Я не мог с ними драться — их было чересчур много. И я не успевал добраться до пистолета — все время нужно было уворачиваться и отмахиваться от хищно заостренного железа. Старост, похоже, предупредили о моих боевых навыках, и они старались от души, не боясь переусердствовать. Мне не оставалось ничего, кроме как пятиться в приготовленную темницу.
Потом я зацепился ногой за порог. Падая, успел извернуться, чтобы выставить руки, и в этот момент у меня задралась куртка.
— Стойте! — рявкнул обожженный.
Я замер — три или четыре острия остановились у меня на спине, царапая кожу. После этого я ощутил, как у меня из-за пояса достают пистолет.
Повернуться, выбить его ногой? Нет, не успею. Одно резкое движение — и острие войдет между ребер. Секунды стремительно уходили, а вместе с ними — надежда что-то изменить в свою пользу.
— Вставай! — обожженный дернул меня за шиворот, отчего я оторвался от земли. Он обладал чудовищной силой.
Он, даже не покачнувшись, швырнул меня в темный проход сарая. Я влетел туда кувырком. Обожженный встал на входе, закрыв свет, бросил на пол сумку, в которой звякнули железки. Некоторое время он стоял неподвижно, разглядывая меня. Затем резко размахнулся и ударил кулаком в голову.
Падая, я успел подумать, что не смогу с ним справиться. Он был больше, тяжелее и сильнее меня. Я не супермен, моим возможностям тоже есть предел...
Он не дал мне встать, снова ударив. Он не говорил ни слова, просто вбивал меня в пол, как гвоздь. Видимо, это был его метод. У меня был другой метод — принцип взаимозаменяемости головы и мускулов. Когда собственные мускулы бессильны, нужно действовать головой. И наоборот.
— Не надо! — крикнул я, подняв руку. — Не надо, я все расскажу.
— Что ты расскажешь?! — крикнул он и снова швырнул меня на стену.
Волей-неволей мне пришлось сделать свою речь краткой и емкой — только самое главное.
— Я покажу, как отгонять посланников от города. Та вещь, которую вытащили у меня из-за пояса... Все дело в ней...
Обожженный наконец остановился, переводя дыхание. Достал мой пистолет, покрутил в руках. В дверь заглядывали любопытные старосты.
— Я сейчас покажу, — торопливо сказал я и протянул руку к пистолету.
— Такая же штука была у Подорожника... — вспомнил кто-то из старост.
Обожженный отдернул руку с пистолетом. Поглядел на меня со злой усмешкой.
— Хочешь быть хитрым?
— Я совсем не хитрый, — заверил я. — Просто хотел показать.
— Показывай, — проговорил мой мучитель. — Но не вздумай прикасаться руками.
— Нам лучше выйти на улицу.
Обожженный нахмурился, но сделал шаг назад.
— Эту штуку нужно направить прямо в небо, — начал объяснять я. — Теперь надо потянуть вон тот круглый крючок...
Краем глаза я заметил, что несколько зазубренных жал качаются совсем близко от меня и дрожат от нетерпения — старосты были начеку.
Обожженный сделал все, как я объяснил. Я даже предупредил, чтобы он не пугался, услышав выстрел.
— Я не боюсь шума, — ответил он, с неприязнью взглянув на меня.
И наконец нажал на спуск.
Грохот выстрела прозвучал для меня победным маршем. Маленькая серебристая звездочка взвилась в небо и через несколько секунд погасла, оставив тающий дымок. Накануне я два часа потратил, чтобы соорудить самодельную сигнальную ракету, выбрав материалы из остатков несохранившегося истребителя. Сделал две штуки — одну потратил вчера на испытания, вторую вложил сегодня в ствол пистолета. Изобретение сработало.
Старосты, задрав головы, проследили за полетом магниевой звезды. Затем вопросительно уставились на меня.
— Сейчас... — пообещал я, глядя в небо. Обожженный стоял, переводя взгляд с меня на пистолет. На пистолет он смотрел удивленно, на меня — с подозрением.
— Сдается мне, что ты... — начал было он, но тут же замолк, вскинув глаза к небу.
Все услышали, как где-то далеко взвыл двигатель истребителя. Стальная птица поднялась в небо от городских окраин и, пролетев по дуге над заставой, ринулась прямо на наши головы.
— Посланник Прорвы! — заорал один из старост. Сначала ничего не произошло. Кто-то из работников остановился, посмотрев вверх, кто-то выглянул из окна. Потом вдруг закричала женщина, за ней еще одна. И началось что-то невообразимое.
Крик подхватили все, кто был во дворе, в доме и за забором. Замелькали лица, руки, ноги, послышался грохот обуви на лестнице, звон падающей посуды на кухне. Старосты несколько секунд колебались, затем разбежались в разные стороны. На меня уже не обращали внимания. Я стоял посреди паники и смотрел, как приближается истребитель.
И вдруг я заметил, что не я один стою спокойно.
Обожженный тоже не двинулся с места. Он брезгливо отшвырнул пистолет и крикнул:
— Убейте его! Он привел посланника!
Обожженного никто не слушал. Я усмехнулся, глядя ему в глаза. Настал его час быть беспомощным.
Истребитель завис над нами, затем приземлился прямо в опустевшем дворе, в нескольких шагах от меня. Обожженный смотрел на него с ужасом, но все еще не двигался с места.
Колпак кабины откинулся. Подорожник с обнаженным тесаком выскочил на мостовую, готовый разрубить пополам каждого, кто встанет у него на пути.
Я нагнулся, поднял пистолет. Затем снова усмехнулся в глаза обожженному и неспешно пошел к машине.
Когда мы взлетали, я заметил в окне второго этажа лицо Лучистого, побелевшее от ужаса.
— Теперь куда? — деловито спросила Надежда.
— По плану, — ответил я.
Сидящий рядом Подорожник стал показывать дорогу к овощному двору. Он ориентировался в городе лучше, чем я, даже с высоты.
— Я оставил там свой тесак, — сообщил я.
— Достанем новый, — небрежно бросил погонщик. Мы подобно коршуну падали на овощной двор, и я чувствовал, что вся застава глядит на нас, что люди теряют рассудок от страха, принимая нас за посланника, прорвавшегося сквозь защиту Башен.
Мы опустились, подняв кучу пыли и распугав всех, кто был во дворе, — и людей, и кур со свиньями.
— Наверно, там! — определил Подорожник, указав на обшарпанную каменную будку с толстыми решетками на окнах.
Мы подбежали, я откинул засов и ворвался внутрь. В полумраке я не сразу рассмотрел угол, где скорчился обмирающий от страха Медвежатник.
— Выходи, — сказал я.
— Выходи, не бойся, — присоединился Подорожник. — Это мы.
Медвежатник неловко поднялся, глядя на нас с недоверием.
— Давай быстрее, пока они не опомнились! — крикнул Подорожник, выталкивая товарища на улицу. Мы чуть ли не на руках подняли упирающегося Медвежатника в кабину.
— Закрой глаза, — велел я, понимая, что во время подъема Медвежатник от ужаса разнесет всю кабину.
Едва я начал закрывать колпак, раздался крик со стороны конюшни:
— Подождите! Возьмите меня с собой! К нам бежал Друг Лошадей, старый погребальный мастер, о котором я давно уже не вспоминал.
— Что там? — нахмурился погонщик-
— Обождите, — сказал я. — Надо взять его.
— Кого это? Зачем? Тут места нет.
— Ничего, потеснимся.
Я протянул руку и помог старику взобраться на полированное тело машины. Кое-как он втиснулся вместе с погонщиками в грузовой отсек за креслами. Ощутимо завоняло навозом, но Подорожник промолчал.
— Не боишься? — спросил я.
— Нет! Нет! — воскликнул старик, хотя я видел, что он трусит.
Еще секунда — и вонючий двор ушел далеко вниз, а мы остались наедине с небом и солнцем. Я слышал частое взволнованное дыхание старика, недоуменное ворчание Медвежатника.
— Зачем мы взяли деда? — хмуро спросил Подорожник.
— Мы будем брать всех, кто хочет идти с нами, — ответил я.
— И у вас будет свой погребальный мастер, — вступился за себя Друг Лошадей.
— Мастер... — хмыкнул погонщик — Что нам теперь делать-то?
Самые тяжелые ошибки познаются на собственной шкуре. Подорожник предупреждал, что Лучистый — не тот человек, с которым можно договориться. Я не послушал его, потому что продолжал оценивать людей по своим меркам. Что ж, теперь буду умнее.
— Ты оказался прав, Подорожник, — сказал я. — Я зря пошел к Лучистому. Мой план не сработал, значит, будем действовать по твоему плану.
— Какому еще моему плану? — удивился погонщик.
— Деревня, крестьяне. Ты сам говорил.
— А-а... Так это не план, а так...
— Ничего, будет у нас и план. — Я обратился к Надежде: — Мы возвращаемся к хранилищу, девочка. Прибавь скорости...
БАЗА
Дни казались короткими, а сделать нужно было так много, что время представлялось в виде тяжелого ломкого вещества. Оно стало просто рабочим материалом — берешь время, отламываешь кусок и используешь, стараясь не потерять лишней крошки-секунды. Отработал — ломаешь новый кусок.
Я не считал дней. Гораздо важнее было считать часы и минуты, чтобы не расходовать их зря.
Мы начали с того, что обжили несколько домов в брошенной деревне. В той самой, где старик-инвалид указал нам путь к омуту. Старика, всего объеденного крысами, мы нашли в его жилище, обернули тряпками и похоронили у дороги, поставив вместо памятника пушку, снятую с неисправного истребителя.
