— Вы? Но почему? Откуда…
— Госпожа Брусникина поприсутствует при нашем с вами разговоре. — ответил за меня капитан Соболев, сидевший напротив Бориса Ивановича за столом для допросов. — Если вы, конечно, не возражаете.
Синицкий, в который раз, обернулся на меня.
— Возражаю. Я очень даже возражаю. — заголосил он.
— И все-таки она останется. — ответил ему Кирилл Сергеевич тоном, при котором любые возражения исключались автоматически.
Я сидела позади всех в отделе, у окна. Рядом с Соболевым находился лейтенант Ковалев, Анастасия обреталась за своим столом, боком ко мне. Войдя в отдел я громко со всеми поздоровалась, стараясь не встречаться взглядами ни с Кириллом, ни с Анастасией. Впрочем, она мне даже не ответила. Не став размышлять над этой сложной темой, я приготовилась слушать рассказ Синицкого. А ему было, что нам поведать.
— Итак, господин Синицкий, — начал Соболев, не глядя на подозреваемого и перелистывая какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе. — Я думаю, вы знаете, почему вы здесь. Напоминаю, что чистосердечное признание облегчит вашу вину. Будем каяться или как?
Тут Кирилл Сергеевич резко поднял глаза на Риткиного бывшего. Тот заерзал.
— Будем, конечно будем. Тем более, что я и сам к вам собирался.
— Неужели? — усмехнулся Ковалев. — С чего такой подарок?
— Мне нужна охрана. — выпалил Синицкий.
Я, до той поры разглядывающая пейзаж за окном, внимательно взглянула на мужчину.
— Зачем вам охрана? — удивился и Ковалев.
— Но вы должны защитить меня от этого бандита!
— Так стоп. — сказал Соболев. — Какой бандит? Давайте по порядку.
— С превеликим удовольствием все вам расскажу. Только спасите меня от него. Иначе конец. — снова заголосил Синицкий.
— Чему конец?
— Моей работе, моей жизни, всему!
Макеева поднялась и, налив стакан воды, протянула его Синицкому. Тот нервно выпил все до дна.
— А теперь мы ждем откровенный рассказ. — сказал ему Ковалев.
Борис Иванович кивнул и начал говорить. Если коротко, то его показания сводились к следующему. Много лет назад с ним на кафедре работал его хороший знакомый, тоже антрополог. Он специализировался на Древнем Египте, а бывший Риткин муж писал об этом кандидатскую. Вместе они занимались научной работой, вместе участвовали в конференциях. Друг был старше нашего Синицкого на двадцать лет, но держался с ним, как с равным, несмотря на то, что Борис Иваныч тогда был еще весьма зеленым в своей области. Как-то раз этот человек поделился с ним догадками о возможном расположении древнейших останков. И продемонстрировал кое-какие документы. Судя по этим документам, информация была стоящая. И Синицкий понял, что это его шанс из простого преподавателя стать известным ученым буквально за один день.
И он, не особо раздумывая, подставил своего хорошего друга. Присвоил себе все материалы, уговорил начальство дать ему команду и отправился на раскопки. А тому другому участвовать в экспедиции запретили, якобы он был слишком стар для таких подвигов. Тот уволился буквально в тот же день, когда Синицкий уехал в Египет.
Борис Иваныч с группой нашел останки Хаемуаса, получил все трофеи, вернулся героем и известным человеком. Защитил кандидатскую по Древнему Египту, пытался даже писать книгу. Но в итоге у него ничего не вышло. Его звездный час прошел. И он так и остался простым преподавателем истории на кафедре, где и работает по сей день. Никто никогда не знал, что же случилось на самом деле. Тот другой товарищ словно испарился, и больше о нем не слышали. До недавнего времени.
В начале декабря к Борис Иванычу на кафедру пришел человек. Сперва он даже не понял, кто это. Потом, конечно, был в ужасе, когда осознал, что это его старый друг. Но тот, как выяснилось, не держал зла. Пришел выпить мировую, принес бутылку водки, закуску. Оказалось, что он работает в Национальном музее совсем недавно, все в его жизни сложилось неплохо. И на Борис Иваныча он зла совсем не держит. На радостях, Синицкий даже стал ему рассказывать, как совершалось открытие, ради которого его бывший товарищ работал всю жизнь. Они вроде отлично посидели и мирно разошлись.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
А спустя буквально неделю кто-то выкрал мумию из музея. Синицкий в панике, музей и руководство института на ушах. Но никаких зацепок. Прошло несколько дней, и приходит к Синицкому молодой человек. Весь в черном, накачанный, слова цедит сквозь сжатые зубы — одним словом, произвел неизгладимое впечатление на нашего профессора. И вот этот человек объясняет, что если Борис Иваныч не заплатит определенную сумму, то его бывший друг выдаст его тайну и обвинит его в краже мумии. Борис Иваныч послушал, и выгнал этого наглеца за дверь. Но зря. На следующий день выяснилось, что у Синицкого пропал пистолет, который ему подарил когда-то сам мэр города в знак заслуг. Пока Синицкий его ищет и гадает, куда бы тот мог подеваться, к нему снова приходит молодой парень. И тут выясняется, что из пистолета Борис Иваныча пытались застрелить некую Киру Юрьевну Брусникину. И что пистолет попал в отдел полиции. И снова поступило предложение оплатить молчание старого товарища, если Синицкий не хочет, чтобы что-нибудь случилось с его семьей или с ним самим.
Тот соглашается. Ну а дальше уже все понятно — они встречаются в кафе, Синицкий передает ему деньги в черном портфеле, и парень исчезает. А вместо долгожданной свободы, за Борис Иванычем приезжает наряд полиции. Ему предъявляют его собственный пистолет, показывают снимок шантажиста и после ночи в камере Синицкий готов на все.
Я дослушивала уже без особого интереса — мне стало понятно, что мы выбрали неверный путь. Стрелка упустили, где мумия — тоже неизвестно. Борис Иваныча просто подставили, а где же искать настоящих преступников, мне было неведомо. От того настроение мое и без того паршивое, стало просто ужасным. К тому же, в начале допроса пришла странная смс от Ритки, заставившая меня задуматься еще сильнее. Так что момента, когда Синицкий досказывал последние события, подписывал свои показания и отправлялся назад в камеру, я даже не заметила. Очнулась, услышав, как лейтенант Ковалев обратился ко мне по имени.
— Кира Юрьевна, вы же всех в музее знаете?
— Сильно сказано. А что?
— Нам нужен этот старый друг Синицкого. Может он еще в музее?
— Какой друг? — не поняла я, возвращаясь к мыслям о Рите.
— Который его шантажировал. У нас ведь есть его фамилия.
Я встрепенулась. Мой мозг думал про стрелка, а о заказчике я и забыла. А ведь он, действительно, все еще может быть в музее.
— Как его зовут?
— Сухов Михаил Иванович.
— Что? — я растерянно заморгала. — Не может такого быть…
Тут голос подал капитан Соболев.
— Ваш знакомый?
Я кивнула.
— Вы его тоже видели. Это наш сторож. Но это не может быть он, ведь мы были вместе, когда украли Хаемуаса.
— Тот самый сторож, который потом путал показания? — уточнил Соболев, встав из-за стола и роясь в бумагах по делу о мумии. — Вот. Он был в музее вместе с Кирой Юрьевной, это правда. Только во сколько он пришел в тот вечер, вы ведь не видели?
— Нет.
— А это значит, что он мог там быть задолго до вашего появления. Понимаете?
— Да ведь он такой старый! — возразила я, мотая головой. — Ему уже, наверное, семьдесят лет. Он даже кроссворд держит в руках еле-еле.
— С ним, наверняка, был его помощник-альпинист. Тот самый, что приходил за деньгами к Синицкому. — подсказала лейтенант Макеева. — Арестуем его пока за границу не сбежал, да и дело с концом. Допросим, расколется как миленький.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пока они совещались на эту тему, я размышляла совсем о другом.
— Но зачем ему бить меня по голове? — спросила я вслух.
Все трое обернулись на мой голос.
— Что вы сказали?
— Если все затеял сторож, то зачем ему меня бить сперва по голове, а через пару дней стрелять в спину? Если бы тогда он ударил сильнее, стрелять бы не пришлось. Значит их план полетел бы к чертям. И оружие у Синицкого красть бы не пришлось. Это глупо.
