А еще она все время плакала. Со слезами жаловалась Юдифи, рыдала в телефон, разговаривая с Карлоттой. Она едва справилась с искушением прервать обучение и вернуться в Америку. Она жаловалась куратору от студенческого комитета, который порекомендовал ей обратиться к врачу, а тот в свою очередь прописал антидепрессанты. Она плакала, жалуясь Киму Феллоузу. Он посочувствовал и предложил встретиться частным образом, чтобы поговорить. От его доброты она расплакалась еще сильнее. Ее слезы не оттолкнули Кима. Чем больше она плакала, тем внимательнее он становился, и Лаура вскоре привыкла к успокаивающему аромату одеколона, которым пахли его носовые платки. Боль постепенно притуплялась, и в конце концов, когда Ким уложил Лауру в свою постель, она поняла, какое это счастье, когда тебя любит человек, готовый о тебе заботиться.
Больше часа Бруно поднимался в гору. Солнце садилось, но было жарко, и его подталкивало вперед только понимание того обстоятельства, что если он не найдет какое-никакое жилье, ему придется ночевать на улице.
Наконец он увидел вдалеке несколько домов. Над ними вился дымок, такой же прямой в безветренном воздухе, как и растущие на холмах деревья. Взобравшись еще выше, Бруно увидел, что это небольшая деревушка — около дюжины каменных домов. На одном из них висела старая вывеска: «Ферне Бранка». Это был добрый знак: видимо, здесь было что-то вроде osteria.
Когда Бруно вошел в деревню, его облаяли сидевшие на цепи собаки. Других признаков жизни заметно не было. Впрочем, вместе с дымом, который он заметил издалека, до него долетели и знакомые запахи. Он узнал аромат горящего бука, а от запаха жареной свинины его рот наполнился слюной. Кто-то готовил барбекю из свинины, и Бруно вспомнил, что несколько дней толком не ел.
Он свернул за угол и вышел на площадь. Впрочем, это место трудно было назвать площадью — просто открытое пространство, вокруг которого стояли дома и церквушка. Площадь была немощеная, по краям росли несколько лип, рядом возвышался огромный мемориал в честь победы над фашистами, представлявший Победу в образе обнаженной женщины, которую держат на руках несколько солдат. Великолепный аромат шел именно отсюда. Между мемориалом и церковью, перед маленьким баром, кто-то поставил жаровню. Полдюжины жителей стояли вокруг огня, склонившись над золотистым поросенком, который медленно крутился на вертеле над раскаленными углями. В лучах заходящего солнца были расставлены столики и стулья, кто-то поигрывал на аккордеоне, а несколько стариков танцевали. Полдюжины пар глаз уставились на подошедшего Бруно, но никто не проронил ни слова.
Впрочем, Бруно не обратил на это никакого внимания. «Я чувствую этот запах, — думал он. — Да, я хорошо его чувствую».
Однажды в детстве он купался в реке, и вода залилась ему в ухо. Несколько дней он плохо слышал, и никакие народные средства не помогали. А потом из уха вдруг вытекла теплая струйка, и слух вернулся. Бруно уже привык жить без него, и каждый звук казался ему новым и чистым. Теперь то же самое случилось с вкусовыми ощущениями. Каким-то чудом этой porchetta удалось то, с чем не справились лучшие блюда Эмилии-Романья. Его сверхчувствительные вкусовые рецепторы, потерявшие было способность работать, вдруг вернулись к жизни. Porchetta… Поросенок был сочного медового цвета, спинка, натертая солью, блестела, а ушки, носик и хвостик были завернуты в фольгу, чтобы эти деликатесы не обгорели. Несколько человек колдовали над огнем: один крутил вертел, другой поливал поросенка свиным жиром, а человек в фартуке и колпаке прокалывал мясо острым ножом, чтобы посмотреть, пропеклось ли оно в середине.
Целого молочного поросенка в качестве праздничного блюда готовят по всей Италии, но в каждой области по-своему. В Риме поросенка начинят его же собственными обжаренными внутренностями, на Сардинии — мясным фаршем с лимоном. Здесь, судя по всему, поросенок был фарширован сухарями и травами. Бруно отчетливо слышал аромат каждого компонента: finocchio selvatico — дикого фенхеля, чеснока, розмарина и оливок. Эти запахи смешивались с запахом жарящейся на огне свинины. С поросенка капал сок, и в углях вспыхивали языки зеленого пламени.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Бруно с тем, кто стоял к нему ближе всех — У меня сломалась машина, и я ищу, где бы переночевать.
Мужчина оправил свой старый коричневый костюм. Потом сделал вид, что тыльной стороной ладони сгоняет со лба назойливых мух, хотя никаких насекомых не было и в помине.
— Эй, Густа, — наконец позвал он.
На зов оглянулась стоявшая возле огня смуглая женщина. Бруно решил, что это хозяйка бара, и повторил свою просьбу.
Женщина удивленно посмотрела на него.
— Мы не сдаем комнаты. Если хотите, можете позвонить по телефону и вызвать тех, кто заберет вашу машину. Куда вы едете?
Куда он едет? Хороший вопрос. Ответа у Бруно не было, поскольку он уже несколько недель не пользовался картой. Он пожал плечами.
И тут в разговор включился еще один человек, тот, который был в фартуке. Он не обернулся, но Бруно услышал женский голос, который что-то бормотал.
Густа пожала плечами.
— Моя дочь говорит, что вызывать помощь из Акваланьи уже поздно, а Ханни, который обычно чинит машины, уехал в Бельсаро помогать брату чинить крышу. Если вам действительно нужно переночевать, можем сдать вам комнату. Как видите, мы готовим porchetta, так что другого ужина не ждите.
Бруно заверил хозяйку, что будет счастлив отведать porchetta и постарается им не мешать, раз они так заняты. Он уселся за один из столов, положил свой рюкзак на землю и попытался стать как можно незаметнее. Деревенские, в свою очередь, полностью его игнорировали. Все, кроме дочки Густы. Она встала, отошла от костра, отирая рукавом вспотевший лоб, и несколько секунд смотрела на Бруно темными загадочными глазами. Бруно вежливо ей улыбнулся, но, видимо, улыбка получилась слишком фамильярной: девушка нахмурилась и отвернулась.
Кто-то поставил перед Бруно стакан вина и тарелку с несколькими кусками хрустящей свиной кожи. Он с удовольствием съел их, потому что зверски проголодался. Наконец, после долгих споров, porchetta был готов, и его сняли с огня. Но сперва, конечно, подали пасту — огромные миски со свежей зеленой tagliatelle со шпинатом и мускатным орехом, которую ели с fagiole — свежими бобами. Еще был гусиный бульон. Нет, это не шпинат, решил Бруно, попробовав пасту во второй раз. Зелень — это молодая крапива. К превеликому удивлению Бруно, было очень вкусно.
За столом он оказался зажат между двумя дородными женщинами, говорившими с таким сильным акцентом, что Бруно не понимал почти ничего. Он спросил, что они празднуют, и они пустились в долгие объяснения, из которых Бруно уловил, что кто-то у кого-то взял взаймы трактор, но тормоза барахлили и трактор задавил этого несчастного трехногого поросенка, вот и пришлось его немедленно съесть. Неужели гость не заметил, что у porchetta всего три ноги? Бруно признался, что не заметил, чем очень развеселил собравшихся. Они спросили, откуда он приехал. Он ответил, что из Рима. Все понимающе закивали, как будто это многое объясняло. Да, эти римляне не видят дальше собственного носа. Стараясь превратить все в шутку, Бруно сказал, что в Риме у всех поросят по три ноги. Его заявление было принято так серьезно, как будто он сказал, что лично знаком с папой римским. После этого Бруно старался открывать рот только для того, чтобы есть.
