Закончив рабфак, Ольга Ивановна начала учиться на литфаке Московского университета, потом — снова комсомольская путевка — отправилась в одну из подмосковных деревень, работала там и, поработав, перевелась в институт народного хозяйства, но проучилась недолго — уехала в Тюмень.
Преподавательница в школе, редактор партиздата, методист Уральского обкома комсомола, редактор молодежного вещания Свердловского радио, замполит в ремесленном училище — должности были разные, а служба одна: воспитание молодежи.
Первые повести ее рождались в круговерти текучих дел, в часы между службой и семьей. Профессиональной же писательницей, хоть и принята была в члены Союза еще в 1936 году, Ольга Ивановна почувствовала себя лишь после войны и тогда целиком отдалась творческой работе. Книга лепилась за книгой, счет им пошел уже на десятки, и вот теперь приехала уже известная писательница Ольга Маркова в родной поселок и оказалась вдруг лицом к лицу со своей далекой юностью…
После собрания мы шли по Новоуткинску. На подтаявшем осеннем снегу у памятника партизану Павлу Лузину темнела бережно уложенная кем-то зеленая веточка. Маркова приостановилась, построжев. О ком он напомнил ей, этот памятник на заснеженной площади, — об отце и его друзьях или о героях ее «Первоцвета»? А, собственно, во многом ли они разнились, эти люди, те и другие ее любовь и гордость!
Хмурым свинцом отливала вода заводского пруда, и, подернутые дымкой, катились вдаль лесистые увалы Пруд — совсем как в марковских повестях; без прудов нет старых заводских поселков на Урале. И улица совсем такая, по какой бегала Еленка Дерябина из повести «В некотором царстве», только вот кабака не видать… Я взглянул на Ольгу Ивановну, но тут же одернул себя: нельзя же литературные ассоциации без всяких поправок переключать на жизнь, хотя они и просятся на то.
О повести «В некотором царстве» в свое время немало писали и говорили. Спорили. Ее даже долго не печатали — двенадцать лет, до 1951 года. А напечатали — и все увидели, что повесть-то хороша. В ней сложно, в трудных обстоятельствах и межклассовых связях, рисуется судьба уральской семьи в канун Октябрьской революции.
Меня в этом произведении особенно привлекает образ Еленки, точнее — то чудесное сплетение реальной действительности с детской игрой и фантазией, из которого возникает искусство в его чистой, первозданной непосредственности.
«Куклам тяжело жилось. Они отдыхали после побоев, и окриков только ночью, когда Еленка Дерябина, хозяйка их жизни, спала».
Так начинается эта повесть.
Игра в куклы — главное и любимое занятие Еленки. «Играла девчонка и в похороны, и в свадьбу, и в драку — во все, что прилежно наблюдала в жизни. Игра следовала за игрой, вымысел за вымыслом, и куклам приходилось изображать одновременно пьяного отца и нищего, урядника и вора». «Чтобы играть в жизнь, надо было ее видеть».
Этот мотив пронизывает все повествование. Еленка, играет куклами в жизнь, а сама жизнь для нее «походит на интересную игру в куклы».
Перед нами, по существу, самозарождение искусства. Творческая натура девчушки стремится к осмыслению жизни в образах. Неодолимая жажда играть, «представлять» жизнь не покидает девочку. Еленка выступает одновременно в качестве драматурга и актера.
«Для каждого лица у нее находились особые слова: и Талька, и Семен, и старый Бадрызлов — все имели свой голос, свои жесты, свои особые чувства. Еленка говорила за всех и действовала так, как эти люди, по ее мнению, действуют в жизни. Часто она была одновременно и Талькой, и Семеном, а то одна из кукол выполняла роль того и другого. Это перевоплощение кукол и ее самой, создателя их жизни, настолько захватывало, что девочка запутывалась, теряла себя и: как-то спросила Анисью:
— Мама, я кто?»
Это очень естественно — игра в куклы, тысячи детишек поступают похоже. Но в литературе, пожалуй, мы впервые видим так глубоко и четко обрисованным этот обычный и в то же время удивительный процесс проявления у детей образного мышления. Еленка не просто копирует людей из окружающего мира. «Прилежно наблюдая жизнь», она оценивает ее со своих позиций, намечает какие-то свои ситуации, «строит сюжет» в соответствии со своими желаниями и мечтами. И это — не подражание искусству, это само искусство, пусть еще не отесанное, угловатое, не профессиональное — профессионализм, умение, отбор красок, основы типизации придут, когда искусство из игры превратится в ремесло. (На всякий случай помечу в скобках, что ремесло я отнюдь не сравниваю с ремесленничеством и говорю о нем как о мастерстве.) Здесь кстати будет вспомнить, что Еленка по замыслу автора — будущая актриса: ее судьба описана Ольгой Марковой в повести «Ее личное счастье».
Писатель во многом сродни актеру. Неся читателям свои думы и свое сердце, он в то же время непрестанно перевоплощается в людей очень разных, подчас полярных. Его натура, его нервно-эмоциональный настрой так же подвижны, возбудимы и гибки; мысль так же ищет конкретного образного воплощения. Это относится ко всем людям искусства.
Конечно, в Еленке Дерябиной отразились воспоминания писательницы о своем детстве, хотя, на мой взгляд, никто, порой даже сама автор, не может сказать точно, что вот это было, а это додумано, это действительный эпизод из детства, а это лишь авторское представление о детстве. Воображение и домысел нередко настолько «овеществляются», что их трудно отделить от реального, в действительности бывшего. Но это и неважно. Важно, что писательнице удалось художественно воссоздать возникновение одного из сложнейших явлений высшей человеческой деятельности. И я вижу в этом не просто очередную авторскую удачу, но и ключ к пониманию писательницей самого процесса художественного творчества как отражения объективного мира.
Для нее жизнь — первооснова творчества. Еще в юности, испытав неодолимую потребность отображать жизнь, она жадно впитывала в себя все, чем дышал окружающий мир. Но к тому времени, когда созрело и не могло не вылиться, не выплеснуться ее первое произведение, Ольга Маркова уже знала не только, «что» она скажет людям, но и «зачем».
С первых своих творческих шагов, с первой повести она прочно стала на позиции социалистического реализма. Ее творчество отдано народу и партии коммунистов, членом которой она состояла около сорока лет. Так называемые общечеловеческие вопросы в ее произведениях решаются всегда на четко выраженном социально-политическом фоне современной действительности или близкого революционного прошлого. Каждое из крупных творений Ольги Марковой, будь то повесть, роман или цикл рассказов, рождено требованием самой жизни, каждое по-своему актуально и даже, если хотите, злободневно. Это может происходить лишь с художником, чьи помыслы слиты воедино с чаяниями партии и народа.
Краски мира
Не раз приходилось мне слышать, как Ольга Ивановна поет. Сказать, что она любит песни? Все мы их любим. Она живет песней. И поет она не только голосом — поет всей душой, песня пронизывает, кажется, каждую частицу ее существа. Песен она знает много, особенно старинных, и ведомы ей такие, о каких многие и слыхом не слыхивали.
Тяга к прекрасному? Но прекрасное разнолико. Писательница глубоко понимает и чувствует, скажем, красоту оперных арий, она отлично разбирается в живописи, влечет ее театральное искусство, но вот песня… к песне она припаяна сердцем. Оттого, что тяга в ней прежде всего не к прекрасному вообще, а к прекрасному народному — к тому, что народом создана и народу любо.
Ей не нужны «командировки в народ» для изучения его жизни — она к народу, как говорится, приросла пуповиной. Я, собственно, говорил об этом, когда касался содержания произведений Ольги Марковой. Сейчас — несколько слов о форме. Надеюсь, читатель простит мне такую разбросанность: эти частные заметки о творчестве Ольги Ивановны ни в коей мере не претендуют на литературоведческий анализ.
У каждого художника свой глаз. Недаром мы и говорим о своеобразном видении мира. Мир-то един для всех, но смотрим мы на него по-разному: все зависит от идейно-художественной позиции писателя. Эта позиция сказывается прежде всего в отборе явлений, фактов и словесного материала, которые используются художником. Один творит вещи монументальные, другой — лирические. Одному нужны краски резкие, броские, другому — мягкие, теплые. Один прорисовывает мельчайшие детали, другой пишет размашисто и общо. У каждого своя любовь, свое пристрастие, своя манера.
Для писателя важнее всего язык, словесный стройматериал. Присмотритесь к языку различных литераторов. Вениамину Каверину, например, свойственна интеллигентная речь. У Павла Бажова — самоцветная россыпь народных слов и понятий. Василия Аксенова, особенно на первых порах, привлекал жаргон столичной молодежи.
