за горы к западу от нас.
— Просто подумай об этом. Вся честная компания, почти двести наших сородичей, выковыривает этих ублюдков из их пещер темными ночами. Оставляет кучу голов, чтобы они нашли их потом, как они это делают с нашими парнями. В общем, говорю тебе, — три недели.
Не могу сказать, что раньше не чувствовал того же. Но затем я думаю о приеме, который мы получили бы дома, если бы нам предшествовали сетевые публикации с расчлененкой, и о том обращении, которое мы бы спровоцировали, если бы весь мир столкнулся с тем, что может случиться, когда ликантропы собираются вместе большой стаей и идут на охоту за людьми.
Но я не озвучиваю эти мысли Собески. Вместо этого я отвечаю на его ухмылку кивком, подразумевающим согласие, и заканчиваю ужинать. Собески не из тех людей, которые проводят много времени, размышляя о последствиях.
При ФОБе есть наблюдательный пост. Он находится на вершине холма в полумиле. Каждую неделю там сменяется дежурное отделение. Теперь, когда на базе находится пара ликантропов, командование решило отправить одного из нас со следующим отрядом. Мы с Собески тянем соломинки — кому дежурить в первую неделю. Он вытягивает короткую.
— Что-то не так в этой долине, — говорю я ему, помогая упаковать его вещи. — Запах какой-то не тот. Чую, что мы окажемся в дерьме прежде, чем эта неделя кончится. Верти там башкой активнее, лады?
— Блин, да мне не о чем беспокоиться, — говорит Собески и застегивает ремни своего бронежилета. — Если дела пойдут дерьмово, я сброшу всю снарягу и стану… самим собой.
— Постарайся не злить регуляров, дружище. Тебе ведь нужно и спать временами.
— Им тоже, — говорит Собески. — Там всего лишь одно отделение. Если у них вообще есть мозги, они будут изо всех сил стараться не разозлить меня.
Я помогаю ему с остальным снаряжением и смотрю, как он неторопливо направляется к ожидающим снаружи Хамви, неся свой стофунтОвый рюкзак, будто туалетную косметичку.
Наблюдательный пост находится в поле зрения основной базы, но Хамви требуется полчаса, чтобы подняться по крутой узкой грунтовой дороге, вьющейся на эту гору. Если что-то пойдет не так, этот пост может с таким же успехом оказаться в другой стране, потому что никто из нас не приедет вовремя, чтобы помочь.
Маленькая колонна уезжает, за ней следуют петушиные хвосты из пыли. Теперь на базе я — единственный ликантроп, которому едва ли очень рады, и терпят только из-за обоняния и способности видеть приближение неприятностей в темноте.
Они не упоминали об этом в брошюре о приеме на работу, да и не обязаны. Я всегда знал, во что ввяжусь, но все равно подписал контракт, надеясь, что со временем все изменится. Но этого так и не происходит — ни там, в горах, ни в головах наших солдат.
* * *
Ночь безлунная. Мы вышли в патруль сразу после полуночи, пеший взвод в полном составе. Мои спутники выглядят немного непохожими на людей в своей громоздкой броне, с парными линзами ПНВ, что закрывают и искажают их лица. Я вышел налегке — без винтовки, потому что мне нельзя сражаться, и без прибора ночного видения, потому что таковой мне не нужен. Как всегда, я иду во главе колонны, потому что хочу раньше других уловить душок неприятностей, если они встретятся на нашем пути, а также потому, что меня намного труднее убить, чем солдата регулярных войск.
Повстанцы сегодня — не наша проблема. Все, что я чувствую, — это застывшая жизнь деревни вокруг нас, люди, спящие в своих домах за древними каменными стенами и кривыми дверями, и дремлющий огонь в отяжелевших от пепла очагах. Тем не менее, сегодня вечером в воздухе витает новый запах. Я испытываю смутное тревожное чувство угрозы, но не могу точно определить его. Кругом пахнет более… дико, чем раньше, и почему-то… опаснее.
Мы находимся на дороге между деревней и ФОБ, когда вдали раздается автоматная стрельба. Мы все по привычке занимаем позиции прикрытия, но звук выстрелов доносится не из какого-то места поблизости. Он долетает до нас с вершин холмов на востоке, там, где на горе находится наблюдательный пост.
Позади меня спешно ведутся переговоры по радио. Я смотрю на наблюдательный пост. Он — единственное, что видно вдалеке, благодаря вспышкам выстрелов на вершине холма. Что-то в стрельбе звучит странно. Я слышу лязг карабинов М4, стреляющих короткими тройками, но я не слышу ни более глубокого, низкого звука повстанческих АК-47, ни медленного, тяжелого грохота пулеметов с ленточной подачей. Похоже, каждый солдат на вершине горы стреляет из своего карабина, но никто не стреляет в ответ…
* * *
…я нахожу Собески в бункере, в расположении тяжелых орудий. Он сидит прямо у стены, упершись подбородком в грудь, как будто просто присел вздремнуть. В комнате уничтожено и перевернуто буквально все, не осталось ни одного целого предмета. Я знаю, что Собески легко мог бы выстоять против трех-четырех парней, даже когда он в человеческой форме, но то, что сражалось с ним здесь, было сильнее и быстрее. Мне не нужно проверять его пульс, чтобы понять — он мертв. Его баллистическая броня наполовину раскрыта, фастексы пояса расстегнуты. Когда произошло нападение, он попытался сбросить одежду и снаряжение, чтобы встретиться с врагом на равных, но у него не было времени, и он вступил в бой с голыми руками.
Его убийцы больше нет на вершине холма, но он оставил мощный обонятельный маркер, по которому я мог бы выследить его даже во сне. Меня так и тянет бежать в темноту прямо сейчас, найти его и разорвать в клочья… но у подножия холма ждет взвод, и мне не хочется, чтобы они наткнулись на эту бойню без предупреждения с моей стороны.
Когда я спускаюсь с холма, я делаю это на двух ногах и в обнаженной человеческой форме, помня о нацеленных на меня тридцати винтовках и пулеметах.
— Одиннадцать тел, — говорю я лейтенанту. — Не беспокойтесь о медиках. И не ходите туда, иначе еще долго не сможете спать спокойно.
— А ваш парень?
— Собески мертв, — говорю я. — Судя по всему, он первым его достал.
— Нихрена себе, это "он"? — спрашивает он, хотя я могу сказать по исходящему от него запаху страха, что он уже знает ответ.
— Уберите солдат с холма и вернитесь под защиту стен, — говорю я. — Не выходите на открытую местность и стреляйте во все, у чего есть мех. Вызовите силы быстрого реагирования. И оставьте мою одежду здесь.
