— Он сумасшедший, Карис. Честное слово, сумасшедший! Я готов поклясться, что видел, как его глаза изменили цвет. Словно это был совсем другой человек.
— И все же ты по-прежнему считаешь, что можешь его одолеть?
Вент громко рассмеялся.
— Конечно! Я же непобедим, дорогая!
Карис заглянула в его глаза — и с изумлением поняла, что он не шутит. Женщина-воин покачала головой.
— Позволь мне дать тебе один совет. Когда мы вернемся, сходи в ту таверну, где Тарантио покалечил твоего друга, и узнай, как все было на самом деле. Было бы глупо драться с Тарантио, не имея на то веской причины.
— Что ж, я так и сделаю.
Четыре дня спустя крестьянина Бэрина провели в библиотеку в личных покоях герцога. Там уже сидели Карис, Вент и советник Пурис. Прежде Бэрин видел герцога только один раз, да и то издалека — когда тот совершал церемониальную поездку по Кордуину, — и, само собой, никогда еще не находился так близко к своему повелителю. Альбрек оказался внушительным мужчиной с умными, глубоко посаженными глазами и орлиным носом. Бэрин неуклюже поклонился.
— Расслабься, — махнул рукой герцог и обернулся к замершему рядом с ним слуге. — Принеси ему вина.
Слуга повиновался, и Бэрин потрясенно уставился на кубок — чистейшего серебра, с отделкой из лунного камня. На серебре была золотой нитью искусно выплетена буква «А». Бэрин с трепетом осознал, что такой кубок стоит больше, чем он мог бы выручить за весь годовой урожай со своих полей. Он пригубил вино и слегка приободрился, обнаружив, что оно слабое и чересчур кислое. Старый Эрис, его односельчанин, изготовлял куда лучшее вино!
— Теперь, — сказал герцог, — расскажи нам все, что можешь, о даротах. Это чрезвычайно важно.
— Уж и не знаю, с чего начать, государь. Вам уже известно, что они невероятно сильны.
— Как они живут, кто ими управляет? — спросил герцог.
— Трудно сказать. Дароты могут сообщаться друг с другом без слов на больших расстояниях. Насколько я понял, все их решения принимаются совместно. И мгновенно.
— Мог бы ты сказать, что они — зло?
— Безусловно, мог бы, государь, потому что даротам вообще недоступно понятие зла — и это одно делает их такими ужасными. За то время, пока я был у них в плену, они убили и съели десятки юношей и девушек. Их жарили на вертелах, перед тем обмазав глиной. Многие при этом были еще живы. Эти страшные сцены до сих пор стоят у меня перед глазами. Дароты спросили меня, почему я не ем вместе с ними. Я ответил, что у нас съедать людей — страшный грех. Они ничего не поняли — или же не захотели понять.
— У них есть религия? — спросил Пурис.
— Дароты в ней не нуждаются — ведь они в сущности бессмертны. Они живут десять лет и за это время дважды откладывают коконы — гигантские яйца, — в которых потом возрождаются.
— Возрождаются? — удивленно переспросил герцог. — Что ты имеешь в виду?
— Насколько я понял, государь, когда маленький дарот…э-э… проклюнется, он лежит без движения, словно мертвый. Тогда отец, если можно так выразиться, подходит к ребенку и… соединяется с ним. Старое тело в один миг умирает и иссыхает, а молодое достигает зрелости. Остается только пустой кокон и иссохшие останки прежнего дарота. В жизни каждого дарота это происходит дважды — один раз для отца, один раз для матери. Вот и выходит, что они живут вечно.
— Это все рассказали тебе дароты? — спросила Карис.
— Нет. Они вытянули из моего разума все, что я знал — но за это время я успел прочесть их знания. Или, если хотите, увидеть.
— Меня беспокоит вот что, — вмешался вдруг Пурис. — Если дарот откладывает коконы только для того, чтобы заменить отца и мать, как же тогда растет их число?
— Раз в полсотни лет, — объяснил Бэрин, — наступает особое время. Я не могу перевести название, которое дали ему дароты, но сам я назвал бы его Временем Переселения. В это время дароты становятся, если можно так выразиться, сверхплодовиты, и в коконах содержится по два, а то и по три младенца. В последний раз такое случилось — по их летосчислению — четыре года назад, и после этого был построен город, который вы зовете Дарот Один. Вот почему земля вокруг города пока еще так плодородна. Дароты еще не успели убить ее.
Вент пододвинул Бэрину кресло.
— Присядь-ка, приятель. Вид у тебя измученный. Бэрин благодарно глянул на него и сел.
— Это верно, сударь, я совсем вымотался.
— Ты говоришь, что даротам недоступно понятие зла, — проговорил герцог. — Что ты имеешь в виду?
Бэрин задумался, собираясь с мыслями.
— Государь, я крестьянин и ответить могу только на крестьянский манер. Когда слепень нападает на овцу, он откладывает яйца внутри ее тела, и она безмерно страдает. Но ведь слепень вовсе не творит зла — он просто хочет продолжить свое существование в потомстве. То же самое и с даротами, вот только они в отличие от слепня хорошо понимают, какой губительный вред наносят иным расам. Только им на это наплевать. Они не любят землю. Они живут только для того, чтобы жить вечно. У них нет ни музыки, ни иных искусств. Они — раса паразитов, их города уродливы и временны. Истощив плодородную землю в одном месте, они просто перемещаются на другое. Дароты — творцы пустынь.
— А как же дружба, приязнь, боевое товарищество? — спросила Карис. — Есть у них легенды о героях?
— У даротов, госпожа моя, нет легенд — ведь они живут вечно. Они любят сражаться. Когда нет внешнего врага, они дерутся друг с другом. Если же кого-то убьют, его относят к кокону и оставляют там, пока не родится новое тело.
Бэрин говорил еще час с лишним. Он рассказал своим слушателям об уничтожении олторов.
— Дароты загнали последних олторов в огромный лес и там охотились на них, как на диких зверей. Я видел эту резню. Олторы были мирным народом — хрупкие, высокие, золотокожие. Они не знали оружия. И были уничтожены.
— Мы не олторы, — сказала Карис. — И у нас есть оружие.
— Госпожа моя, — печально покачал головой Бэрин, — даротов невозможно остановить. В далеком прошлом, воюя друг с другом, они изобрели осадные машины громадной разрушительной силы. Гигантские катапульты, которые могут одним ударом сокрушить стену замка, тараны, которые вышибут любые ворота. Одним взмахом меча дарот может раскроить человека пополам. Представить себе невозможно, как они сильны.
— А все же мы убили тех, кто погнался за нами, — напомнила ему Карис.
— Это так, госпожа моя, но Кордуин вам не удержать.
— Поговорим о слабостях даротов, — сурово сказал герцог. — Чего они боятся?
— Глубокой воды, государь. Дароты слишком тяжелые и не могут плавать, а лодки вызывают у них безмерный ужас. Опять-таки из-за своего крупного сложения они плохо переносят разреженный воздух гор. И последнее, чего боятся дароты, — холод. Им нужно тепло; зимой они становятся сонными и вялыми.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
