обратились к нему.
— Товарищи казаки! — сказал он твердо. — Вы не торопитесь, сперва выслушайте, потом решайте. Мы действительно представители командования партизан, но к вам пришли не с угрозой. Партизанское соединение подошло к селу с юга, путь на север остается открытым… Предоставляется возможность выбора. Не хотите — неволить не будем, идите к своим хозяевам, ответ перед Родиной будете держать после нашей победы над гитлеровской Германией. Думайте! Думайте, как жить, за что воевать!.. А там как хотите…
Ким замолчал. По существу, он сказал то же, что и Павлов, но сделал другой акцент: в речи его не было истерии. Ким говорил громко, но совершенно спокойно. Он даже не уговаривал, а просто предоставлял людям возможность выбора. Не партизаны были заинтересованы в переходе батальона на советскую сторону, а сами казаки. Именно таков был смысл его выступления. И вот после паузы последовал вопрос из рядов:
— Оружие оставите нам?
— Оставим. И часть сохраним как она есть, но уже отдельной вы не будете, вольетесь в нашу бригаду…
Снова зашумели, но уже не так возбужденно. Слышался говор, доносились отдельные реплики. В глазах людей сквозили и надежда, и неуверенность, и тревога. А правда ли это, а что потом будет?
«Перелом есть, только бы немцы не появились раньше времени», — мелькнуло в мозгу у Кима, и он спокойно продолжал:
— Еще скажу: думать вы, конечно, думайте, но времени не так много. Уйдем — и тогда возврата вам не будет.
Гул прошел по рядам. Уйдем — вот тебе, пожалуйста! Не неволят. Чувствуют силу… Значит, обмана нет. Вот она, возможность, о которой мечтал чуть ли не каждый. А не хочешь — не надо… Лихо! Значит, опять служить немцам… А тут дорога на Родину… Вот она, перед ними. И эти трое — свои, русские, хоть и в немецких мундирах пришли.
Уж кто-кто, а эти люди, прошедшие плен, унижения, немецкую муштровку, понимали, какой отвагой должен обладать человек, решившийся выйти перед строем шестисот вооруженных карателей, каждый из которых мог безнаказанно пустить в него пулю.
— Еще вопрос можно? — раздалось из рядов.
— Можно, — кивнул Ким.
— Интересуемся: когда на Украину придет Красная Армия, примут нас в нее или как?
Но прежде чем Ким успел ответить, из тех же рядов прогремел бас:
— А ты сперва повоюй за ее, за Украину.
И по рядам опять прошло одобрительное гудение: правильно, чего спрашивать? Сперва повоюй, докажи, кто ты есть…
Ким повернулся к Павлову и тихо сказал ему:
— Бери командование…
Но Павлов и сам почувствовал настроение людей.
— Я вижу, надумали! — крикнул он. — А тогда, — комбат выхватил шашку, — по коням!
Ким подозвал Цыгана, охранявшего Павлова, и сказал ему:
— Быстро до Науменко!.. Скажи, чтоб наши входили в село.
Глава XI
СТАРТ И ФИНИШ
В сентябре 1943 года советские войска вступили в Междуречье, а шестого ноября был освобожден Киев. Разведчикам предоставили короткий отдых. Они проводили его в Клинцах.
Кима засадили писать отчет о работе, проделанной в тылу врага. Ему дали комнату, ординарца, машинистку и сказали:
— Пишите все.
— Да ведь я обо всем докладывал, — отвечал он.
— То были оперативные данные, а теперь вы постарайтесь раскрыть психологию врага. Свои наблюдения, мысли о фашистах и их системе.
И он все дни проводил в отведенном ему домике.
А Кларе разрешили трехдневную поездку в Москву. Практически это означало, что всего сутки она пробудет дома, так как двое суток занимала дорога. Пассажирские поезда подолгу стояли на узловых станциях, пропуская воинские эшелоны. Готовилось новое наступление. И на высунувшиеся из теплушек бритые головы новобранцев Клара смотрела чуть-чуть снисходительно: то были ее ровесники, но она уже семь месяцев пробыла в тылу у фашистов. Это была невольная дань уважения к самой себе.
И вот Москва… Метро, Ново-Басманная… Минут десять Клара стояла у дверей — звонила, стучала. Никто не отвечал. Побежала в жакт. Старая управдомша, знакомая ей еще по мирному времени, разохалась, увидев Клару. От нее Клара узнала, что отец уже месяц в дальней командировке, а мать уехала в Горький, к родственникам. Какая жалость, что Клара не смогла заблаговременно предупредить родных о приезде. В жакте Клара получила ключи от квартиры, а ключ от своей комнаты нашла на старом месте, под половиком у дверей, — там он всегда лежал, сколько она себя помнила.
Долго-долго сидела она на старой кушетке. Все было то же. Мир знакомых вещей ее детства. Заглянула в шкаф — там одиноко стояла баночка с клубничным вареньем. Потом с удовольствием долго рылась в детских своих вещах, наткнулась на школьные тетради и дневники и листала, листала их… Школьные годы как бы вновь проходили перед ней. Часов в семь с работы пришла тетя Юстя. Конечно, она очень расстроилась за Екатерину Уваровну.
— Кларочка, как она будет жалеть! Папа — ладно, у него служба, но мама-то!..
Клара и сама была расстроена этим.
— А что ж это у тебя на гимнастерке? — спросила тетя Юстя. Она была близорукой.
— Орден… Красной Звезды, — смутившись, отвечала Клара.
— Вот радость-то для родителей!.. Господи, такая молоденькая — и орден… Теперь тебе не надо и в трамвае платить? Девочка моя, девочка…
Из знакомых Клара также почти никого не застала в Москве. Вообще, об этом ее приезде сохранилось очень мало сведений. Говорят, что она забегала в школу, и ее учительница, Прасковья Алексеевна, точно помнит, что видела ее и даже говорила с ней. Потом она уже на улице встретила своего одноклассника Витю