– Да, да, да...
– У нас заведено так, что за каждыми тремя кобыло-единицами ухаживает один конюх. Сами видите, кобылы находятся то в стойле, то в загоне... А здесь у нас родилка. Жеребята всегда остаются с матками – мы не звери. Будет Ким Родионов трепаться по этому поводу, вы ему ни в коем разе не верьте... – Андрей Тихонович подошел к маленькому годовалому жеребенку. Жеребенок лежал на земляном полу. – У, ты моя лапочка золотая! Ты что на меня свои глазенки таращишь? Что там у тебя, мой золотой, в голове? А? Отвечай, мой хороший. -Жеребенок, прижав уши к голове, попытался встать на ноги. Но так и не встал. – Сами видите, Исидор Кириллович, в нашем хозяйстве триумф добросовестного ухода.
– Как вы сказали?
– Триумф.
– О, конгениально!
Директор улыбнулся и вошел в соседний бокс, щедро устланный соломой. Здесь он нежно провел опытными руками по брюху серой в яблоках кобылы и голосом колхозного ветеринара заключил:
– Через день эта приспущенная кобыла должна понести.
Администратор понимающе кивнул.
В это время в конюшню быстро, словно по раскаленной крыше, вошла знаменитость Прилежаевского конного завода спортсмен-наездник, он же комсорг с подмоченной совестью Ким Родионов. – Андрей Тихонович, – сдержанно заговорил он, – там вас к телефону. Из райкома звонят.
Нос у комсорга был вздернут до необычайности.
– Да-да, иду. Вот, это наш наездник Ким Родионов. Тот самый... Познакомься, Ким. Наш новый администратор Исидор Кириллович Гурий.
– Ну здравствуйте, товарищ Ким, здравствуйте!
Директор засеменил из конюшни.
– Значит, вы наш новый администратор? – поздоровавшись, начал комсорг. – Вы уже включились? Нет? Да? А директор вам уже все показал? Нет? Да? Вы профессионал? Нет? Да? И это хорошо. А я вот уже скоро как три года на этом заводе.
– Три года? А в гонках в последний раз когда участвовали? Я тут был на ипподроме в Москве...
Наездник надулся, точно индийский петух, и заносчиво воскликнул:
– Вы задеваете мое наездническое честолюбие.
Он хмыкнул, обнял шею красивой и стройной лошади с тонкими ляжками и блестящей гнедой шерстью, надел на нее уздечку с кистями, взял под уздцы, вывел из денника и, наконец, сел на нее верхом. Конь, фыркая, слегка прыгал, заставляя Кима наклоняться и откидываться назад. Остап усмехнулся: "Высоко парит!" Ким же хлестанул коня по бокам нагайкой и поскакал на конное поле. Зрелище было великолепным. Земля слегка тряслась под копытами стройной гнедой. Наездник выровнял перед прыжком шаг и с захватывающей скоростью перелетел через препятствие из ивовых прутьев. Остап закурил. Наездник был ему не интересен.
Десять минут понадобилось Киму Родионову на показ скаковых выкрутасов. – Тпру!
Администратор торжественно улыбался.
– Впечатляет! Сразу видно, что вы лошадник с рождения. Ким с апломбом слез с лошади, отвел ее назад в стойло, после чего выдал вот такой текст:
– Вы, наверно, не знаете, что пригодными чистокровными жеребцами считают таких, которые испытаны на бегах. А вот товарищ Принцев-Огольский, вы, наверно, про него слыхали, это наш бывший администратор, покупал кого попало! Ведь жеребцов-то только я умею выбирать. Где там! Один по конным ездил. Вы знаете, сколько продолжается беременность матки? Нет? Да? Никто не знает! Одиннадцать месяцев!..
– При чем здесь это? – прервал его Остап, а про себя подумал: "Вот навязался".
– Как же причем, товарищ Гурий?! Как же причем? Вы, как администратор, обязаны это знать. А вот Андрей Тихонович этого знать не желает. Он уже через два месяца отнимает жеребенка у матки – и на продажу. Не завод, а конная биржа. Тут скоро так будет, что нам останется разве только скрещивать осла с кобылою...
– Ну это вы зря. – ...и получать мулов! Точно вам говорю! Не верите? Нет? Да? Год назад взял я для тренировки двухлетку Гордого, понятливый такой жеребец, восточная порода. Полюбил я его, дрессировал целый год. А он его цирку продал! Неделю тому назад!
– Кто продал?
– Как кто? Андрей Тихонович!
– Вы что же, товарищ Родионов, жалуетесь?
– Представьте себе, что да!
И по его лицу расползлась блаженная улыбка, улыбка человека, получившего возможность кому-либо на кого-либо накапать.
– Кому же мне жаловаться, как не новому администратору. Ляшко всех в дугу гнет! Всех! И вас гнуть будет! Ведь ясно же, что старых коняг, изъезженных, продавать надо, а не этих... красавцев! Это так же ясно, как ясно то, что конный пешему не товарищ. Вы видали его кабинет? Нет? Да? Он не явился вам сюрпризом? Нет? Да? Ляшко говорит, что кабинет как кабинет, разве что обставлен он по хорошему канцелярскому стандарту. Ведь вы только посмотрите!... (Тут он запнулся.) Видите, идет человек?
– Вон тот, низенький?
– Да.
– У него что, всегда на лице играют серии улыбок различной силы и скепсиса?
– Это наш злой бухгалтер Нечаев. – Злой?
– Стал злым после того, как у него украли портфель с чемоданным ремнем. Сейчас увидите!
Гражданин с "сериями улыбок" на лице приблизился к молодым людям.
– Это вы наш новый администратор?
– Да, на практику направили.
– Очень приятно. Меня зовут Олег Вячеславович...
– Нечаев?
– Ах, вы уже знаете...
И злой бухгалтер злобно покосился на комсорга с подмоченной совестью.
– Пожалуйте в управление, товарищ администратор. Вам необходимо определить ставку.
"Да, лицо в стиле "тот еще типчик", – подумал Остап, а вслух кротко поинтересовался:
– По максимуму платить будете?
– Как полагается! – суконным языком ответил Нечаев. – Что я вам говорил, – шепнул на ухо администратору Ким. – Не зря его у нас прозвали злым. Отставной козы барабанщик хренов. – Что вы там, товарищ Родионов, шепчете? – Олег Вячеславович от злости закрутил пуговицу на пиджаке.
– А что я шепчу?
– Гадости, наверно, опять про меня кукарекаешь?! -Чувствовалось, что у Олега Вячеславовича сосало под ложечкой. – Опять звонишь, что у меня на языке мед, а на сердце – кусок льда? Ну, Ким, держись!
– А что? А я ничего...
– Пожалуйте в правление. А вы, товарищ Родионов, за лошадьми бы лучше присматривали.
– Я? На это Петрович и Савелич есть. Вы бы лучше сказали, когда, наконец, бухгалтерия объявит выплату гонорара.
– Все Андрей Тихоновичу скажу! Вы – дезертир трудового фронта!
– Дезертир трудового фронта, дезертир трудового фронта... – передразнил Родионов. – Ну и говорите! Мне с вашим Андрей Тихоновичем лясы точить нет никакого смысла! Я человек слишком известный для этого.
– Ну ты дождешься!
"По-моему, я попал в детский сад", – подумал великий комбинатор.
На светлом июньском небе дотошно висело яркое солнце. Где-то чирикали надоедливые воробьи. Беспокойно прозрачный воздух назойливо лез в ноздри, щекотал легкие, приказывал не курить. Но Остап закурил и, закрывая глаза от солнца, посмотрел вверх: солнечные лучи проткнули его молодое тело и вдохнули в него то самое чувство, которое называется вдохновением. Великий комбинатор эффектно выплюнул недокуренную папиросу, с щемящей нежностью взглянул на злого бухгалтера и двинулся через конный двор в сторону правления. Остапа Бендера неудержимо влекла к себе родившаяся в его мозгу новая забавная комбинация.
Глава 31
"ТРУДАРМЕЙСКИЙ" ФАНТОМ
В тот день, когда Остап прощался с капитаном Ишаченко в Москве, в Ростове-на-Дону в редакцию газеты "Донской трудармеец" назначили нового главного редактора. Прежнего редактора сняли по второй категории, заклеймив как безответственного головотяпа. Новый глава "Трудармейца" Аггей Трифонович Длинноногов битых четыре часа ходил из комнаты в комнату и знакомился с каждым сотрудником.
– Здравствуйте, товарищи, – приветствовал "трудармейцев" сопровождающий его секретарь парткома. – Это ваш новый главный редактор, товарищ Длинноногов. – Ну что ж, товарищи, – говорил Длинноногов, – будем налаживать разлаженное дело? Конечно, будем! Хватит, товарищи, лямку тянуть. Будем поднимать газету!
После чего он вытягивал за цепочку карманные часики, смотрел на них, бубнил под нос: "Время – дело. Пора бы уже размахиваться, товарищи!" – тонким негнущимся пальцем захлопывал крышку часов, шел дальше.
И так в каждой комнате.
Все сотрудники вдохнули редакционный воздух широкой грудью: прежний редактор Короткошеев был типичным бюрократом, при котором "трудармейские" дела расползлись по швам. Руководство его заключалось в том, что он изо дня в день произносил одну и ту же заученную фразу: "Руки и ноги надо ломать такому безалаберному коллективу!" Аггей Трифонович всем понравился. И в самом деле, как может не понравиться руководитель высокого роста в весьма элегантном костюме и с легкими интеллигентскими морщинками на лице!
Но на другой день случилось невероятное: этот самый интеллигентный руководитель заперся в своем кабинете, окна которого были занавешены коричневыми ситцевыми занавесками с выцветшими разводами, никого не принимал, никаких указаний не давал, на телефонные звонки не отвечал.
