Громкий голос Шагуба Грон услышал сразу, как только вышел из казармы. Тот разглагольствовал о соплячке, который непонятно на какие деньги купил патент онотьера и, только лишь с помощью удачи не провалившись в паре схваток, вдруг возомнил о себе… Что он такое о себе возомнил, Грон не услышал. Потому что как раз в этот момент прошел через расступившуюся толпу.
Увидев его, Кабан Шагуб замолчал. Грон неторопливо вышел на середину плаца и, повернувшись на каблуках, обвел взглядом притихших наемников, после чего развернулся к Шагубу. За прошедший год он подрос, раздался в плечах и поднакачал мышцы, но на фоне Шагуба все равно смотрелся довольно бледно. Особенно забавно выглядела легкая курчавая поросль на его щеках и верхней губе.
– Что здесь происходит? – самым спокойным тоном поинтересовался Грон.
– Да ничего, онотьер, – этак делано лениво ответил Шагуб. – Просто мы, наемники, собрались немного поговорить о своем житье-бытье, как это и записано в кодексе. А что? Вы собираетесь опять выстроить нас на плацу и поупражняться в задирании ножки? – с ехидцей осведомился он и заржал, явно рассчитывая на поддержку окружающих.
Но его поддержали всего лишь трое.
Вместе с Шагубом – четверо. Прекрасно. Хотя попотеть придется. Грон окинул всех ржущих оценивающим взглядом. Двоих и самого Шагуба он знал хорошо. В принципе неплохие бойцы, но с совершенно стандартным набором приемов. Четвертого он почти не знал. Ну… будем считать, что этот четвертый – самый опасный.
– Ты, ты, ты и ты, – ткнул он поочередно в Кабана и в каждого, кто его поддержал. – На конюшню. По сорок плетей каждому.
Толпа изумленно выдохнула. До сих пор самым тяжким наказанием, которое получали наемники, было пять плетей. Да и вообще, пороть наемника совсем не в традиции. Это ж не холопы какие. Но в первый раз онота это приняла – сон на посту согласно кодекса наемника считался тяжким преступлением, в боевых условиях за это просто вешали, но вот так, походя, за разговоры…
– А не слишком ли ты много на себя берешь, соплячок? – почувствовав, что на этот раз толпа на его стороне, ехидно поинтересовался Кабан. – Ты собираешься пороть людей, которые выходили меч к мечу еще тогда, когда твой папаша делал тебя, сопя на твоей мамаше.
Грон медленно обвел взглядом изрядно сгустившуюся толпу. Похоже, сейчас сюда сбежалось уже около трех сотен. Уже ничего. Достаточно для урока.
– Насколько я помню, – спокойно начал он, разворачиваясь к Кабану, – кодекс наемника предусматривает три выхода для наемника, который недоволен тем, как ведет дела онотьер. Во-первых, он может уйти из оноты, но в этом случае теряет право на оплату; во-вторых, он может потребовать суда; в-третьих, поскольку онотьер точно такой же наемник, как и любой из вас, он может потребовать поединка. – Грон сделал короткую паузу и продолжил: – Ничего из этого я здесь не услышал. Только брюзжание старого пердуна, который всю жизнь ходил за сохой, а не выходил меч к мечу на поле битвы.
– А не закрыть бы тебе пасть, соплячок, – угрожающе начал Кабан, – пока я… – он покосился на сдвинувшихся к нему троих прихлебателей и приосанился, – мы не взяли тебя за шиворот, не спустили штаны и…
– Не полизали мою задницу? – невинно поинтересовался Грон.
Толпа грохнула.
– …Отрежу тебе уши и!.. – донеслось до ушей Грона, когда хохот немного поутих.
Грон покачал головой и, усмехнувшись, спросил этаким ленивым тоном:
– То есть ты хочешь сказать, что вызываешь меня на судебный поединок?
– Вот еще, – презрительно скривил губы Кабан. – Буду я еще марать свой меч…
Грон слегка наклонил голову и демонстративно сощурил глаза, как будто к чему-то присматривался.
– Не понял… По-моему, Кабан, у тебя лужица натекла под сапогами. Или мне кажется?
Кабан действительно стоял на краю большой лужи, но заметил это, только посмотрев под ноги после слов Грона. Он недовольно отступил. Толпа снова грохнула.
– Да нет, для тебя одного многовато сырости, – покачал головой Грон, – разве что у тебя внутри нет ничего, кроме сидра. И если для головы и брюха так оно и есть, то по поводу жопы я не так уверен. Похоже, тут поработали все четверо.
Наемники снова заржали.
– …Сопляк, допросился! – пробился сквозь понемногу стихающий хохот взбешенный голос Кабана.
– Тихо! – вскидывая руку, громко произнес Грон.
Все мгновенно умолкли. Это был хороший знак.
– Наемник Кабан, – вкрадчиво начал Грон, – правильно ли я понял, что вы вызываете меня, онотьера и первого лейтенанта оноты капитана Батилея, на судебный поединок?
– Да, клянусь силой Владетеля, я отрежу твой поганый язык и…
– Вы? – перевел взгляд на троицу прихлебал Грон.
Те в растерянности обменялись взглядами. Грон подождал несколько мгновений, а затем поднял затянутую в перчатку руку и, указав на конюшню, жестко произнес:
– Сорок плетей.
– Не дождешься, щенок, – зло прорычал один, дергая завязки плаща и хватаясь за рукоятку ангилота.
Второй тоже потянулся к рукоятке двуручного меча, торчащей из-за плеча. А вот третий… тот, которого Грон решил считать самым опасным, внезапно окинул его цепким взглядом и… качнул головой.
– Я, пожалуй, предпочту конюшню.
– Что-о-о?! – изумленно выдохнули остальные трое.
А Кабан Шагуб оторопело спросил:
– Но, Газад, ты же… Почему?
Грон почувствовал, как у него под сердцем повеяло холодком. Он оказался прав, этот был самым опасным. Пожалуй, надо благодарить Бога… или Владетеля, что этот самый Газад отказался от поединка. Если бы он выступил на стороне Кабана, затея Грона могла бы окончиться для него очень печально.
– Барг, Шуршан, отведите наемника Газада на конюшню и отвесьте ему сорок плетей, – негромко приказал он, а затем развернулся к Кабану и двум его товарищам: – Ну что ж, начнем. Вы готовы?
Кабан уже опомнился от столь неожиданного для него предательства одного из тех, кого он считал своим верным сторонником. Поэтому он угрожающе тряхнул своим двуручным гуром:
– Иди сюда – попробуешь.
– В таком случае я расцениваю это как то, что вы полностью готовы к схватке, – спокойно произнес Грон, после чего сделал шаг вперед и, не доставая из ножен ангилот, поклонился противникам.
Фехтовальный поединок, если он не происходит на поле боя, всегда очень красивое зрелище. Его традиции довольно сильно разнятся от местности к местности. Где-то принято предварять атаку криком «Я нападаю!», где-то непременно требуется отсалютовать противнику клинком, где-то салют нужно отдать три раза – противнику, судьям и зрителям. А, например, по правилам фехтовального искусства Японии никаких салютов не требовалось. Более того, одним из наиболее красивых и эффективных, можно сказать одной из вершин японского фехтовального мастерства, считалось умение нанести смертельный удар одним движением с извлечением клинка из ножен. Рука сжимала рукоятку меча и начинала двигаться вперед, кисть разворачивала клинок, нога делала выпад, и в тот момент, когда острие клинка оказывалось напротив сердца противника, он пронзал живую плоть. Одно движение. Один взмах. Один удар…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
