как последний идиот. Вытащи он тогда свою катану, и что бы я делал в эти доли секунды? Как он лихо башку-то ниндзе с удара снёс! Мог бы и мне так же врезать.
Мои моральные самоунижения прервал звук двигателя.
Мощный и могучий рык!
Неспешно отходивший назад баркас вдруг вздрогнул, и даже не скрипнув своим ржавым с виду корпусом, чуть ли не наполовину выбросился из воды, рванув вперёд и описывая крутой, пенный разворот.
— Ого себе рыбак! — услышал я за спиной возглас одного из казаков, — Ваше Сиятельство, прикажете пулемётом его достать? Уйдёт ведь…
— А и пусть, — помахал я рукой вслед набирающему ход судёнышку, показавшему вдруг свой звериный норов, — У меня к нему нет претензий.
С виду судно вроде бы и утлое, а на деле многим фору даст, а потом ещё и выиграет в скорости. Не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что убийцы и контрабандисты в Японии под одними и теми же главарями ходят.
Звук мотора и мой разговор с казаком вывели из ступора офицера, оставленного на причале. Он, почтительно обращаясь к моей спине, что-то опять быстро — быстро затараторил, вынуждая нас с Аю к нему развернуться.
— Он говорит, что когда господин Мацумаэ почтил его перед отъездом беседой, то он обмолвился, что Чёрный Дракон, по его сведениям, был в молодости изгнан из личной гвардии Императора. Какие-то внутренние интриги. Сегодня он увидел наглядное подтверждение словам Главы Клана.
— Это что же он такого увидел, чего я не заметил? — недовольно проворчал я, не собираясь вступать в долгие разговоры.
Нет ни настроения болтать, ни желания торчать на холодном ветру.
— Чёрный Дракон. Он сделал себе сэппуку, глядя на Императрицу, — перевела мне Аю.
— И что в этом необычного?
— Императорский дворец находится в другой стороне. Своим поступком Дракон показал, что он всё так же предан Императорской Семье.
—А как-то иначе это нельзя было сделать, без вспарывания живота? И кстати, я про сэппуку не часто слышу. Обычно у нас про харакири пишут и рассказывают, а ещё про камикадзе.
— На самом деле сэппуку и харакири — это почти одно и то же. По крайней мере оба слова пишутся двумя одинаковыми иероглифами, которые всего лишь меняются местами. Кроме того, слово сэппуку больше соответствует японскому духу, а сам ритуал предполагает определённые правила. Чёрный Дракон посчитал, что его честь воина покрыта позором и выбрал для себя самый почётный выход, — выдала мне ещё один урок Аю, но по ней было видно, что держится она из последних сил.
— Дикий народ, дикие нравы, — только и смог пробормотать я в ответ, помотав головой, — Поехали лучше домой, пока ты совсем не расклеилась.
* * *
От моих жён мне достоверно известно, что я — бесчувственный чурбан.
Пусть я это не от всех них слышал, в основном от Дашки или Алёны, но остальные это утверждение не оспаривали, а наоборот, всячески поддерживали.
Так вот нет. Это неправда.
Всё произошедшее сегодня на причале для меня бесследно не прошло. Мне и самому-то как-то не по себе было, так ещё и Аю пришлось дома успокаивать. В итоге накапал ей лошадиную дозу валерьянки и уложил спать. Посидел около её кровати, а когда она наконец-то засопела, осторожно вытащил свою руку из её ладошек.
Тяжело молодой японке в Императрицах. Не зачерствела она ещё душой.
Да и я, успокаивать-то её успокаиваю, а у самого кошки на душе скребут.
Это надо же мне было с таким сложным народом связаться.
А уж их гипертрофированное чувство чести — так оно вообще за гранью моего понимания. У нас тоже самоубийцы бывают. Стреляются иногда от безответной любви или проворовавшись, но чтобы вот так…
А я ведь видел однажды, что японцы одержимы. Помнится, когда мастер Касимо с помощниками в белых повязках щеголять начали, я особо всерьёз это даже и не воспринял. Казалось, что спектакль смотрю. Зато сегодня воочию увидел, чем такие спектакли заканчиваются. И до самой селезёнки проняло.
У нас всё к тому идёт, что рано или поздно, но добью я сёгунат.
Уже сейчас от них те же солдаты и офицеры бегут понемногу, десятками переправляясь по ночам на Хоккайдо. И Мацумаэ мне в письме написал, что остатки Кланов с Хонсю, те, кто не поддерживал изменников, довольно активно начали людей набирать. Эх, чую, скоро жахнет в Японии! И свалится мне в руки счастье, в виде целой страны, со своими нравами и обычаями. В том числе и с такими, от которых жуть берёт и мурашки стадами по всему телу бегают.
— Ваше Сиятельство, Их Превосходительство генерал Алябьев вас к телефону просят, — прервал мои думы слуга.
— У телефона, — поднял я трубку, перейдя я в кабинет.
— Олег Игоревич, шестидюймовые орудия привезли! — услышал я торжествующий голос генерала.
— Что за орудия? Откуда? — изумился я, уж было совсем настроившись на очередные неприятности.
— Так с флотскими же договорённость была. Как начнут они на кораблях орудия на новые отечественные менять, так старые нам понемногу будут подкидывать. Не бесплатно, разумеется. Вот и дождались! Четыре шестидюймовки системы Канэ. Но и это не всё! Их два опытных комендора сопровождают, у которых через месяц срок службы истекает. Они оба на контракт готовы пойти. Как вам новости?
— И радостно, и стыдно, — признался я.
— Это с чего стыдно-то? — не понял меня Алябьев.
— Ну, как же. У меня сталелитейная Империя под рукой, а мы с вами, как дети, старым французским пушкам радуемся. Вот и стыдно.
— Да полноте вам. Отличные орудия. Надёжные, точные, скорострельные. И снарядов к ним полным — полно в арсеналах осталось. Чего ещё-то желать?
— Всё то же самое, но лучшего качества и своё. Впрочем об этом мы позже поговорим, не по телефону, а пока суд да дело, заглянули бы вы ко мне, на рюмку чая. Заодно я вас с одним любопытным планом города ознакомлю.
Глава 110
За свою жизнь мне доводилось видеть Аю всякой, но настолько разгневанной я её не видел ни разу, как этим ранним утром.
— Твои соотечественники уговорили шестерых юных девушек поехать непонятно куда! Прошло больше месяца, а от них ни письма, ни весточки. Их наверняка изнасиловали и убили, но я не могу допустить, чтобы такое сошло кому-нибудь с
