелились.
Мы с Джимом нагнали его, когда он отпирал три внушительных замка на входной двери сруба.
– Здравствуйте, – сказал он, решительно игнорируя меня, но очень заинтересовавшись Джимом. Впрочем, я так и знал, за этим и выманил Джима из теплого спальника.
– Здравствуйте, – ответили мы, а я добавил:
– Вы, ребята, тут рано встаете.
Поджав губы, он просиял. Есть люди, генетически предрасположенные к тому, чтобы подниматься в четыре утра и будить ближних. Обычно они становятся начальниками отряда бойскаутов или вожатыми в лагере.
– Интересуетесь «Игрой на выживание»?
– Один мой друг, Дольмечер, мне про нее рассказывал.
– Дольмечер! Ух ты! Да он сущий дьявол! Странно, что тут нет его машины.
Он провел нас в сруб, зажег свет и включил керосиновый обогреватель. Потом запустил кофеварку. Я уловил ироничный взгляд Джима. М-да, наш новый знакомый из тех, кто кофеварку заряжает с вечера, чтобы утром только щелкнуть клавишей. Прирожденный лидер.
– А Дольмечер хорошо играет? – спросил Джим. Мужик рассмеялся.
– Поверьте, мистер, если бы мы выдавали черные пояса, у него был бы, ну, не знаю, пятый или шестой дан. Однажды он ох как меня одурачил! – Мужик смерил Джима взглядом и кивнул. – Хотя вам, возможно, больше повезет.
– Ага, – согласился Джим. – За пятнадцать лет работы ремонтником стиральных машин я отточил навыки.
Мужик сердечно хохотнул, сочтя это дружеской шуткой.
– В подобных играх уже участвовали?
– Только охотился с луком, – сказал Джим, что стало для меня новостью – я-то думал, он ходит на дичь со своей разукрашенной винтовкой.
– Ну, тут много общего. Нужно подобраться близко, потому что оружие у нас ближнего боя. А это значит, надо быть ловким и хитрым. Как Дольмечер.
Я подавил стон. Похоже, Дольмечер здесь считается Эйнштейном.
– Я думал, вы огнестрельным оружием пользуетесь, – сказал Джим.
– Ручным. И только на углекислом газе. Поэтому радиус эффективного действия у него невелик. Вот, посмотрите.
Он открыл шкаф, полный массивных пистолетов. Показал, как вставляется баллончик с углекислым газом и патроны: мягкий резиновый шарик с красной краской.
– Стоит ему в тебя попасть, плюх! Ты помечен. Видите? Никакого насилия. Это стратегическая игра. Вот почему Дольмечер в ней так хорош. Он талантливый стратег.
Мы сказали мужику, что еще к нему вернемся. На стоянке Буна окружала кучка восхищенных игроков, а он объяснял, как одолеть в рукопашной добермана-пинчера, при этом его не поранив.
– Приятно знать, что ты возвращаешься к прежнему себе, – сказал я, когда мы наконец утащили его назад в пикап.
– Эти парни сущие троглодиты, – отозвался Бун. – У них на все один ответ: винтовка побольше.
– Может, нам стоит основать школу ненасильственного терроризма?
– Броское название. Но без насилия нет и террора.
– Ты говоришь, как те парни, Бун. В жизни есть много больше, чем стрельба. Думаю, можно сеять ужас, лишь предъявляя людям их грешки.
