руки девушки по швам.
Олеся больше не стала слушать слов Лексы, взглядом его не прожечь, бить? После…
«Разные мы с ними, совершенно! Да и Миры видно сильнее различаются, чем казалось».
Хотя, Олеся припоминала, что и на Земле сжигали на большущих кострах людей, как говорили от заразы оберегая. Но Остапа… И пирушку. В голове всплыло слово «Тризна». К чему оно, и что означает Олеся не помнила. Она развернулась и насколько смогла быстро поспешила к тому дому, на какой указал Лекса. Боялась, что останься она ещё хоть на миг, точно вцепится в Лексу и… Сначала она должна отдать дань Остапу и попрощаться с ним.
Подбежав к дому, на который указал Лекса, Олеся без стука и церемоний зашла, и куда делась ей деликатность? Зашла в чужой дом, да и пофиг, деревенская скромная Олеся осталась на Земле. Она уже стала замечать за собой изменения, да и дерзость её была оттуда же родом. Словно крылья у неё за спиной расправлялись.
Но казавшись в коридорчике, Олеся растерялась сперва, тут были три двери и все они были закрыты. Придётся ломиться во все?
«Да и …»
Но тут позади неё распахнулась дверь, и вошёл сильно запыхавшийся Трофим. Он видать, и сюда за ней пошёл, сопровождает, видать, чувствует свою причастность, вину.
«Надо ему потом ещё раз сказать, что он ничего не должен, да то позже, успеется».
— К Остапу?
— Да, попрощаться хочу.
— И то дело, только — только успела, уже отправляются, вон слышны на дворе голоса. А тебе в эту дверь. Там он.
И Трофим указал ей на крайнюю правую дверь.
— Спасибо тебе Трофим! Хороший ты!
— Иди, девочка, а то не успеешь, помешают. Я тут обожду.
И Леся пошла. Вся её решительность куда-то делась, и крылья у птахи сложились и втянулись под кожу. Но она пересилила себя, и хоть перехватило опять от подкатившего кома горло, но она зашла в светлицу. Комната была небольшая, но светлая, и потому Остап, что находился на топчане, среди всего белого белья, уже и без вещей окровавленных, казался тоже белым. Он был укрыт, вымыт и укрыт, видно приготовили его, убрав лишнее, мирское и грязное. Было не укрыто только лицо. И на фоне этого всего белого и сам он был такой белый и спокойный. Не было больше на лице мук и страданий. Он был …безмятежный. Он словно спал. Олеся на цыпочках, словно боясь спугнуть что-то неведомое, хотела уже подойти к топчану. Было страшно дотронуться до него. Вот ведь только недавно шли рядом по улице, и пришёл он вот, навстречу… смерти.
— Олеся, — раздался внезапно от двери тихий, едва различимый шёпот Никодима, и тот даже рукой махнул, подзывая её.
Она от неожиданности чуть не вскрикнула. Но повинуясь этому шёпоту, вышла. Закрыв дверь Никодим посмотрел на неё, уточнив:
— Попрощаться пришла?
— Да.
— Нам ехать пора, лекарство действует недолго, а надо успеть довести его до знахарки. Ты сама домой дойдёшь?
— Лекарство? Знахарка?
— Да, и спасибо тебе большое, что вернула его! Прости, что оставили тебя, но с ним надо было быстрее…
— Что? Кого вернула? Откуда?
— Так Остапа же! Если бы не твой дар, не твои слёзы, он бы ушел за грань! Ты молодец, Лесюшка! Ты вернула его! — Никодим поймал руки Олеси, сжимая их в своих огромных крепких руках. — Я так благодарен Сварогу, что привёл тебя в наш Мир.
— Подожди! Остап жив?
— Ну, конечно, жив! Мы же тебе говорили, и Трофим говорил, он с тобой и остался, но ты слаба была после перевоплощения. — И Никодим неуверенно посмотрел на Трифима, который кивал болванчиком подтверждая каждое слово Главы Барсуков. — Дар, он же ведь даром не даётся! И прими мои поздравления! Я так рад за тебя и за нас! Прости, что на бегу, мы ещё обязательно это отпразднуем, ты теперь мне, как дочь! Родича от смерти спасла!
— Так он жив?
Она никак не могла понять, слова опять пробивали себе долгий путь сквозь пелену к осознанности.
— Олеся, да что с тобой?
— А похороны… Чьи тогда похороны?
Никак не могла прийти в себя девушка, у которой опять потекли слёзы, но теперь от облегчения, и немножечко от счастья, в которое так хотелось верить!
— Так зачинщиков и убивцев! А вечером и празднования, но без Остапа, конечно, рано ему ещё! Нам ехать надо, девочка, надо успеть!
— Я с вами!
— Не нужно бы…
— Я теперь от него никуда!
— Тогда иди на двор, поедем сразу. Сейчас вынесем Остапа. Торопиться надо.
— Да! Только попрощаюсь.
И она повернулась от торопливо уходящего в комнату Остапа Никодима. Он с другими мужиками готовился аккуратно перенести Остапа в телегу. А её взор уткнулся в Трофима, что так и стоял прислонясь к стеночке.
— Трофим, он правда жив? Мне не послышалось?
— Жив, Олесюшка, я же…
— Трофим, спасибо тебе за всё! Что Остапу помогал, что рядом был, что приехал, несмотря на то, что не восстановился ещё! Ты очень хороший! Я так рада, нет, мы так рады, что встретили тебя!
— Что ты, Олеся из Рода … Прости, не знаю, какого.
— Сойка я, Трофим. Скажи, если не так тебе сложно, я там в обморок упала, а что было?
— Ты прошла инициацию, Причём, дар твой необычный открылся, слёзы твои были, как живая вода, брызнули они Остапу на грудь. Одна и мне досталась, видать, потому и хожу ещё. Но капли твоих слёз не впитывались в одежду, а так и не смешиваясь ни с чем, катились к его ране, собираясь в ручеёк. А там, когда ты руки свои убрала, кровь из него выходила, но, как только подкатились капли живой воды, так кровь и встала. А капли впитались внутрь. Знахарка успела споро лезвие вытащить, но кровь уже не шла. И пена идти горлом перестала, затих он, но стало ясно, что жив он и лучше ему, дышать стал легше. Ну а ты не вынесла такого сильного пробуждения дара могучего и сознание потеряла. Тебя чаровница трогать запретила. Сказала, сама в себя придёшь. Но время шло, руки твои холодели. Она тогда и сказала тебя тормошить, что ты между мечешься, а вернуться не хочешь. Вот я и … Прости, никогда даже дочь ни одну не ударил, а тебя по щекам бил. Прости меня.
— Ну что ты! Ты же меня спасал! Я не в обиде. Да и пришлось тебе возле меня быть, а мог бы лежать себе и поправляться.
— Дык, из-за меня же всё
