– Это что, анекдот, профессор?
– Ах, анекдот! Сейчас расскажу... Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон Бонапарт присутствуют на параде на Красной площади. "Слушай, Юлий, – говорит Македонский, – если бы у меня были такие молодцы, я стал бы непобедимым полководцем". – "Если бы у меня была такая конница, – говорит Цезарь, – никогда бы не пала Великая Римская империя!" – "Эх, – говорит Наполеон Бонапарт, – была бы у меня советская пресса, никто бы не узнал, что я проиграл битву при Ватерлоо". Все засмеялись, громче всех закатывался лошадиноподобный Шашкин.
Поезд бежал по Подмосковью. Уже остались позади Никольское, Салтыковка, Железноводск. Такты колес были длинными, веселыми.
– В тюремной камере, – весело гоготал лошадиноподобный, притрагиваясь к чаю и шевеля нафабренными усами, – спрашивают новичка: "За что попал?" – "За браконьерство". – "Сколько влепили?" – "Десять лет". – "Ты что, мужик, – удивляется шара, – кто ж за это дает десятку?" – "Да рыбу я глушил, объясняет тот, – закинул динамит, а он как шарахнет! Всплыло три леща и двенадцать водолазов".
Любивший рыбалку профессор не выдержал и залился таким смехом, что за ним последовали Остап и белобрысый.
Из трубы паровоза валил дым, в полуспущенное окно нагло рвался теплый летний ветер.
– Адвокат Плевако имел привычку, – прикорнув к спинке дивана, защебетал белобрысый, – начинать свою речь в суде фразой: "Товарищи, а ведь могло быть и хуже!" И какое бы дело ни попадало адвокату, он не изменял своей фразе. Однажды Плевако взялся защищать человека, изнасиловавшего собственную дочь. Зал был набит битком, все ждали, с чего начнет адвокат свою защитительную речь. Неужели с любимой фразы? Невероятно. Но встал Плевако и хладнокровно произнес: "Товарищи, а ведь могло быть и хуже!.." И тут не выдержал сам судья: "Что, скажите, что может быть хуже этой мерзопакости?" – "Товарищ судья, – огрызнулся Плевако. – А если бы он изнасиловал вашу дочь?" Почему-то никто не засмеялся. Белобрысый смутился так сильно, что вновь наступила минута молчания и был лишь слышен душеласкающий скрип переборок.
– Ничего, студент, анекдот хороший! – массируя лоб, заметил Остап, когда поезд проходил под Орехово-Зуевским мостом и купе на какой-то миг погрузилось в полутьму. – А вот вам из жизни царствующих особ... – Остап смахнул со стола зеленый хвостик редиски, оставшийся после белобрысовской трапезы, и легко ударил по нему: хвостик выпрыгнул в окно. – У императрицы Екатерины околела любимая собака по кличке Томсон. Она попросила графа Брюса распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру и сделали чучело. Граф Брюс приказал об этом Никите Рылееву. Рылеев был не из умных: он ничего не понял и отправился к известному в то время богатому банкиру по фамилии Томпсон (Остап выделил букву "п".) и передал ему волю императрицы. Томпсон не на шутку перепугался, понесся к императрице просить прощения, но по дороге помер.
Все покатились со смеху, особенно отличился лошадиноподобный: он ржал с таким напором, что все долго могли видеть его выставленные наружу сплошные желтые зубы.
По вагону, скрипя сапогами, прошел проводник. Он постучался, заглянул в купе и с хрипотцой в голосе промолвил: – А-а, вас я уже компостировал, извиняйте, граждане... Как только дверь за ним закрылась, поезд остановился.
Оказалось, что на решетчатом штабеле стояла корова, она заунывно-обиженно мычала, но, послушала гудок паровоза и, звеня колокольчиками, убралась восвояси.
– Раз пошла такая тема... – Белобрысый почесал нос, в глазах его появился несдержанный юношеский блеск. – Анекдот из жизни князя Цицианова... Князь Цицианов, известный поэзией рассказов, говорил, что в деревне его одна крестьянка разрешилась от долгого бремени семилетним мальчиком, и первое его слово в час рождения было: "Стакан самогонки с содовой!" – Парадоксально интересно! – воскликнул Остап. – Не в бровь, а прямо в глаз.
Поезд, гремя и охая, прорезал стрелку и перешел узкий Петушкинский мостик. Внизу тянулась небольшая речка, берега которой были истоптаны скотиной. По воде плавали пестрые утки. Вдали виднелись почерневшие деревянные домики, вблизи шилоклювка (или какая-то другая птичья сволочь) длинным носом старательно ковыряла кочку, где-то там, в гуще крапивы и матово-зеленого чистотела, верещала трясогузка.
– Рабинович удивительно похож на Ленина! – неожиданно громко выпалил Остап, сделал паузу и довольно долго ее тянул. – Гмм.. кто похож на Ленина? – инстинктивно робея, удивился лошадиноподобный.
– Это анекдот.
– А-а...
– Так вот, Рабинович удивительно похож на Ленина. Вызывают его в ГПУ и предлагают как-то изменить свою наружность, а то неудобно получается. "Ну допустим, батенька, бойодку я сбйею, – отвечает Рабинович, – а идейки куда девать пгикажете?" Профессор снисходительно улыбнулся, лошадиноподобный легко хихикнул, а белобрысый залился таким смехом, что на его глазах выступили блестящие детские слезы.
– Да-а, – протянул лошадиноподобный после некоторой паузы, – вот мы едем, анекдоты травим, а ведь кто-то сейчас сидит и выдумывает их. А, товарищи?
– Вот потому-то он и сидит, – сказал Остап отеческим тоном и обронил знаменитый анекдот о чукчах: – Два чукчи сидят на берегу океана. "Хочешь, анекдот расскажу?" – "Политицкий?" – "Ну!" – "Не надо, сошлют!" – А вот тоже о чукчах, – живо подхватил белобрысый. -Чукча говорит: "Я оцень, оцень сильно изуцаю русский языка. Казный день я запоминая восемнадцать слов. И всего я зауцил тысяцу слов. И это все здесь (показывает на голову), в зопе!" Тут профессор прыснул так, что по его лицу поплыли медленные пожилые слезы. Лошадиноподобный Шашкин фыркнул и вписался не в тему:
– "Ты за что сидишь?" – "За лень. Мы с приятелем рассказывали друг другу анекдоты. Ладно, думаю, утром донесу. Но утром за мной уже пришли".
Едва он закончил, пенснеобразный любитель рыбной ловли стряхнул с себя анекдот из жизни палачей:
– Приходит палач домой. За плечами мешок, в котором что-то шевелится. Жена спрашивает: "Что это ты притащил?" -"Да так... халтурку на дом прихватил".
По всему купе раздался взрыв заразительного смеха.
– Сидит обезьяна на берегу Нила и полощет веревку в воде, – продолжал Остап. – Идет бегемот: "Ты что делаешь?" – "Дай двадцать центов, скажу". – "Возьми. А зачем тебе веревка?" -"Крокодилов ловлю". – "Дура! Кто же ловит крокодилов на пустую веревку?" Обезьяна (про себя): "Дура – не дура, а двадцать долларов в день имею".
Снова общий неудержимый хохот охватил все купе.
– Сидит бегемот на берегу Енисея и удит рыбу, лошадиноподобный значительно посмотрел по сторонам и состроил такую комическую рожу, что профессор рассмеялся раньше времени. – Мимо проплывает крокодил. "Далеко ли до Астрахани?" -"Близко". – "Ничего, я на велосипеде".
– Летят два крокодила, – белобрысый вытер платком лицо и достал из рюкзака куль с овсяным печеньем. – "Мы можем упасть!" – "Да нет, у меня во рту гайки!" – Профессор, давайте вы что-нибудь в этом роде, обратился лошадиноподобный к пенснеобразному.
– В этом роде? сейчас... а вот! Посетитель в ресторане. "Принесите мне кастрюлю супу." Принесли. Он берет и выливает себе на голову. Официант: "Что вы делаете? Это же суп!" – "А я думал – компот".
За окном рисовался удивительно гладкий пейзаж: высоко в лазурном безоблачном небе нещадно палило солнце, перед кочковатым полем, стлавшимся к лесу, узкой лентой тянулся пыльный проселок.
– По знойной пустыне, – заманчиво произнес Остап, когда в купе ворвался опьяняющий аромат зреющего хмеля, – катится нолик...
"Стоп! Стоп! Стоп! И еще раз стоп! Да сколько же можно заниматься тягомотиной? – расхорохорится нетерпеливый читатель. – Что это за анекдотики? – сорвется у него с языка. – Тары-бары-раздобары!.. Что это за ремарочки в романе? Жесты отчаяния? Интермедия? Зачем же играть на трепещущих струнах читателя? Что это за смехотворные занятия? Желание вызвать таким образом доброе расположение?.. Совершенно непонятно!" Ну ведь могут же люди ехать в поезде и рассказывать друг другу анекдоты?
"Не могут!" Ну ведь могут же!
"Нет, не могут! А если и могут, то..." Ну что ж, извольте! Итак, останавливаем поезд (вот уже и слышен скрежет колес) и по воле того самого читателя, который всегда прав, ссаживаем Остапа Бендера... (Где же его ссадить-то?) ну, скажем... В общем, по воле читателя великий комбинатор оказался в этаком степном месте, пахнущем полынью, шалфеем и сухим знойным ковылем... Поехали дальше?
"Поехали, поехали. Это черт знает что!"
Глава 30
КОННЫЙ ПЕШЕМУ НЕ ТОВАРИЩ!
Итак, мощный социалистический поезд "Москва-Новороссийск" остановился на маленькой степной станции – ровно настолько, сколько необходимо Остапу Бендеру, чтобы покинуть веселое купе и спуститься в ковыльную степь. Остап посмотрел вслед убегающему поезду и расправил плечи. Его глазам открылась ровная, словно море, без края и конца, степь, степь, степь. "Постойте, это почему же без края?! Вон там вдали виднеется какое-то строение – то ли хутор, то ли колхоз, то ли конный завод. Это кто там пасется? Конечно же, русская степная борзая. А кто там рядом с борзой? Ну да, вороная лошадь-степняк. Значит, конный завод!" Послушайте, дорогой читатель, вы так и будете влезать и спорить?! Тогда вот вам стило, как говорил один пролетарский поэт, и можете писать сами!..
