Зачем она это делала? Анаконда сама не знала! Там, под навесом, лежал мертвец, и она перестала думать о нем. Ее отвлекали другие заботы.
Над судьбой разлива нависла угроза, которую не могла предугадать Анаконда. Размокнув за долгие дни пребывания в теплой воде, водоросли начали прорастать. Огромные пузыри газа поднимались на поверхность воды, с трудом пробиваясь между мясистыми листьями, а размягченные клейкие семена облепили все вокруг. На некоторое время высокие берега задержали разлив, и водяная растительность заполонила всю реку: не было видно ни клочка воды; кругом простирался сплошной зеленый ковер. А там, где начинались пологие берега, уставшее, усмиренное половодье медленно отступало в низины, которые земля подставляла ему как ловушки.
А еще ниже по течению, огромные плоты из камалоте то тут, то там распадались на куски, не в силах бороться с водоворотами, сбивались в затонах, где отдавали дань плодородию. Опьяненные сладостной, ночной дремой, камалоте покорно уступали прибрежным течениям: они лениво двигались по Паране, останавливаясь у берегов, чтобы тут же пустить глубокие корни.
Анаконде тоже не удалось побороть страстную негу, охватившую все половодье. Беспокойно металась она на своем плавучем островке, не находя себе места. Рядом, совсем рядом разлагался мертвец. Анаконда подползала все ближе к нему, вдыхая, точно в глубине леса, прелый душный воздух, и соскальзывала жарким брюхом на воду, как в дни своей далекой весны.
Но вода, уже довольно холодная, отпугивала ее. В тени под навесом лежал мертвый поденщик. Неужели смерть была окончательным бесплодным приговором для этого существа, которое она так ревностно охраняла? И ей от него ничего-ничего не останется? Медленно и торжественно, как перед святыней, свернулась кольцами Анаконда. Рядом с человеком, которого она защищала, как свою собственную жизнь, согретая его последним теплом — запоздалой благодарностью показалось бы оно сельве, — Анаконда начала откладывать яйца.
Половодье было побеждено. Как бы обширны ни были соседние поймы, и какие бы бешеные ни лили ливни, страсть растений сломила силу великого половодья. Еще продолжали плыть отдельные камалоте, но воинственный клич: дорогу, дорогу! — умолк навсегда.
Анаконда больше не мечтала. Она вдруг поверила в катастрофу. Совсем близко почувствовала она безбрежные просторы, куда вольется половодье, и ей больше не удастся перекрыть реку. Согретая теплом человека, она бессознательно продолжала откладывать яйца, вестников своего змеиного рода.
В холодных водных просторах плоты камалоте разобщались, расплываясь по беспредельной глади. Длинные крутые волны беспорядочно укачивали растерзанную сельву, а ее смолкшие обессиленные обитатели, окоченев от холода, все глубже вязли в заливных лугах.
Большие пароходы победоносно дымили вдалеке. Маленькое суденышко, увенчанное плюмажем белого дыма, вышло на разведку, медленно пробираясь среди разбитых камалоте. Почти у самого горизонта вырисовывалась на своем плоту могучая Анаконда. Она привлекла внимание людей.
— Вон там, — раздался голос на пароходике. — Вон, на том плоту! Огромная змея!
— Какое чудовище! — крикнул кто-то. — Посмотрите! Посмотрите! Там ранчо. Наверно, она задушила его хозяина.
— Или сожрала живьем. Эти чудовища способны на все! Давайте отомстим за несчастного.
— Только, ради бога, не приближайтесь! — крикнул один из охотников. — Змея, вероятно, разъярена. Она может напасть на нас, как только заметит. Вы уверены, что можете застрелить ее отсюда?
Под золотистыми лучами восходящего солнца, заливавшими подернутую изумрудной пеленой пойму, Анаконда увидала огромную лодку с плюмажем дыма. Она с безразличием посмотрела на эту невидаль, как вдруг различила на корме парохода крохотное облачко дыма, и ее голова больно ударилась о плот.
Анаконда изумленно выпрямилась. Она почувствовала резкий удар по телу, может — по голове. Анаконда сама не разобрала толком. С ней приключилось что-то неладное. Тело ее сперва онемело, а затем ей показалось, что голова у нее задергалась, точно все вокруг, потемнев, пустилось в пляс. Вдруг перед ней как живая предстала родная сельва, живая, но перевернутая вверх ногами, а на ее фоне словно расплывалось в улыбке ранчо поденщика.
— Как мне хочется спать, — подумала Анаконда, с трудом открывая глаза. Огромные голубоватые яйца змеи выкатились из-под навеса и рассыпались по всему плоту.
— Должно быть, время спать… — пробормотала Анаконда. И, собираясь нежно прилечь рядом со своим потомством, она ткнулась головой в плот и забылась долгим вечным сном.
Ночью
Однажды во время половодья тяжелые, вспененные воды Верхней Параны быстро несли меня по глубоким заводям и каменистым порогам из Сан-Игнасио к сахарному заводу Сан-Хуан.
С апреля месяца дожидался я этого паводка. Мои скитания в каноэ по обмелевшей реке в конце концов надоели греку. Это был старый моряк британского военного флота; до этого он, очевидно, разбойничал вместе с пиратами в Эгейском море у себя на родине; или, что вероятнее всего, вот уже лет пятнадцать занимался контрабандой водки в Сан-Игнасио. От него-то я впервые и научился любить и понимать реку.
— Ну что ж! — сказал он, глядя на взбухшую Парану, — теперь, пожалуй, с грехом пополам вас можно назвать сносным моряком. Не хватает только, чтобы вы поплавали по реке в хорошее половодье! Вон, видите, валун на быстрине дель Греко? — указал старик. — Так вот, когда вода накроет этот камень, берите лодку и попробуйте миновать бухту Тейукуаре. Если вам это удастся, можете считать себя стоящим парнем, если вернетесь, конечно. Не забудьте прихватить запасное весло, потому что одно-два вы наверняка сломаете, да жестяной бидон из-под керосина, хорошо закупоренный и облитый воском. Ведь у вас их много. Впрочем, может случиться, что и это не поможет.
Итак, прихватив лишнее весло, я спокойно отдался течению, которое несло меня прямо к Тейукуаре.
В глубине этой бухты скапливается по крайней мере половина всех бревен, гнилой соломы, пены и мертвых животных — их приносит сюда разлившаяся река. Все это густое месиво медленно наступает на берега, затопляет их, ползет вверх, как бы сливаясь с их склонами в сплошную грязную массу, и образует огромную спокойную заводь — настоящее саргассово{21} море.
Но вода постепенно прибывает, и подхваченные течением бревна, быстро кружась и подпрыгивая на отмели, устремляются в бухту между высокими восьмидесятиметровыми скалами, которые прикрывают выход из Тейукуаре,
