Мы вместе доплыли по плотика, я поднял из глубины камень, сворачивая веревку в аккуратную бухту. Я понимал, что девушке холодно, слышал, как стучат ее зубы, но видел ее глаза, в которых светилась неукротимая воля.
— Олег, — сказала она, приготовившись погружаться, — ты видел не станцию. Станция была на берегу, и она давно разрушена.
— А что?
— Это хранилище. Самое настоящее хранилище.
— Какое еще хранилище?!
Но Надежда уже ухватила веревку и вслед за камнем исчезла под водой. Я нырнул и проследил, как она уходила в глубину. Надо бы опуститься вместе с ней, но на это уйдет кислород и силы, которые могут понадобиться, случись что. Я взялся за веревку. Пока она дрожит и колеблется — все в порядке. Если обвиснет — тогда дело плохо.
Веревка стала нервом, соединяющим нас. Первую минуту я чувствовал ее колебания, затем она успокоилась. Я же, напротив, заволновался и уже собрался было отправляться под воду, но тут девушка всплыла метрах в пяти от меня, замолотила по воде руками всхлипывая от нехватки воздуха. Я подтянул ее к плотику, помог уцепиться.
Несколько минут она ничего не могла сказать, только быстро дышала и кашляла, выплевывая воду. Я держал ее под руку и больше ничем не мог помочь. Прежде чем она начала говорить, я успел сделать выговор:
— Где ты пропадала?! Я уже. собирался за тобой плыть! Ты зачем отпустила веревку?
— Все нормально, — сипло выговорила она. — Я сейчас опять... Подними камень и отгони плотик вон туда.
— Ты скажешь наконец, в чем дело?
— Не спрашивай ни о чем. Сказала, как отрезала.
— Знаешь, — прибавила Надежда, — тебе, видимо, придется нырять со мной.
Ее еще больше колотила дрожь, и она едва выговаривала слова.
— Если надо — нырну, — отозвался я. — Но, может, сначала вылезем, отогреемся?
— Совсем немножко осталось, — она виновато улыбнулась посиневшими губами. — Там нужна будет сила. Я покажу тебе одно место, ты просунешь руку, нащупаешь колесо и потянешь на себя.
На этот раз камню тяжело было тащить в пучину сразу два тела, и мы опускались медленно, теряя запас воздуха в легких. Я действительно увидел решетчатую конструкцию, но она напоминала не башенку, а скорее механизм огромных башенных часов. Балки были почти чистыми, в мертвой воде их не облепляли ни ракушки, ни водоросли.
Надежда тронула меня за плечо и указала на небольшой цилиндр с открытым верхом. Я опустил в него руку и почувствовал, что ее обняла упругая скользкая среда, более плотная, чем вода. Будто я залез в банку с солидолом. Там и в самом деле оказалось колесо с удобной рукояткой, и я тут же начал тянуть, упираясь в дно ногами. Было трудно, вода давила со всех сторон, легкие готовы были разорваться прямо в груди. Я крепился, а вот Надежды хватило не надолго. Она не выдержала и начала подниматься, энергично загребая руками.
Колесо начало проворачиваться — очень медленно, туго. Странно, что оно вообще двигалось, но, видимо, сказалось действие смазки-консерванта в «кастрюле», защищающей механизм.
Наконец и у меня иссякли силы. Я хорошенько дернул еще раз и приготовился оттолкнуться от дна, чтобы пулей взмыть к поверхности.
И в этот момент что-то произошло. Все вокруг дрогнуло, колыхнулось. Первым моим ощущением была паника, мне показалось, что я сейчас провалюсь в преисподнюю вместе с этим озером. Появилась вибрация, которая ощущалась и кожей, и слухом. В воде она воспринималась особенно остро, потому-то мне и чудилось, что весь мир сейчас дрожит и рушится.
Я оттолкнулся и устремился к поверхности. Странная дрожь продолжалась, преследовала, и хотелось поскорее покинуть воду, вылететь из нее пробкой. Наверху по воде шли странные, геометрически одинаковые волны, отчего озеро напоминало ковер с рельефным рисунком. Надежда стояла на берегу, застегивая комбинезон. Я выбрался из воды — вибрация чувствовалась и здесь, земля дрожала. Я так замерз, что не мог даже говорить, у меня буквально зуб на зуб не попадал.
— Что мы тут натворили? — наконец произнес я. Надежда не ответила, только показала на озеро. И тут я услышал всплеск. Мощный, громкий, словно из-под воды всплывала подводная лодка. Я обернулся, выронив куртку.
— Получилось, — прошептала Надежда. Поверхность озера словно набухла, округлилась, а затем потоки воды, пенясь и разлетаясь фонтанами брызг, устремились в стороны. И я увидел свой подводный город. Он поднимался, медленно вырастал из глубины, освобождался от тяжелого холодного плена. Вода мощными струями стекала со стен прямоугольных черных коробов, создавая шум водопада. В лучах заходящего солнца появлялась и снова пропадала радуга.
Поверхность воды еще раз вздохнула и высвободила основание — платформу, на которой были установлены черные коробки. Вскоре дрожь прекратилась, было слышно только, как все тише и тише стекает вода.
Девушка посмотрела на меня и улыбнулась. Я стоял потрясенный, не отрывая глаз от рядов черных коробов, уходящих к середине озера. Вода плескалась теперь под толстой решеткой-платформой, на которой остались лежать груды камней, затонувшие бревна, сучья и прочий мусор, скопившийся в озере за сотни лет.
— Пошли, — позвала Надежда, и я почувствовал, как она волнуется.
Мы перебрались на платформу, подошли к одному из коробов. Девушка провела по нему пальцами. Он и в самом деле напоминал размерами железнодорожный вагон, но выглядел более плоским. Надежда взяла в руку свою магнитную дубинку, включила, перехватила поудобнее. И вдруг с размаху ударила по черной шершавой стене. Раздался глухой хруст, по стене разбежались трещины. Она ударила еще раз, пробив дырку, из которой тут же поползла густая бурая масса.
— Помогай! — крикнула Надежда, и я подошел, приготовив тесак.
За несколько минут мы разделались с контейнером. Стены были хрупкими и отваливались крупными кусками. После каждого удара приходилось отскакивать, чтобы не увязнуть в бурой массе, которая продолжала выползать.
Короб еще раз жалостно хрустнул, и последняя стена обрушилась, рассыпавшись на куски. Начинка растекалась по платформе блином, уходя в прорези. Я увидел внутри продолговатое тело знакомых очертаний, и прежде чем с него стекли остатки консерванта, я уже понял, что это такое.
Надежда перебралась через обломки контейнера, стерла ладонью бурое тесто с металлической поверхности.
— Ну вот... — тихо проговорила она. — Не зря мы надеялись.
Перед нами стоял истребитель — настоящая боевая машина, сохранившаяся настолько хорошо, что даже металл обшивки не потемнел, а продолжал сверкать.
Я сбегал к повозке, принес несколько кусков мешковины. Вдвоем мы начали протирать корпус, убирая следы бурой размазни. Она стиралась хорошо и не липла к рукам, поэтому через несколько минут истребитель стоял перед нами во всей своей красе. Мы ходили вокруг, прикасались к холодному металлу, заглядывали через стекло в кабину.
— Ты думаешь, он сможет летать? — спросил я.
— Думаю, сможет, — ответила девушка, и я понял — если не сможет сразу, то она его заставит. — Все это было рассчитано на очень долгое хранение. Практически на вечное. Потому что мы не могли позволить себе роскошь строить новые машины, если старые еще годятся для дела.
— Вечное хранение, — повторил я. — Вообще-то, любые машины устаревают, и нет смысла хранить старье.
— Это не старье! — вскинулась девушка. — Это хорошие машины. Вполне пригодные для боя. Делать лучше не было необходимости, поэтому мы не тратили сил на это. Хватало и других дел.
Я хотел заметить, что не бывает предела совершенству, но все же промолчал. Эта девочка жила в особенных условиях, и не мне судить, насколько она права.
— Давай поедим, — устало сказала она. — Придумай что-нибудь, а я пока начну его оживлять.
Я кивнул и отправился к повозке. Скинул навес, разбил его на дрова. Солнце уже почти спряталось, вот-вот могли прийти сумерки, а за ними — ночь. Разводя огонь, я поглядывал на девушку. Она открывала клапаны и карманчики своего пояса, доставала инструменты, ходила вокруг истребителя, что-то делала. До меня доносились щелчки, металлическое звяканье. Пару раз Надежда подходила к огню погреться. Мы здорово продрогли в воде, и я боялся, как бы кто-нибудь из нас не заболел.
Потом мы поужинали. Это была наша последняя еда, и я думал, чем питаться завтра. Выкапывать коренья или собирать в лесу падаль?
— Вы случайно еду не консервировали вместе с техникой? — в шутку спросил я.
— Нет, — помотала головой девушка. — Только топливо и боезапас. Она встала.
— Я пошла. Доедай, если хочешь.
— Тебе помочь?
— Нет, ты все равно ничего в этом не понимаешь. Я все же поднялся и пошел вместе с ней. Я наблюдал, как Надежда открывает какие-то люки, отодвигает панели, просовывает в ниши свои инструменты, что-то проверяет. Я пытался все запомнить, разобраться в механизмах древней машины, но быстро понял, что мне это не под силу. Истребитель имел очень сложную начинку.
