я не имел. В ваши дела я не вмешиваюсь без вашего ведома. А какое пришло известие?
— Гестапо собирается устранить «героя», — ответил Тиссовский.
— Вы хотите сказать, карателя?
— Ну да! О котором я вам докладывал. Вы предвосхитили их замысел. Но есть небольшое расхождение: они собираются обставить дело так, чтобы свалить все на партизан.
— Что ж, замысел будет иметь логический конец, — заметил Ким. — От «подвигов рыцаря украинских степей» до похорон «национального героя». Увидите, они еще фильм снимут и повезут показывать фюреру. Больше-то ему уже нечем утешаться.
— Но герой служит им. Какая логика бить своих?
— Логика такая: бей своих, чтобы чужие боялись. Господин Шикльгрубер, труды которого мы с вами изучали перед отъездом сюда, не раз доказывал это на практике. И не без успеха. Вспомните хотя бы Рэма с его штурмовиками… А здесь чего проще, надо же его куда-то девать. Надежд он явно не оправдал, этот экс-капитан. — Ким вздохнул, нахмурился. В глубине души он был уязвлен тем, что батальоном карателей командовал бывший кадровый командир Красной Армии. — Надежд не оправдал, — повторил Ким, — топчется где-то в районе Новой Гуты, несет караульную службу, в леса соваться боится…
— Немножко вешает, — вставил Тиссовский.
— Ну, вешает… Опять-таки кого? Может быть, действительно гестапо проверило тот случай со старостой в Черном бору, а может, и нет. Не до этого им. Их на фронте жмут. Думаю, скоро будем встречать наши войска. — Ким помолчал. — А что, у вас есть какие-нибудь соображения о «рыцаре»?
— Есть сомнения. Может быть, свой мундир СС он надел по чьему-то заданию? Но в таком случае мы должны были б это знать. Однако на войне все бывает… Возможно, работает какая-то неизвестная нам группа.
— Киевляне бы нам сказали, — возразил Ким.
— А если помимо киевского подполья? На севере Украины тоже действуют большие силы сопротивления. Там Федоров.
— И Федоров нам бы сообщил. Нет, по-моему, это исключено. Откровенно скажу, судьба самого «рыцаря» меня мало волнует. Но за ним стоит шестьсот человек, наших, русских. Что ж, они все — предатели? Ради них стоит поработать. Это уже политика…
…А в это время тот, чья участь решалась, Юрий Павлов, командир отдельного карательного батальона, искал выхода из тупика, куда он сам себя и завел. Он попал в плен в самом начале войны. Немцы сразу предложили ему сотрудничать с ними — Павлов неплохо владел немецким языком. Он с негодованием отказался. Но обер-лейтенант, вместо того чтобы тут же пристрелить его, усмехнулся: «Дурак, сгниешь в лагере».
Павлов был заключен в лагерь для военнопленных. Время от времени туда приезжали вербовщики. Павлов отвергал все предложения, пока ему не пришла в голову, казалось бы, простая мысль: взять из рук немцев оружие, чтобы затем обернуть его против них. За эту идею цеплялись многие пленные, но мало кому удавалось довести свой замысел до конца. Поставленные в тяжелые условия братоубийственной войны на оккупированной немцами территории, где малейшее неподчинение приказу фашистов грозило смертью, они, выжидая подходящего момента для осуществления своего замысла, естественным ходом событий вставали на путь преступления, измены Родине. И, понимая, что прощения уже не заслужить, становились отменными карателями.
Итак, Павлов согласился командовать батальоном военнопленных казаков с единственной целью — привести его на сторону партизан. По крайней мере этим он себя утешал, избавившись от кошмара лагерной жизни. Но время шло, а исполнение замысла отодвигалось все дальше и дальше. Для немцев он лишь подходящая фигура, с русской фамилией и военной биографией, но ему не верили и окружили шпионами. Ни о какой связи с партизанами не могло быть и речи. Фашисты требовали от него карательных акций, чтобы начисто отрезать путь к отступлению.
Павлов ходил как бы на острие ножа. Он намечал жертву из числа старост и полицаев, особенно рьяно служивших немцам, шумно «разоблачал» их, уличая в несуществующих связях с партизанами, и вешал. Никто не догадывался о подлинных мотивах его поступков, в том числе и гестапо. Справедливо или несправедливо казнит каратель — в эти тонкости немцы не вдавались. Их тревожили диверсии, усилившаяся партизанская война. От Павлова ожидали активных действий. «Русские против русских» — вот что нужно было им.
В начале апреля Павлов совершил рейд по Междуречью, довольно искусно ведя свою тактику «на острие ножа». Он продолжал искать связи с партизанами, но безрезультатно. Идти же в партизанский край — Выдринские болота — без предварительной договоренности с партизанами было опасно. Поэтому он расквартировал свой батальон в селе Новая Гута и, выигрывая время, запросил у немцев еще две роты автоматчиков, как объяснил — для сплошного прочесывания лесов. Но в гестапо участь Павлова была уже решена. Среди полицаев был найден прислужник, который по приказу фашистов должен был застрелить командира батальона карателей. Затем предполагалась акция чисто политического характера — шумные похороны героя, павшего от рук партизанских бандитов. Из предусмотрительности немцы двинули один свой полк к Новой Гуте на тот случай, если среди казаков начнутся волнения.
Узнав о переброске полка, Павлов заметался. О подлинных планах немцев он не знал, но понимал, что присоединение его казаков к фашистской боевой части отрежет ему все пути. Он уже готов был бросить батальон и ночью в одиночку на коне ускакать к партизанам. Однако что-то сдерживало, он боялся, что партизаны не простят ему службы у немцев.
Павлов провел тяжелую ночь, пил самогон и так и не пришел ни к какому решению. Заснул он лишь под утро, и вскоре был разбужен.
— Немцы пришли… Требуют вас, — известил адъютант.
Павлов похолодел. Он понял, что все его замыслы рухнули и ему остается одно — застрелиться.
Он выслал адъютанта, проверил оружие, однако вложил пистолет обратно в кобуру. Его трясло. «Уж гибнуть, так с музыкой, — решил про себя. — Положу одного-двух, а там…»
Он бросился к двери, все еще не имея отчетливого плана. Дверь распахнулась. Навстречу ему с поднятой рукой вошел штандартенфюрер СС и еще двое. Павлов дернулся рукой к кобуре, но с
