меня хватило сил лишь встать на карачки, внутренности были размазаны, кровь хлюпала комьями из носа и рта, воздух едва проходил в легкие. Сабат не сдавался, в небо взлетали лианы, но тут же загорались под ударами огненного мага, атаковавшего старика. Нарониэля почти схватили, взяв в кольцо. Всё-таки я здорово его подучила, он дрался славно. Маран медленно шёл рядом, наслаждаясь видами, жадно ловил каждый всхлип, я поползла по-собачьи к оружию, потянулась к мечу в последней попытке.
— Извиняй, цыпленок, — азагур взмахнул мечом, открыв на секунду прорезь в броне.
Рывок и мое острие вошло точно в цель, как и острие Марана, что пронзило легкое, так и не дотянувшись до сердца. Азагур закричал, отшатнувшись от меня, рана в живот очень болезненна, я это знала, алая кровь быстрой дорожкой потекла по доспехам, азагур пытался стащить латы, чтобы зажать рану.
Я села на колени, кровь стекала по острию, пачкая рукоять серебристого меча, что застрял в моих ребрах, не оставалось сил, чтобы достать лезвие, в глазах темнело. Неподалеку упал Маран, мерзавец быстро истёк кровью. Я попала в аорту, годы в гвардии не прошли даром. Качнувшись, упала на спину. Проклятый инстинкт не позволил упасть вперёд, вогнав острие поглубже, чтобы закончить начатое. Я хрипела, хватаясь за воздух ртом. Вдруг чья-то ладонь легла на мой лоб, Нарониэль склонился надо мной, растерянно пытаясь зажать мою рану:
— Виги… — его руки тряслись, он приподнял меня, прижав к себе, гладил волосы и осыпал лицо поцелуями.
Еще никогда мне не было так приятно умирать.
Очнулась я, лежа на лошади, Нарон вёл её под уздцы, старик дремал в седле второй кобылы. Грудь ещё болела, похоже, рана пока заживала, состояние было паршивым. Вдруг вспомнила про сотню золотых монет в мешочке, что дал мне Изивиль, и сразу ощутила, как болеть стало значительно меньше.
— Эй, — окликнула я, эльф остановился, улыбнувшись мне.
— Как ты? — спросил он, закатное солнце отбросило на его кожу мягкую бронзу, волосы трепал лёгкий ветер, я словила себя на мысли, что, кажется, пускаю слюни, разглядывая юношу.
— Лучше, — улыбнулась я, — а знаешь, что меня греет?
— И что же? — спросил эльф, я уселась на лошади поудобнее, — сто золотых в моём кошельке.
— Да ладно, — усмехнулся принц, — ты ведь всё равно вернулась за нами.
— Хочу их увидеть, срочно, — сделав вид, что не расслышала, сказала я.
Обыскав мешок, что был завязан на седле, запустила руку, порывшись, достала толстый мешочек. Раскрыв веревки, обнажила содержимое:
— Твою же мать! — завопила я так громко, что в небо взмыли испуганные птицы.
— Что такое? — растеряно спросил Нарониэль.
Я высыпала на руку глиняные блины, наполнившие мой кошелек.
— Какого мрака?! — ругалась я, вытряхивая весь мешочек, — где, гхусейман подери, мое золото?!
— Изивиль обманул тебя? — хохотал старик, наблюдая за мной, — ты не додумалась проверить золото! А всего то надо было разрезать одну монету!
— Что?! — воскликнула я, не веря своим глазам, но на моей ладони были только глиняные кругляши, — да я бы вернулась и порубала старикана на ремешки размером с червяка!
— К тому моменту он бы уже получил за нас настоящее золото и расплатился бы с тобой сполна, — заметил Сабат, я швырнула бесполезную глину в чащу.
— Получишь золото в Теллиросе, ничего, — пытался утешить меня Нарониэль, я отмахнулась, не желая разговаривать, — зато у тебя новый меч!
От обиды хотелось завыть, я спрыгнула, быстро зашагала вперед, но успокаиваться не получалось. Противный Сабат тихо посмеивался за моей спиной, все-таки с его друзьями я не прогадала, Изивиль оказался тем еще гадом.
[1] Поножи — амуниция, закрывающая ногу от колена до ступни.
[2]Тыльник — часть доспехов, укрывавшая спину. Противоположная называлась нагрудник, вместе две половины (а иногда только передняя) составляли нательную броню — кирасу.
[3]Чернорукие — наемники в Дароне, с которыми заключался особый вид незаконных, "черных" контрактов.
[4] Гульфик — часть доспехов, закрывающая пах.
ГЛАВА 22. АРАКОС, МАДИС. ЧТО ЗНАЕТ ОСТРОУХИЙ
Мазирис слёг. Ещё вчера великовозрастный детина носился без обуви, а сегодня, едва получив небольшой жар, тут же послал за мной. После того злополучного бала прошло всего три дня, и Его Высочество напрочь забыл об оскорблении, нанесённом мне, впрочем, скорее всего он лишь делал вид, не считая нужным извиняться перед такой мелочью, как я.
Нехотя, я отвлёкся от счетов, отправившись за слугой. Совершенно не хотелось даже видеть негодяя, но знак канцлера был возвращен и долг обязывал. В полумраке опущенных штор, в окружении пары десятков лекарей и сотни подушек лежал Его Величество.
— Поднимите меня, — слабым голосом протянул король, и слуги тут же напихали под его спину больше подушек, я едва справился с желанием закатить глаза. — Аракос, ты тут? — спросил Мазирис, прекрасно видя меня перед собой.
— Да, Свет Магикона, я тут, — отставив сарказм, ответил я.
— Ты готов составить моё завещание? — слабым голосом спросил «умирающий».
— Готов, Ваше Высочество, — покорно согласился я, доставая магическое перо.
— По воле моей, пока рассудок не затуманила хворь окончательно… — драматично раскинув руки, вещал король, — ты пишешь? — я согласно кивнул, — назначаю я главным в царстве моем осиротившем, шута Хвинки, — мальчишки-пажи тихо захихикали, — а советником его, наидостойнейшую из всех, а посему самую жирную, свинью в моем царском хлеву, — придворные давились со смеху. — А теперь оставь меня, Аракос, и дай спокойно умереть.
— Вы же просили принести государственно важные бумаги, — напомнил я, указывая на стопку тщательно отобранных и действительно важных документов.
— Всё к Хвинки, дай мне спокойно отойти к богам! — приподнявшись, Его Величество рухнул на подушки с громким стоном, — и возвестите скорее в должности свинью.
Развернувшись на каблуках, покинул спальню больного, такие спектакли уже устраивались по поводу хвори, и только я наивно тащил на них документы, в надежде привлечь внимание государя хотя бы на минутку. Вот это действительно было смешно.
А что было не смешно, так это потасовка на Рыночной площади: как и вещал мой слухач, события Свияра переместились в столицу. Вчера был забит до смерти ещё один сборщик подати, что собирал дань для Гурии. Слухи назойливыми мухами летали по городу, передаваясь из уст в уста, теперь и без помощников я мог догадаться, о чём шепчется народ. Налоги и так высоки, хватит терпеть нахлебников, два процента — это не мало, это ведь наши деньги, а королю плевать, что мы обнищали и скатились… Эти голоса так и стояли у меня в ушах, не давая нормально спать. Простой люд рассуждал сотню раз здраво, но в силу ограниченности —
