— Федька, скажешь мамкам, чтобы сына на руках несли. Царицу пусть под руки крепко держат, месяц назад ей занедужилось, слаба она еще.
Дмитрия Ивановича несла вдовая боярыня Преслава Устиновна, уже девять лет как матерая вдова. Муж боярыни, Федор Воронцов, когда-то ходил в полюбовниках у царя, но уже давно укрыла его землица. Только и оставался вдовой бабе один путь — идти в монастырь, и если бы не чадо, которому со временем стать во главе рода, так бы и поступила. Сейчас же она была матерая. А матерая баба — что мужик: и с боярами в веселье за одним столом сидит, и братиной не побрезгует.
Поначалу так и складывалось — опала не затронула род Воронцовых, не было пира, чтобы Иван Васильевич забыл про матерую вдову Преславу. Она уверенно чувствовала себя не только в мужнином доме, но и среди веселого боярского застолья и вместе с ближними боярами поднимала чарку во здравие самодержца. Бояре тоже как будто свыклись с ее новым качеством и называли по отчеству.
Однако с недавнего времени Иван как будто забыл про Воронцовых: не присылал им калачей со своего стола, не приглашал на пир, а однажды в Думе захудалые Михалковы осмелись сесть впереди Воронцовых.
И Преслава Устиновна поняла, что она не простила царю смерти мужа. Боярыня варила зелье, поливала им следы государя, но Иван как будто смеялся над ней, как прежде, был краснощек, и часто в коридорах дворца дразнил боярыню его громкий смех. Преслава заговаривала песок и втайне подсыпала его в покои молодых, желая вызвать бесплодие у Анастасии, но царица, попирая колдовские заговоры, родила наследника. Дмитрий рос веселым и крепким ребенком, хворь обходила его стороной, и многочисленные мамки, храня наследничка, каждый день окуривали его благовонным ладаном. Младенец казался неуязвимым, и когда неожиданно Анастасия Романовна велела боярыне быть в свите при паломничестве к святым местам, Преслава Устиновна только поклонилась царице, и невозможно было угадать, что прячется за этим почтением.
Ямщики, взяв под уздцы пугливых кобылиц, переводили их по плавучему мосту. Жеребцы, высоко задрав головы, неуверенно гарцевали по бревнам, далеко вперед выбрасывая тонкие ноги. Сильное течение в досаде стучало по настилу, и колючие холодные брызги обжигали лицо, норовили угодить за шиворот. Следом, в окружении множества боярышень и мамок, шла царица. Преслава Устиновна держала на руках младенца. Дмитрий безмолвствовал, тихо посапывая во сне. Чадо не интересовало беспокойное ржание коней, не надоедал шум взбесившейся воды, на руках мамки было спокойно и тепло.
Дмитрий был похож на Ивана Васильевича: лоб широкий, нос слегка загнут книзу, а глаза смотрели на подданных умно и строго. Вот она, расплата — в ее руках! А почему бы одним махом не рассчитаться за нанесенные обиды? И от этой нежданной мысли стало жарко. Преслава плотнее прижала к себе Дмитрия, и он хмыкнул, словно насмехаясь над тайными мыслями матерой вдовы.
Рядом с Преславой шествовали другие боярыни, которые то и дело поправляли царевичу одеяльце, отирали сопливое заспанное личико мягким полотенцем.
— Подержи царевича, руки у меня устали, — сказала Преслава, и когда одна из боярышень с радостью приняла Дмитрия, умиляясь доверенной честью, она легонько подтолкнула девицу в бок, и та, ойкнув, повалилась в беснующуюся воду.
Река Шексна с благодарным журчанием приняла жертву, заботливо накрыла ее пеной и, весело забавляясь, потащила вниз по течению.
На лицах бояр застыл ужас.
Замерли мамки и боярышни, а потом пронзительный девичий голос заставил всех встряхнуться от оцепенения:
— Помогите! Помогите!!
Течение бурлило, злорадно хохотало, все дальше от моста старалось утащить девку с младенцем, река сполна рассчиталась за оковы, которыми перетянули ее от берега до берега.
— Да что же вы встали?! — орал Алексей Басманов. — За девкой! Царевича спасайте!
Девка еще раз нырнула под воду, а когда течение выбросило ее на поверхность, руки у нее были пусты. Боярышня отчаянно боролась за жизнь и что есть силы молотила ладонями по бурлящей поверхности.
— Мальца спасайте! Царевича!
Стрельцы, побросав бердыши, бежали вдоль берега, рвали кафтаны о камни, падали, разбивая лицо, и снова бежали вслед. Река не хотела пускать их — сильное течение сбивало с ног, норовило накрыть с головой.
Неожиданно выплыл царевич, но это продолжалось у только мгновение, и холодная мутная вода вновь забрала его.
Иван стоял безмолвно, черты его лица затвердели камнем, обильная испарина выступила на щеках, лбу и, собравшись в огромные капли, быстрым ручейком скатилась по подбородку, пролилась на красный ворот.
Царица кричала, пыталась освободиться от опеки и броситься вслед за сыном, но боярышни крепко держали ее за руки.
Вот вновь появилась светлая головка Дмитрия: он проплыл несколько саженей и опять канул. Стрельцы вытащили девку на берег, она казалась бездыханной, но, когда один из стрельцов, стиснув ее в охапку, потащил на траву, она открыла глаза.
— Жива!
— Вот он! Здесь он! — орали стрельцы, когда течение, легко поигрывая своей жертвой, переворачивало Дмитрия. Один из стрельцов едва не зацепил за сорочку отрока, но река, посмеиваясь, потащила царевича дальше. И вот уже, натешившись, река прибила его к ногам одного из отроков.
— Хватай мальца! — орали стрельцы.
— Держи царевича! — вопили с мостка бояре.
— Сына спасите, — едва шевелил губами Иван Васильевич, вспоминая пророчество отца Максима.
Но стрелец вдруг в страхе попятился.
— Нет! Не могу! — отдернул в ужасе руки детина. — Не положено! Трижды царевича вода поглотила, и трижды он выплывал, теперь его душа принадлежит дьяволу. Сатана ему помогает!
Вода ударила в ноги стрельцу, закрутилась воронкой и забрала младенца в себя совсем.
Стрельцы ныряли в воду, в бурном течении пытались разыскать утонувшего отрока, но река Шексна крепко упрятала своего пленника.
Бояре не смели смотреть на царя, который неловко спрыгнул с мостка и, спотыкаясь о камни, пошел вдоль берега.
— Сбылось предсказание старца!.. Господи, неужели мало я страдал и каялся?! Господи, почему Ты так суров ко мне?! Почему Ты отнял у меня сына?! Господи, за что же Ты меня караешь? — упал государь, избивая об острые камни колени. — Или я мало страдал? Я в три года остался без отца, в семь лет без матери. Один только Ты знаешь, сколько мне пришлось выстрадать!
Иван Васильевич плакал безутешно. Никто не осмеливался подойти к государю, а на реке стрельцы тщетно пытались выловить тело младенца.
Наконец Иван успокоился. Это был прежний царь, к которому уже стали привыкать бояре, — твердый и сильный. Царь, перед которым не стыдно склонить голову.
Анастасия лежала в глубоком обмороке. Рот ее был полуоткрыт, она была бледна, и казалось, что ее худенькое тело уже покинула жизнь.
— В карету отнести государыню, — распорядился Иван Васильевич.
Подошел Федор Басманов и, глядя мимо мокрого лица царя, глухо молвил:
— Нет царевича, государь. Стрельцы всю реку обныряли, крюками дно цепляли, видать, вода далеко книзу оттащила.
— Искать! Пока не найду сына, отсюда не уеду! Пусть даже на это мне потребуется целый год!
Басманов ушел, и через минуту до царя донесся его рассерженный голос:
— Ну чего встали?! В воду прыгайте! Государева младенца ищите!
На берегу стояла боярышня — зареванная и мокрая, она растирала кулаками остатки белил по лицу. Еще час назад эти руки держали царское чадо.
Подошел Иван. Ни слова в упрек. Девица бросилась в ноги и стала целовать сапоги царя:
— Государь Иван Васильевич, прости! Не дай погибнуть христианской душе. Не знаю, как и вышло.
Глаза у девки светлые, разве может в них скрываться зло? Государь опустил трость, с силой вогнал заостренный конец в хрустящий речной хрящ.
— Господи, почему же я должен все время карать нерадивых вместо того, чтобы прощать обиды! Стрельцы! — вспыхнули гневом глаза государя. — Связать девку и бросить ее туда, куда отправила она моего сына!
Стрельцы только этого и дожидались: стянули боярышню бечевой и потащили к мостку.
— Иван Васильевич, прости! Не знаю, как оно и вышло! — яростно сопротивлялась девица, царапала стрельцам лица, кусалась. — Не хочу! Не желаю умирать! Не по-Божьи это!
С трудом верилось, что в этом маленьком тельце может таиться столько отчаянной силы.
— Государь, а ведь девица и впрямь не виновата, — услышал Иван за спиной голос Федьки Басманова. — Рядом я был и видел, как девицу под бок Преслава Воронцова подтолкнула.
— Оставьте девку! — вдруг прикрикнул на холопов государь.
Стрельцы не удивились этому решению — тотчас отпустили девицу.
Преслава Воронцова стояла на мосту одна. Боярыни и боярышни отстранились от опальной. А она в темном вдовьем платье походила на неподвижный камень, одиноко лежащий на берегу.
