— Вот о чем я и говорил, — пробормотал он тихо. — Как бы мне тут заодно с тобой кровь не пустили…
— Кишка тонка, — откликнулся Курт уверенно, садясь за стол; огляделся и, не обнаружив трактирщика, крикнул в потолок: — Карл!
Тот явился моментально, едва слышно поздоровался, пряча глаза, и, выслушав заказ, почти убежал.
Курт сумрачно уставился в столешницу, всей кожей ощущая нависшее вокруг напряжение. Внутренне он не был так уверен, как стремился показать, — кара за посягательство на члена Конгрегации, конечно, перспектива жуткая, но дальняя. Для этих людей сейчас гораздо более действительною была их собственная власть, власть связанного общей целью и силой большинства, нежели какой-то далекой Инквизиции. Она сейчас имела для них вполне конкретный облик; надо сказать, весьма непредставительный и отнюдь не устрашающий: облик юнца двадцати одного года от роду, каковой не сможет противопоставить их силе ничего…
Подав обед, Карл, все так же не проронив слова, спешно удалился, и тут же растворилась входная дверь, пропуская вовнутрь гурьбу крестьян.
Курт медленно поднял взгляд, чуть отклонившись назад и левой рукой сдвигая оружие так, чтобы рукоять лежала на коленях, пытаясь оценить свои силы и последовательность действий в случае осложнений. Зальчик тесный, не развернешься; стол тяжелый, одним движением не оттолкнешь; рядом Бруно, от которого еще пока неведомо, чего ожидать, а тех, напротив, человек двадцать пять — безоружных, но крепких мужиков…
— Да? — осведомился Курт, порадовавшись, что голос прозвучал ровно; задние ряды подались вперед, передние, напротив, отодвинулись, и кто-то, наконец, проговорил:
— Мы тут… у нас к тебе, парень, разговор нешуточный…
— Что-то не припомню, чтобы еще с кем-то здесь я переходил на «ты», — оборвал он, чувствуя, как напряглась каждая мышца, будто от холода, так, что заломило ребра. — И если кто запамятовал, ко мне принято обращаться «майстер инквизитор», — присовокупил Курт, выделив последнее слово, и в толпе обозначилось замешательство.
— Прощенья просим, майстер инквизитор… — смятенно поправился крестьянин. — Это мы от тревоги…
— И о чем тревога?
Ответ он знал и видел, что стоящие напротив люди тоже это знают; из-за спин сгрудившихся крестьян кто-то почти крикнул:
— Так, поди, знаете ж сами!
— Про стрига знать хотим! — осмелев, добавил другой, и в толпе заволновались, перебивая друг друга, переходя на повышенные тона, едва не на крик.
Курт молчал, глядя в сторону; прервать их сейчас можно было только криком же, а этого он был намерен избежать, если удастся, до конца — крик был бы показателем невыдержанности и даже слабости, и вот уж этого допустить нельзя. Он видел краем глаза, что Бруно смотрит на него с настороженным ожиданием, толкая под столом коленом, дабы призвать к действию, но что сделать, что сейчас сказать, он попросту не знал.
— Может, барон наш тебе денег сунул? — прорвался, наконец, чей-то возглас; Курт перевел взгляд на толпу, враз стихшую, и ровно произнес:
— Не понял.
Неизвестный смельчак молчал, и он повысил голос:
— Повтори, храбрец. В лицо мне скажи это еще раз.
Единство толпы расстроилось, в ее недрах засуетились, переругиваясь, и несколько рук вытолкнуло вперед человека в затасканной шапке. И это не переменилось со временем, подумал Курт мимолетно; при малейшей опасности они, как всегда, готовы сдать своего…
— Шапку в доме снимают, — глядя в серые, даже какие-то блеклые глаза перед собой, все так же негромко сказал Курт, и крестьянин поспешно сдернул мятый колпак, отведя взгляд и втискиваясь спиной в своих недавних единомышленников, словно бы тщась раствориться в них. — Так что ты сказал?
— Это… — едва слышно пробормотал тот, — это, простите, не я… это слух такой прошел, я ведь ничего такого…
— Ты обвинил меня в получении взятки.
— Да Господь с вами!
— Господь, несомненно, со мной, — подтвердил Курт. — А вот с вами что такое?
— Так ведь слухи… — неуверенно заговорил кто-то, снова из задних рядов, хоронясь за спинами. — Говорят, наследник нашего барона — того… стриг…
— Кто говорит?
— Да все говорят…
— Мы ведь это… спросить только…
— Мы ж знать хотим…
— Имеем право ж…
Крестьяне снова заговорили разом; неосторожный смельчак, воспользовавшись тем, что на него перестали обращать внимание, попятился, втеревшись в толпу вновь. На этот раз Курт долго ожидать не стал и, как только реплики опять стали острыми и громкими, повысил голос сам.
— Тихо! — скомандовал он, и в зальчике повисло молчание, нарушаемое лишь чьим-то недовольным шепотом. — Тихо, — повторил Курт, переводя взгляд на стоящих впереди. — А теперь я отвечу. Нет, слухи врут.
— Так говорили ж, что помер у господина барона сынишка, — оспорил кто-то, — а теперь, выходит, живой? Как так?
— И покойные-то, говорят, перед смертью видали, как тот бродит округ замка, вылитый, говорят, стриг…
— И горла-то, горла как покусаны!
— И кровь!..
— А семья у нас тут сгинула несколько лет тому — целиком семья, вечером была, а утром не стало! Небось, тоже кровосос треклятый оприходовал! Теперь-то уж знаем!
— Неладное что-то вы говорите!
— То есть, лгу? — уточнил Курт, переводя взгляд с одного на другого. — Это вы хотите сказать?
— Да что вы, — тут же торопливо возразил чей-то испуганный голос.
— Но обманулись, может…
— Ежели наш барон столько лет укрывал…
— Мог и надуть…
— Я сказал — тихо, — повторил Курт, и голоса вновь смолкли. — Нет, я не ошибся. Да, сын вашего барона не умер. Он болен. Просто болен.
— Да быть не может!
— Врет он вам или сам из ума выжил! Столько лет взаперти сидя — умом тронулся!
— Не больно-то почтительно, — заметил Курт, однако внимания заострять на этом не стал, продолжил, пользуясь очередным затишьем: — Альберт фон Курценхальм болен, у него редчайший и серьезный недуг… фотофобия, — выдал он с ходу первое приспевшее на ум сочетание и услышал, как Бруно рядом издал невнятный звук, схожий с усмешкой и иканием разом. — Это значит, что он не может пребывать на солнечном свету. Такое случается, и это не означает, что страдающий этой хворью — стриг. Я видел его, говорил с ним, обследовал его. Он вполне жив, хотя и нездоров как телесно, так и душевно.
— И что ж вы делать-то будете теперь?
— Нельзя ж так вот сидеть!
— Я не лекарь. Далее — не моего ума дело; я известил о произошедшем вышестоящих, и скоро здесь будут те, кто знает, что делать.
— А вы, стало быть, не знаете?
— Славно мы влипли — инквизитор не знает, как быть!
— Да это дьявол в нашего наследника вселился! Его изгонять надо!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
