Десятник думал – долго, тяжело.
– Хер с тобой. – Он вбросил меч в ножны. – Ступай. Не трону.
– Можно с тобой? Как-никак – в одной дружине теперь…
– Нет, – оборвал Лис. – Чтоб духу твоего не было. Увижу еще раз до Киева – посеку в капусту, не гляну на висюльку. Понял?
– Понял. – Явно расстроенно оборотень опустил голову. – Не веришь, как и все. Виноват я, что ль, что таким уродился? Людей-то я не трогал!
– А братья Жихорь и Трофим? Не ты разорвал?
– Работорговцев-то? Разве ж то люди?
– За то и взяли. Не твоего ума это дело – кого жизни лишать.
– Ну прости, боярин, – повинился волколак. – То в прошлом. А теперь – хочешь не хочешь – мы в одном войске с тобой. Дозволь?
– Пшел к бесу!
– Леса эти – неспокойные, а за тобой прошлое – по пятам. Со мной безопаснее – я слышу и чую куда лучше вас, сам знаешь.
– Прочь! – повысил голос десятник и надвинулся конем на оборотня.
Тот, решив больше не рисковать, нырнул в густую лесную зелень.
– Своей дорогой иди! – рыкнул Лис. – До тебя мне дела нет.
Он угрюмо окинул взглядом лес.
– Клятый попутчик. – Боярин пустил коня в галоп по лесным тропам.
Теперь нужно пройти большее расстояние. Ну его, оборотня, к бесу – еще пойдет следом.
Ночная тьма простирала все шире свои черные крылья, и внутренняя тревога усиливалась. Нужен ночлег. Желательно со стенами, где можно укрыться от ночных тварей. Даже кони беспокоятся без костра.
Вдали, среди дебрей, что-то виднеется. Большое и вытянутое вверх, явно не дерево. Церковь. Такой небольшой скит в дебрях может принадлежать только монахам-отшельникам. Что может быть безопаснее церкви в годину нашествия бесовских сил? Других строений поблизости все равно нет, а зачем ночевать под открытым небом, если можно отдохнуть с крышей над головой?
Подъехал ближе к зданию – оглядеть, но кони вдруг начинают беситься. Даже боевой вскидывается на дыбы, молотя копытами воздух и кося шалым глазом.
– Бес! Какого хера? – пытается успокоить жеребца.
Бес – вожак остальным, и, глядя на него, обычно успокаивался весь табун. Но… заводной под седлом выдает бешеный крендель задними копытами с такой силой, будто ему на спину рысь прыгнула. Лис чувствует момент невесомости и полета. Лес и тропа оказываются несколько ниже, чем до сих пор, затем придорожное дерево стремительно летит навстречу – боярин в жалкой попытке сгруппироваться вжимает голову в широкие плечи. Удар погружает все во мрак.
* * *
Веки разлепились с трудом. Почти сразу взвыл затылок, ровно целая стая чертей устроила там пляску, стуча копытами. Лис хрипло выдохнул, мотнув головой, отгоняя боль. Чьи-то мощные ручищи поддержали его, а в рот полилась студеная вода. Десятник закашлялся, поперхнувшись. Руки и ноги держало крепко, и он непременно бы опрокинулся, если б его не держали. В голове после воды прояснилось, а боль отступила – он понял, что крепко связан. Бревенчатая знакомая стена, что он рассмотрел в бликах света, говорила о том, что он достиг цели и оказался в церквушке. В голове продолжало гудеть, и он не сразу понял, что шум не в ней, а вокруг.
– Очнулся, боярин? Хорошо, – послышался знакомый мощный мужской голос, легко перекрывший шум. – Паленый, переверни их, так чтобы они могли видеть.
Те же мощные ручищи приподняли, усадив, прислонили к стене. Лис увидел всё и всех: рядом с ним сидели двое мужчин и женщина. Связанные. В дальнем углу у входа грудой лежит его оружие и кольчуга. Там же тревожно поблескивает медальон. Церковь церковью не являлась: вместо икон на стенах срамота из похабных рисунков про голых баб и чертей, различных рожами и срамными удами. У противоположной стены стоял длиннющий стол, уставленный яствами и вином, за коим шло развеселое гульбище. Лис тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение, но видение не ушло.
Кого тут только не было! Вот грязный, явно пьяный уже ободранец с торчащими в улыбке клыками тискал голую хохочущую молодую бабу за сиськи. Рядом с ними мужик с рогами и копытами на ногах подтрунивал над обоими.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Шибчее! Вали ее уже на стол! Вишь, баба истосковалась.
Тут же убеленный сединами бес рассказывал молодым:
– Лося завалил – жуть огромного. Столько мяса! И не думал, что такие огромные бывают. Знаете, как разделывать лося? Это вам не человека, щенки. Знаете?
Молодые мотали головой, а старый продолжал:
– Беру нож, переворачиваю тушу на левый бок, задираю правую ляжку…
В это мгновение оборванец валит бабу на стол – та сама разбрасывает ноги так, что сносит несколько кувшинов. Совокупляются прямо у всех на виду, и старый ненадолго замирает, завистливо глядя на сцену. Молодые не выдерживают:
– И что дальше-то?
– На чем я остановился? – уточняет старый.
– Переворачиваешь тушу на левый бок, задираешь правую ляжку.
– А, верно! А потом – ка-ак засажу по самые бубенцы!
– Кому?! Лосю?
Дружный хохот. Даже оборванец и баба под ним – ржут. Здесь же был молчаливый парень с бледным лицом и отрешенным взглядом, не обращающий внимания на то, как старательно пыталась его умаслить разбитная рыжуха, водящая греховно-длинным языком ему по разным частям тела. Чуть дальше огромный кот с зеленющими глазюками обсасывал мясо с пальцев отрубленной человеческой руки. Всякая сволочь, обнаженные ведьмы, откровенные твари с клыкастой пастью и змеиными языками, рогатые черти – все замечательное общество темной стороны, казалось, собралось тут! Это был самый настоящий шабаш. За резным стулом, во главе стола, в роскошном княжьем одеянии, в широком плаще, вышитом золотой нитью, с улыбкой радушного хозяина сидел Ратмир. Немного бледный, с темными кругами под глазами, но тем не менее это был именно он.
– Паленый! Попа – поближе! – распоряжается.
Связанный монах, небольшого ростика мужик, трясся всем телом, но взгляд был тверд.
– Эй, поп. – Ратмир поймал одну из голых девиц, устроивших пляску прямо посреди залы под насвистывание на дудке беса, усадил на колени. Та хохотала, отталкивая и маша рукой, при этом невзначай наваливаясь крупной грудью на руки и елозя голым задом и срамным местом по ноге. – Ты ж ненашенский? Франк? У вас там обет безбрачия, так? Неужели никогда бабы не хотелось?
Губы монаха вытянулись тонкой нитью.
– Да ладно, и вот так не хотелось сделать? – Он сжал обеими руками пляшущие груди, потряс в направлении монаха. – А вот так?
Развернув девицу, он просунул между пышными сиськами голову и смачно взрыкнул: – Брри-ить-ки!
Вновь посмотрел на молчаливого попа.
– Или ты из этих? Так? Ах ты ж старый содомит, драть тебя в жопную дырку! Никогда не понимал вашего брата, но уверен, что и для тебя у нас найдется раскаленный хер!
Ржали, похрюкивая, черти. Икая, смеялись болотники, неистово хохотали ведьмы, запрокидывая кверху вульгарные рты, тряся голыми телесами.
– Хочешь бабу? Напоследок-то? Смотри, какая сочная! – Он провел рукой от шеи по пляшущим полушариям грудей, книзу, ухватил меж ног сочной мякоти.
– Ну? – продолжал он. – Тьма добра и милостива, поп. Вот тебе подарок от нее! Бери!
Он шлепнул смеющуюся ведьму по филеям, рывком поднял и развернул к монаху задом, заставив упереться руками в стол. Та призывно повиляла упругой задницей, демонстрируя готовые к бою отверстия.
– Давай, облегчись, отдери суку, – продолжал вкрадчиво боярин. – Помирать легче будет. В любую дыру ей можешь засадить. Пролей на нее силу Света, посрами бесов, не стесняйся! Докажи, что они никто в сравнении с хером, облеченным высшей силой!
Гости вновь зашлись в хохоте, указывая пальцами на то бледнеющего, то краснеющего монаха.
– Ни слова больше! – прокричал Лис, приподнимаясь. – Убедил! Ей-ей! Лучше отдай суку мне – отдеру как никто раньше! Сама охренеет! Сапогом в дыру от меча – так ее еще точно никто не драл.
Нежить ответила дружным хохотом, а баба – шипением.
– А ты все еще хорош! Умеешь сказать женщине приятное, – улыбнулся Ратмир.
