но мистер не врубился, и мне пришлось объяснять ему, как это дело готовить — вплоть до точной дозировки компонентов. Бокал я осушил одним глотком, потом купил в табачной секции сигареты и зажигалку, я бы там все купил, лишь бы заслужить симпатию тестя, и вышел подышать свежим воздухом. В двух шагах от меня располагалась другая церковь. В итоге: площадь, больше похожая на улицу, и сразу две церкви в пятидесяти метрах друг от друга. Теперь я понимаю, почему Бениньи[24] мог быть только тосканцем.
Вдоль узкой улочки прокатывались порывы ветра, я шел, поеживаясь от вечерней свежести, к своему болиду и тут обнаружил на ветровом стекле квитанцию об уплате штрафа. На площади Спанья в Милане у меня такого не бывает, а тут пожалуйте, и где, в этом сраном городишке? И где же этот козел полицейский?
Ладно, наплевать, тем более с моим швейцарским номером, штрафы до меня никогда не доходят. Я вернулся в ресторан пешком. Вошел через дверь, сделанную в виде арки, и оказался перед каменным ограждением, за которым раскинулась ночная панорама, в которой там и сям светились огни. Я узнал Колле, и душа вдруг наполнилась радостью: мой дом, там был мой дом. Мне захотелось с кем-нибудь поговорить, и сразу же вспомнился Стефан.
Я застиг его за чтением книги. Название он говорить отказался из опасения, что я пошлю ему SMS с последней строкой. Стефан был настолько рад меня слышать, что даже непроизвольно напрягся, будто чрезмерное выражение приязни могло лишить меня остатков мужественности. Но мой друг знал меня и любил именно за это. Я в общих чертах поведал ему историю с Анитой — ведь тогда, после ареста, у меня не было никаких сил что-либо ему рассказывать — и намекнул про Джулию, и Стефан моментально стал aficionado[25], как любил говорить Пьер. Стефан уже болел за эту девчонку, хотя я и представил ее как провинциальную выскочку. Он пожелал мне держаться и напросился в гости в Колле на пару дней. Я проорал ему: «Ноу проблем!!!», и тут связь в очередной раз прервалась.
На обрамленной деревьями веранде ресторанчика я расположился с ужином: официанты были столь радушными, будто я был их родственником. Шеф-повар предложил мне блюда по своему выбору, и я, не колеблясь, согласился. Мне подали жаренные по домашнему рецепту гренки, лапшу в заячьем бульоне и кабанину в сладком соусе с шоколадом и орехами. Еду я запивал кьянти San Leonino, что замечательно сочеталось с моим собственным именем, и бутылочку-то я практически прикончил. После того как я расплатился, хозяин предложил мне еще анисового печенья с изюмовой наливкой. Разумеется, от наливочки я не отказался — цак! — хорошо пошла.
Пошатываясь, я вернулся в бар-табачку-автогрилль и наконец увидел ее, стоящую за стойкой: волосы распущены, ногти с чудным блестящим маникюром, в переднике, в котором она казалась еще более сексуальной. Я ввалился, нахально стуча своими башмаками, и Джулия с изумленной улыбкой широко раскрыла глаза.
— ЛЕОН, ТЫ ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?
— Да вот, к тебе зашел… Два дня прошло, а мы с тобой так и не поговорили.
— Это трудно, если только нас не поставят в пару… А потом, ты в перерывах всегда ходишь обедать в остерию…
— А что еще остается делать, бутерброды мне ведь никто не готовит.
Джулия смотрела на меня, уперев руки в боки, с задорным взглядом женщины, которая просекла, чем угодить мужчине.
— Если хочешь, в следующий раз бутерброды для тебя приготовлю я…
— Спасибо! Только, пожалуйста, без сырой ветчины, я ее ненавижу.
Наивно, конечно, однако мне надо было зацепить ее побыстрее.
— Вот как, значит, тебе не нравится сырая ветчина? И мне тоже.
— Знаешь, из еды я только две вещи не люблю: сырую ветчину и жареные артишоки. Все остальное я ем с удовольствием.
Она уже была влюблена, а я еще больше, несмотря на то что сплутовал. Джулия сделала мне кофе, а я взял из вазочки на стойке плитку молочного шоколада. Всегда ненавидел молочный шоколад, особенно после того, как однажды сожрал его много-много, и меня потом долго рвало. Но сейчас я притворился, будто просто обожаю его. Как только Джулия чуть отвлеклась, я изобразил, будто ем эту шоколадку с величайшим удовольствием. Джулия обслуживала нескольких завсегдатаев. Клиенты заказывали чистую граппу, молочные коктейли, громко разговаривали. Я себя ощущал словно в цирке и, несмотря на это, решил даже сесть и подождать ее за столиком. Я дивился, откуда в ней столько энергии: после целого дня работы на сборе обслуживать еще в баре этих старичков. Когда бы я ни глянул в ее сторону, Джулия всегда была занята каким-нибудь делом, может, она так суетилась просто от смущения. Предупредив, что до закрытия осталось совсем немного, она добавила, что потом ей надо будет идти домой, но для меня время не имело больше значения: любить это означает, в первую очередь, уметь ждать.
Я с деланым безразличием смотрел на ее фото, где она была на руках у Карры, перелистал «Ла Национе Сиена», побросал немного монет в автомат с видеоиграми и выяснил, что игрок из меня никудышный. Во время игры я старался казаться бравым в уверенности, что Джулия со стороны за мной наблюдает. Но я затеял игру с фатумом и упорно не глядел в ее сторону: если до конца игры я не взгляну на нее, то нынче же вечером мне удастся проверить языком ее ротик.
В полночь, не в сказочную, а в двенадцать по часам, Джулия явилась передо мной, словно молния, пробившая насквозь мое бренное тело. Поверил ей один раз и сколько просидел, сейчас бы уже давным-давно дрых в своей постели. Но эти веснушки на груди — они были словно дорожка чистейшего кайфа, какой уж тут сон.
Когда последний из старичков отправился наконец восвояси, Джулия предложила прогуляться. Ей понадобилась еще пара минут, чтобы выключить кофе-машину, потушить свет и закрыть входную дверь железными жалюзи. На ней были кожаная курточка и красный шарфик (ну, такие, которые китайцы на рынках продают), и шарфик развевался на холодном ночном ветерке.
— Спасибо, что подождал меня, Леон, но мне надо идти домой.
— Давай я подвезу тебя на машине.
— Ну, если хочешь… Только отсюда до моего дома пятьдесят метров, вон там, вниз по улице.
Я понял, что мой телефильм рискует вот-вот перейти в финальные титры. Тогда я начал использовать первые попавшиеся под руку боеприпасы.
— А ты не хочешь показать мне свой городок?
— Но сейчас уже все
