– А-а, ты просто испугался за свою шкуру? – с презрением процедил боярин.
– Довольно! – прервал его мановением руки Ратмир. – К черту твои рассуждения и разговоры, слепой княжий пес: моим гостям – наскучило. Мне пора как рачительному хозяину их угостить. Паленый – давай!
Гигант в черном плаще с капюшоном поднял с места рыдающую связанную женщину и поставил ее перед столом. Ей единственной не вынули кляп.
– Маришка Шептунья! – представил ее Ратмир. – Перебежчица. Терпеть не могу болтливых баб – они и на вкус поганые. Побережем себя для чего-то более удобоваримого. Бабу – к чертям, пусть едят!
Гигант, нависающий над трясущейся от страха женщиной, утробно булькнул и коротко, словно цыпленку, свернул ей шею. Тело швырнул в темный проем. Тьма разразилась торжественным ревом и гоготом, послышался мокрый треск и хруст, громкое чавканье.
– И нас как баранов порешишь? – спросил Лис.
– Ну что ты, друг мой, – заверил Ратмир. – Так скучно. Вы падете в бою, как и подобает воинам Света.
– И с кем же мы будем биться? С рваньем из-за стола?
– С ним! – Новгородец махнул рукой на громилу-стража. Тот отступил на шаг и сбросил свой плащ: тяжелая клыкастая морда огромного волка уставилась на пленных, но это был не привычный волколак-оборотень – тело было человеческим, увитым чудовищной горой мышц, перекатывающихся при каждом движении. Существо наконец выпрямилось во весь свой исполинский рост, и даже Лис, крепкий рослый мужик, рядом казался отроком.
– Песьеглавец! – представил Ратмир.
Существо, утробно булькнув, заклекотало, обнажив громадные сабельные клыки в вытянутой пасти, показало длинные когти.
– Первым – монах. Хочу увидеть мужество Веры и получить сердце воина Света на сладкое.
Песьеглавец без усилия поднял бормочущего священника и поставил в центр помещения, как недавно делал это с шептуньей. Вытянув из-за голенища кривой широкий нож, он единым махом распорол путы, сковывающие ноги и руки попа, и протянул ему клинок. Неуверенно священник взял оружие, удивленно моргая – кажется, он перестал понимать, где находится.
– Посрами Тьму! – издевался падший. – Начали!
Все произошло мгновенно – пульсирующее от сокращений сердце уже было зажато в когтистой лапе ревущей твари, а поп, так и не понявший, что убит, – прижат к окровавленному полу тяжелой лапой. Зверь протянул сердце Ратмиру, но тот лишь брезгливо скорчился.
– Жалкое зрелище. Убери. Это дерьмо не заслуживает даже быть едой. Давай следующего.
Чудовище метнуло тело поверженного за дверной проем, к вящей радости низшей нежити, устроившей пир, и схватилось за путы Лиса.
– Нет! Этого напоследок.
Пожав неохватными плечами, Паленый взялся за другого. Этот принял нож уверенно, а в глазах была решимость. «Давай, братик, – покажи им, как люди умирать умеют».
– Куси его, Паленый.
Удар был быстр, резок, как и подобает удару воина, но тварь с хищным проворством поймала его руку и тут же сломала. Болезненный вопль Тьма подхватила хохотом, а дальше… Все, что сумел второй пленный, – продержаться чуть дольше: тварь превратила его в кусок рваного кровоточащего мяса, с волочащимися по полу кишками. Он умирал долго – зверь, чутко уловивший настроение хозяина, в этот раз не спешил.
– И это надежда человечества? – под хохот уточнил Ратмир, пока волколюд отрывал от тела конечности, бросая их на стол.
Взгляды Ратмира и Лиса встретились с потаенным лязгом, как два меча.
– Вот и пришел твой черед умирать, брат.
– Какой я на хер брат тебе, тварь? – шипит Лис, растирая затекшие после пут руки и ноги.
Песьеглавец терпеливо ждет команды хозяина. Нож, так и не испивший крови твари, торчит, воткнутый у ног десятника. Лис не смотрит на врага, не слушает насмешек. Он уже по достоинству оценил возможности противника: честным боем здесь и не пахнет – волкоголовый сильнее, быстрее человека. Убить такого ножом – как убить стрелой носорога.
– Вот он, момент истины, пес! – торжественно провозглашает Ратмир. – Вот что есть человечество против Кромки! Ничто! Я буду главой этих земель, а подобные тебе – сдохнут!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Тьма всегда лжет.
Ему отвечает хохотом нежить.
– Я съем твое сердце, а мой хозяин – пожрет душу. Слышишь? Еще до утра, Лис, мы все будем тебя из зубов выколупывать!
Витязь выдергивает нож из пола, а Ратмир провозглашает: «Начали!» Лис, подбоченясь, корчит самую глупую, самую скоморошью морду, на которую только способен, встопорщив длинные усы, приставляя рога навстречу врагу. На какое-то мгновение зверь опешил, остановившись, и десятник резким нырком уходит в ноги. Когти проносятся над спиной, а кинжал десятника, коротко блеснув, подрубает связки на лапах противника. Громоподобный рев сотрясает здание.
– Хер вам всем! – Лис кувырком, увернувшись от пронесшейся над головой лапой, оказывается там, где лежит оружие и доспехи плененных.
Миг – и два меча оказываются в его руках. Сердце наполняется пьянящим счастьем, а руки, ноги, голова становятся легки как никогда. Зверь близко – тяжело переваливаясь на подрубленных лапах, он неуклюжим прыжком пытается сбить Лиса с ног, но тот уже готов и встречает врага, как надо: легко уйдя, хлещет мечами вдогон. Новый рык – в сторону летит когтистая лапа и нога до колена. Песьеглавец грузно падает в лужи крови, но тут же рывком поднимается. Последнее, что он видит, это мелькнувший перед глазами меч – его бешеный рев захлебывается фонтаном крови из перерубленной глотки, орошающим стенку полосой от потолка до пола. Тело грузно падает к ногам победителя. Все замирают в изумлении на миг. Концом меча Лис подцепляет медальон и подбрасывает его в воздух, ловя головой.
– Я – посланник Света! Да будет мой глас громом для прячущихся во Тьме. Да будет мой меч разящим для тех, кто живет во Тьме. Да будет каждый удар мой решающим в споре Света и Тьмы, и нет числа нежити, которую я погубил и еще погублю! Не мы боимся Тьмы – она боится нас! Так было и будет всегда!
Теперь все, что нужно для доброго дела, у него есть: мечи, медальон и его многоопытные руки. Он чувствует, как теплый, задушливый для нежити свет наполняет его. Он – воин Света. Здесь и сейчас он один, только это ничего не меняет. Он, человек ратной стали, никогда не просил и не желал ничего за свою службу людям – добрый труд, тот, который он умеет делать как немногие, уже сам по себе награда. Если ему и суждено пасть сегодня – он падет так, чтобы все запомнили.
Нежить срывается с мест, как только он делает шаг к ним. Ведьмы с воплями жмутся в угол, за спины упырей и чертей.
– Порвите его! – ревет кто-то.
В зал вступают стонущие, поломанные тени – мертвяки идут на зов своих хозяев. Иные – свежие, со щитами и иззубренным оружием, от иных – ломтями отваливается гнилое мясо.
– Подневольными прикрылись? – усмехается Лис.
Его родной меч живой змеей оборачивается вокруг запястья и вновь возвращается в ладонь. Он больше не боится, ярая горячая мощь переполняет его светом, а ненависть и страх в глазах нежити лишь добавляют сил.
– Я освобожу вас от Тьмы! – Он бросается на мертвяков.
Мечи в руках радостно поют, а мертвецы падают один за другим, корчась и отплевываясь черной кровью.
– Освобожден! – кричит Лис, разваливая очередной череп. – И ты! И ты! И ты!
Перед ним первый упырь – небольшого роста, со щитом и мечом. Лис, налетев, валит его с ног. Тот пытается закрыться, но десятник, свирепо скалясь, разрубает подставленный щит вместе с нежитью за ним. С шипением к нему кидается огромный черный кот, целя когтями в глаза, – Лис отрубает ему обе лапы.
Их много здесь собралось – пусть так, это ничего не значит: пока он, честный труженик ратного ремесла, может делать свое дело – он будет трудиться. Сеять ужас в их клятых рядах, убивать и повергать, отбрасывая вспять, в их мрачные норы, темные углы и седые предания, откуда все это и повылезло, осмелев.
– Достаточно!
Мертвяки так же бесстрастно отступили во тьму.
