«Давно ты уже таких свежих и полных стихов не писал, как Первый снег. Но почему же ты по этим стихам называешь себя преимущественно русским поэтом и находишь в нем русские краски? Эти стихи больше других принадлежат блестящей поэзии французской: ты в них Делиль. Описание, манер — его, а не совершенно оригинальный» (Тургенев — Вяземскому).
«Отчего ты думаешь, что я по первому снегу ехал за Делилем? Где у него подобная картина? Я сам себя называю природным русским поэтом потому, что копаюсь все на своей земле. Более или менее ругаю, хвалю, описываю русское: русскую зиму, чухонский Петербург, петербургское Рождество и пр., и пр.; вот что я пою. В большей части поэтов наших, кроме торжественных од, и то потому, что нельзя же врагов хвалить, ничего нет своего. Возьми Дмитриева: только в лирике слышно русское наречие и русские имена; все прочее — всех цветов и всех голосов, и потому все без цвета и все без голоса. Отчего Вольтер французее Расина? Тот боялся отечественного, как Уваров боится говорить по-русски; другой — напротив, хватался за все свое… Вот, моя милуша, отчего я пойду в потомство с российским гербом на лбу, как вы, мои современники, не французьте меня» (Вяземский — Тургеневу).
Пожалуй, он готов считать себя создателем первого истинно русского стихотворения.
Пушкин выучил «Первый снег» наизусть. И, похоже, был «болен» этим стихотворением Вяземского как никаким другим. Кроме эпиграфа к первой главе «Онегина» в пятой главе прозрачно намекнул читателю на «Первый снег»:
Согретый вдохновенья богом,Другой поэт роскошным слогомЖивописал нам первый снегИ все оттенки зимних нег;Он вас пленит, я в том уверен,Рисуя в пламенных стихахПрогулки тайные в санях;Но я бороться не намеренНи с ним покамест, ни с тобой,Певец финляндки молодой!
Перечитывая в старости «Онегина», Вяземский написал напротив этих строк: «Пушкин тут подтрунивает надо мной и над моим “Первым снегом”». Осенью 1827 года пришло время «побороться» — в седьмой главе романа Пушкин говорит о наступлении зимы с явной оглядкой на Вяземского:
Настала осень золотая,Природа трепетна, бледна,Как жертва, пышно убрана…Вот север, тучи нагоняя,Дохнул, завыл — и вот самаИдет волшебница зима.Пришла, рассыпалась; клокамиПовисла на суках дубов;Легла волнистыми коврамиСреди полей, вокруг холмов;Брега с недвижною рекоюСравняла пухлой пеленою;Блеснул мороз. И рады мыПроказам матушки зимы.
Два года спустя Пушкин вновь возвращается к теме, заданной когда-то другом. «Зимнее утро»:
Мороз и солнце; день чудесный!Еще ты дремлешь, друг прелестный —Пора, красавица, проснись:Открой сомкнуты негой взоры,Навстречу северной АврорыЗвездою севера явись!...Скользя по утреннему снегу,Друг милый, предадимся бегуНетерпеливого коняИ навестим поля пустые,Леса, недавно столь густые,И берег, милый для меня.
2 ноября 1829 года пишется «Зима. Что делать нам в деревне?..», где Пушкин мельком поминает поцелуй, жарко пылающий на морозе, и «свежую» русскую деву — явная отсылка к «Первому снегу»… Наконец, в 1833 году в отрывке «Осень» давно ставшая классикой элегия Вяземского в последний раз вплавляется в пушкинский стих:
Суровою зимой я более доволен,Люблю ее снега; в присутствии луныКак легкий бег саней с подругой быстр и волен,Когда под соболем, согрета и свежа,Она вам руку жмет, пылая и дрожа!
Комментируя этот зимний цикл, восходящий к «Первому снегу», исследователь Вяземского Максим Исаакович Гиллельсон делает вывод: «Пушкин вступает в прямое поэтическое единоборство с Вяземским и побеждает его». Но разве поэзия — боксерский поединок, из которого Пушкин обязательно должен выйти победителем?.. Почему бы тогда не сказать, что Пушкин «победил» Вяземского и в поэтических диалогах 1826 и 1828 годов («Море» Вяземского — «К Вяземскому» Пушкина и «Черные очи» Вяземского — «Ее глаза» Пушкина)?.. Вряд ли Пушкин стремился победить Вяземского, творчески переосмысляя его стихи. Едва ли он даже спорил с Вяземским. Думал над его стихами, помнил их, порою дружески подтрунивал, был благодарен за них Вяземскому — безусловно…
В творчестве самого Вяземского «Первый снег» тоже аукался неоднократно — цепочкой стихотворений «Когда я был душою молод…» (1845), «Зима» (1848), «Масленица на чужой стороне» (1853), «Царскосельский сад зимою» (1861), «Вкушая бодрую прохладу…» (1861), «Зимняя прогулка» (1868), «Зима» (1868). Следить за тем, как преломлялась с годами «снежная» тема в его поэзии, — немалое удовольствие. «Первым снегом» Вяземский был доволен. Напечатать его сразу не удалось (это произошло в 1822 году), но элегия почти мгновенно сделалась классикой русской поэзии. А Петр Андреевич уже высылает Тургеневу текст нового своего детища — «Уныние»:
Уныние! вернейший друг души!С которым я делю печаль и радость,Ты легким сумраком мою одело младость,И расцвела весна моя в тиши. Я счастье знал, но молнией мгновенной Оно означило туманный небосклон, Его лишь взвидел взор, блистаньем ослепленный, Я не жалел о нем: не к счастью я рожден.В душе моей раздался голос славы:Откликнулась душа волненьям на призыв:Но, силы испытав, я дум смирил порыв,И замерли в душе надежды величавы. Не оправдала ты честолюбивых снов, О слава! Ты надежд моих отвергла клятву, Когда я уповал пожать бессмертья жатву И яркою браздой прорезать мглу веков!
Многое в этом стихотворении навеяно Байроном, которым он тогда сильно увлекался. Но все же… Князь почти неизвестен своим друзьям как несчастливый человек… Казалось бы, «певец веселья и любови», богач (впрочем, уже относительный), Рюрикович… «Счастливым баловнем» назвал его Пушкин в надписи к его портрету. А ведь он сирота. И потерял уже двоих сыновей. И уже дважды смирил себя, переступив через честолюбие: убедился в том, что «надежды величавы» на русскую конституцию вряд ли сбудутся, и склонился пред Пушкиным… «Клятва надежд» была отвергнута. «Все изменило» Вяземскому. Он добровольно отказывается от известности и, словно соглашаясь с друзьями, упрекавшими его в лени, без сожаления смотрит на собственную юность:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
