Феликс видел, что друг его держится из последних сил, все-таки он был почти на три года младше, и не испытал того, что пережил Феликс на поле Моокерхайде.
— Когда вернется председатель трибунала Гакке? — спросил ван Бролин.
— Скоро, мальчик, — упоминание Кунца вроде как добавило сил компаньону. — Его ты не застанешь врасплох, как застал меня. Ты не узнаешь ни дня, ни часа, когда…
Больше Бертрам Рош не сказал ни слова. Когда Феликс потянул кинжал из глазницы, сталь заскрежетала по кости, и Габри заходился в желудочных спазмах. Тело инквизитора содрогнулось в агонии, но тут же расслабилось. Кровь, пульсируя, выходила из раны, стекая в опасной близости от коленей метаморфа. Феликс невозмутимо отодвинулся и вытер кинжал о хабит инквизитора.
— Уходим, — скомандовал он, поджигая простыню и одеяло от свечи.
Габри подчинился старшему и загрохотал по лестнице вслед за бесшумно скользящим Феликсом, которому пришлось пару раз цыкнуть на младшего друга. Они выскочили из дома и подняли головы, чтобы увидеть языки пламени или дым, но за ставнями пока еще не было видно ничего. Подавив любопытство, друзья скрылись в лабиринте узких улочек, отдаляясь от цитадели. Они давно решили выходить из ворот Кипдорп, расположенных в противоположной стороне крепостной стены Антверпена. Оставалось забрать лошадей, которых должен был доставить к ним Петер Муленс, выйдя из Красных ворот и пройдя по периметру снаружи вдоль стены. Сын сержанта городской стражи без вопросов выведет коней из города, а двоих мальчишек, незаметно выскользнувших через другие ворота, никто не свяжет ни с убийством, ни с лошадьми.
План Феликса и Габри пока безупречно работал, однако, оба они думали о другом: сегодня ночью они перешли некую черту, за которой их жизнь уже никогда не станет прежней.
Глава XVIII,
в которой друзья начинают неожиданное для Феликса совместное путешествие, а Кунц Гакке становится, также неожиданно, наемником в войсках королевы.
Они встретились в ближайшей рощице, торопливо сообщили молодому Муленсу обо всем, и предупредили Петера, чтобы он не вздумал открыть рот. Сын сержанта городской стражи был уже достаточно взрослым, чтобы понимать — существуют вещи, о которых нельзя рассказывать никогда. Обнялись на прощание, Петер подхватил левую ногу Габри, закидывая его в седло, подтянул стремена под рост мальчика, хлопнул по крупу лошадь. Феликс, давно взлетевший на коня самостоятельно, был уже на дороге, ведущей к северу. Сдерживая лошадь, Феликс дождался, пока Габри поравняется с ним, оценил, как маленький друг держится в седле. Могло быть и хуже. Городскому мальчишке нечасто выпадало проехаться верхом, но, возможно, Габри учили этому еще в новгородском детстве.
Обуреваемый разными мыслями, еще не смирившийся с тем, что Амброзия покинула его навсегда, Феликс повернул на развилке к Флиссингену, на запад, и, только отъехав на сотню туазов, обнаружил, что Габри не последовал за ним. Развернув коня, ван Бролин вернулся к развилке дорог. Лицо Габри выражало все что угодно, кроме облегчения от сделанного дела. Феликс вгляделся, ничего не понял, спросил:
— Ты разве не соскучился по сестре?
— Еще больше я соскучился по отцу.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А ты не догадываешься? — голос одиннадцатилетнего Габри дрожал.
— Нет, нет, — Феликсу стало не по себе. — Ты не можешь… Это немыслимо!
— Почему же? — с вызовом обратился Габри. — Мы только что провернули дело, на которое не осмеливались тысячи взрослых людей. Мы доказали, что вместе мы сила, да еще такая, что даже на Святой Официум способна навести страх. Если мы будем действовать сообща, то добьемся всего, что захотим. Никто в целом мире нас не остановит.
— Маленький самодовольный ребенок! — рассмеялся Феликс. — Мы добились успеха, потому что ты добыл важные сведения в знакомом тебе городе, подговорив нескольких студентов и пьяниц, и заплатив им, распродав мои книжки. Хорошо, наши книжки.
— Но ведь и сейчас я буду действовать в своем родном городе! — возразил Габри. — К тому же, теперь не потребуется никого убивать. Не в моих или наших силах было выручить госпожу Амброзию, но вдруг еще можно спасти моего отца? А, если он умер от болезни, то мы почтим его память и вернемся обратно. Хочешь, я назову тебе не менее пяти причин, почему путешествие на восток — это самая лучшая идея в теперешних обстоятельствах?
— Попробуй, — сказал Феликс, потрепывая лошадиную холку.
Воодушевленный, Габри превзошел собственное обещание:
— Если даже инквизиторы поймут, кто виновен в гибели нотариуса и компаньона их трибунала, они не смогут нас обнаружить, и со временем утратят бдительность. Когда мы вернемся, сможем застать председателя трибунала и палача врасплох. Это первая причина. Второй назову увлекательное путешествие, которое позволит нам увидеть всю Европу. Ты ведь хотел уплыть далеко от дома, но, пока «Меркурий» вернется во Флиссинген, твое время не будет потеряно зря. Ты все равно бросил учебу, как и карьеру пажа в родовитом доме, так что ты потеряешь? Третьей причиной хочу назвать простую выгоду: мы на все твои деньги купим здесь брабантских кружев, а из Новгорода уедем, как отец, вместе с грузом шкурок и мехов. Четвертая причина — это твой дружеский долг передо мной. Ты ведь не бросишь меня, как я не бросил тебя. В любом случае, я все давно решил, изучил карты и маршрут, так что если даже ты отправишься сейчас в Зеландию, я поеду на восток один. Пятой причиной назову самое благоприятное время года для начала путешествий. Что может быть приятнее, чем ехать по новым неизведанным местам в конце весны и начале лета? Это отвлечет тебя от горя и сделает его не таким непереносимым. Есть и шестая причина — за время наших странствий здешние войны, скорее всего, закончатся.
— Они не заканчиваются уже восемь лет. — Покачал головой Феликс. — Не удивлюсь, если они продлятся еще вдесятеро дольше.
— Тогда вот тебе седьмая причина: представь ситуацию наоборот: допустим, это мой отец погиб здесь, а твоя мать пропала в славянских землях. И это не я тебя, а ты меня зовешь поехать с собой. Думаешь, я бы отказался?
— Это нечестно, — сказал Феликс, — седьмая причина не отличается ничем от четвертой.
— Я все равно обещал только пять.
Что было делать молодому ван Бролину? Позже, уже отъехав на изрядное расстояние от Антверпена, он отчетливо ощутил, что это план, придуманный ребенком, план безрассудный и наивный, что действительность беспощадно расправится с ним. Но ведь он и сам был почти ребенком, и не смог найти нужных слов, чтобы переубедить Габри. Как-то получалось, что в их словесных баталиях сын Симона Новгородского чаще всего одерживал верх.
Накануне Феликс, знавший, что у него в банке ди Сан-Джорджо скопилась изрядная сумма, откладываемая Виллемом Баренцем по завещанию отца, посетил антверпенское отделение генуэзских банкиров, где сказал, что ему уже исполнилось четырнадцать. Он предъявил запись о рождении, которую нашел в комнате Амброзии, чтобы подтвердить свою личность. Служащий обратил внимание, что полнолетним он станет лишь следующей зимой, но Феликс посулил итальянцу щедрую мзду, и тот закрыл глаза на молодость ван Бролина. Многие в городе знали злосчастную судьбу капитанской вдовы, и Феликсу, ставшему теперь главой семьи, не грех было пойти навстречу.
Так что, когда молодые люди оказались в Эйндховене, у них была кругленькая сумма, чтобы закупить достаточное количество кружев прямо со складов местных мануфактур. По дороге они поспорили, нужна ли им телега, ведь на нее можно было поместить значительно больше. Но Феликс, не желавший расставаться с большей частью денег, предложил нагрузить самыми дорогими кружевами лишь одну вьючную лошадь. Он сказал, что эта поездка будет пробной, и не стоит обременять себя повозкой, которая может застрять перед рекой, сломаться в диких землях, которые начнутся за Польшей, наконец, подвергнуться разграблению. Собственно, они могут быть ограблены и без всякой телеги, но с ней они окажутся более сладкой приманкой. Если же в Новгороде все пройдет успешно, то они в дальнейшем уже на корабле смогут возить туда-сюда грузы кружев, тканей и пушнины.
В Эйндховене купили мощного мерина брабантской породы, и следующим утром, погрузив на него промасленные вьюки с кружевами, достойными королей, двинулись на восток, поочередно ведя навьюченного коня в поводу. Городок Венло в провинции Гельдерн, последний пункт Нижних Земель перед германской границей, встретил их дождем и градом. Заехали на постоялый двор, перекусили. Трактирщик, как прежде приказчики мануфактуры и слуги с постоялого двора, где путешественники заночевали прошлой ночью, сочувственно смотрел на молодых гостей. В округе бродило множество шаек — испанские войска, победители Моокерхайде, стали неуправляемым и крайне опасным сбродом. Покидали Нижние Земли по мосту через Маас, вместе с другими купцами и телегами терпеливо отстояв очередь. На перилах этого моста ван Бролин, стиснув челюсти, вырезал ножом слова «Kunz Hacke», будто бы это был не кусок дерева, а его собственная память. За мостом начиналось архиепископство Кельнское, и Габри наивно предположил, что мытарей католического прелата не заинтересует их скромный груз. Феликс воспринял эту надежду друга со скепсисом.
