форсированным маршем пошли к деревне Царевице и встали там на позиции, с тем чтобы при появлении врага ударить ему во фланг.
Ночь прошла в тяжелом ожидании, а утром выяснилось, что тревога была ложной, и бригада отправилась назад. О том, что людей надо бы покормить, никто, разумеется, и не вспомнил. К тому же полковой обоз оставался на румынской стороне, ожидая, пока саперы наведут мост.
Вообще, вся вторая половина июня прошла в таких маршах. Стоило начальству узнать, что где-то находятся турки, как болховцы тут же отправлялись туда. Но обычно, едва они миновали половину пути, выяснялось, что надобность в них отпала, и полку приходилось возвращаться назад. К тому же какой-то светлой голове в штабе действующей армии пришла в голову мысль, что белые гимнастические рубахи далеко видны и одетые в них солдаты представляют собой прекрасную мишень. Поэтому высокомудрое начальство сочло за благо распорядиться переодеть войска в мундиры. И если по ночам тёмно-зелёная, почти черная форма сливалась с окружающей темнотой и помогала солдатам маскироваться, то днем они изнывали от жары.
Наконец в начале июля полк стал на бивуак в довольно богатой деревне под названием Косово, где люди смогли хоть немного отдохнуть. Места вокруг были весьма живописные, природа радовала глаз, а в ключах била чистейшая вода. Правда, эта идиллия омрачалась недостатком продуктов, но русские солдаты относились к подобного рода трудностям с поистине философским равнодушием.
Трое вольноопределяющихся из роты Гаупта сидели, скинув мундиры, на завалинке и неторопливо беседовали, наслаждаясь лучами утреннего солнышка. Алешка Лиховцев, тесно сошедшийся в последнее время с Гаршиным, рассказывал тому о Софье, своей любви к ней и причинах, побудивших его вступить в армию. Тот внимательно слушал своего товарища, иногда чему-то печально улыбался, но в основном молчал. А вот Николаше эта история уже порядком наскучила, и он решил перевести разговор на более насущную тему.
— Черт знает что такое с ценами! — вздохнул он. — Давеча спросил у местных хлеба, так они запросили за маленький хлебец из кукурузной муки целых два франка.
— Франка? — удивился Алексей, на секунду оторвавшись от своей неземной любви.
— Вот именно, ни русских рублей, ни румынских лей не признают.
— Очевидно, османы, отступая, ограбили здешних селян, — предположил Гаршин.
— Ну да, что ни спроси, «нима, братушка, турка взял», — передразнил местных болгар Штерн.
— Врут, сукины дети! — раздался совсем рядом звонкий голос незаметно подобравшегося к приятелям Будищева.
— Дмитрий! — радостно воскликнул Лиховцев. — Эдак можно до смерти перепугать. Откуда ты?
— Только что вернулись из поиска, — усмехнулся тот.
— И где же неприятель?
— В Рущуке, конечно, где же ему еще быть.
— А наши?
— Наши взяли Никополь, Тырново и, говорят, дошли уж до перевалов через Балканы. Вероятно, скоро придет и наша очередь.
— Скорее бы уж, — вздохнул Штерн, — надоело уже тут прохлаждаться. Скоро месяц, как мы на войне, а я еще ни разу не видел неприятеля.
— Насмотришься, еще надоест.
— Отчего вы думаете, будто местные жители лгут нам? — сухо спросил Гаршин, когда восторги встретившихся улеглись.
— Я не думаю — я знаю, — отмахнулся Будищев. — Как только наша армия подошла к здешним местам, местные турки бежали, бросив все свое имущество, включая продукты. Все это добро болгары забрали себе.
— Вы уверены? — широко открыл глаза Алексей.
— Сам видел. Кстати, тех, кто пытался увезти хоть что-то с собой, грабили прямо у околицы.
— А что же вы?
— Ну, а что мы. Приказано с местными в конфликты не вступать. Мы и не вступаем.
— Но вы, вероятно, не слишком осуждаете этих местных жителей? — враждебно спросил Гаршин, которому Будищев откровенно не нравился.
— Совсем не осуждаю, — пожал тот плечами.
— Мне показалось, что среди здешних болгар много мусульман? — вмешался Штерн, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Да кто их разберет, — отозвался Дмитрий, — как свиную колбасу жрать или ракию пить, так все христиане. Церкви вот только я здесь не видал. Мечеть большая, а церквушки никакой.
— Турки запрещали болгарам строить христианские храмы!
— Да ладно вам, Всеволод, — попытался остановить разгорячившегося приятеля Лиховцев, — я уверен, что наш друг не имел в виду ничего оскорбительного.
— Вот вы где! — перебил начинавшую разгораться ссору подошедший к ним Шматов. — А я уж обыскался. Здравствуйте вам, господа вольноопределяющиеся!
— О, вся охотничья команда в сборе, — улыбнулся Николай, — и тебе здравствуй, Федя, как служится?
— А ему все едино где, — усмехнулся Будищев, — лишь бы от Хитрова подальше.
— Да уж, — весело рассмеялся Штерн, — своим уходом вы разбили ему сердце!
— Хорошо служится, — пожал плечами солдат, — их благородие господин подпоручик Линдфорс человек не злой. Главное в бою не плошать, а за другое он не сильно спрашивает.
— Вы что же это, в бою побывали? — с интересом стали расспрашивать вольноперы.
— Да какой там бой, так постреляли немного, — тут же вмешался Дмитрий, знавший за Шматовым страсть к рассказам о подвигах, неважно, действительных или мнимых. — Ты лучше скажи, принес?
— Так вот же, — Шматов снял с плеча сухарный мешок и стал вытаскивать из него кольца колбасы, головку сыра и другие припасы.
— Откуда такое богатство? — изумился Штерн. — Боже мой, я уже и забыл, что такие продукты существуют!
— Я пришел, чтобы освежить вам память, господа студенты! — отвечал Будищев, рубя на части колбасу своим бебутом. — Было время, когда вы нас подкармливали, теперь наша очередь. Налетайте.
Отощавшие в последнее время Лиховцев со Штерном не заставили просить себя дважды, а вот Гаршин, непроизвольно сглотнув слюну, отодвинулся в сторону.
— Всеволод, вы чего? — удивился Алексей.
— Где вы это взяли? — подозрительно спросил тот, глядя на Дмитрия.
— Экспроприировал экспроприаторов, — усмехнулся в ответ солдат. — Не беспокойся, Сева, ни один мирный крестьянин при этом не пострадал, отвечаю!
— Я, кажется, просил не называть меня так! — голос Гаршина стал стальным.
— Чего ты, Михалыч, — вмешался Федька, — мы надысь на каких-то арнаутов налетели, ну и побили их совсем. А этот харч при них был. Господин подпоручик велели все это, значит, в полк отвезти, а Граф сказал…
— А я сказал, что у их благородий харя треснет, если им все отдать, — закончил за него Будищев. — И велел Федьке тишком к вам подобраться. Не хотите, не надо! Я не навязываюсь…
— Извините, — покраснел Гаршин, — я ошибся на ваш счет, просто, как вспомню ту злосчастную брынзу в Румынии…
— Право, Всеволод, мы уже говорили об этом! — возмутился Лиховцев. — Вы ведь даже не уверены наверняка, что Дмитрий имеет отношение к тому инциденту…
— Да чего вы ссоритесь, — поспешил успокоить их Будищев, — ну спер я тот сыр! Дело прошлое…
— Как спер?
— Ну, как-как? Заглянул в хату, а он там горкой… ну,
