На второй вечер Ионицэ опять едет кобылицу пасти. И кто же ему попадается навстречу? Бедняга заяц с перешибленной лапой. Ионицэ берет свой лук, хочет подстрелить зайца, а заяц говорит ему:
— Не стреляй, лучше завяжи мне лапу, когда-нибудь я тебе пригожусь!
Ионицэ завязал ему лапу и отпустил зайчишку.
Вот прибыл Ионицэ на пастбище, стал пасти кобылицу, верхом на ней сидит, а чтобы не спать, наложил себе репьев за ворот. Да что там, сон всякому сладок, одолеет, когда и не ждешь. Крепко заснул наш Ионицэ, кобылица опять оставила его с уздечкой на камне, а сама обратилась в зайца и давай скакать по лесу вместе с другими зайцами.
Просыпается Ионицэ, видит, что упустил кобылицу, и начал слезы проливать и голосить так, что и в полях, и в лесах слышно было. Прибежал тут к нему хромой заяц и говорит:
— Положись на меня, мы тебе ее мигом сыщем!
Как пустился в лес тот зайчишка, собрал всех зайцев, оглядел их и узнал пришлого зайца по зубам: зубы-то у него не заячьи были, а лошадиные. Стал он пришлого зайца кусать да щипать и погнал вон из лесу. Ионицэ тут как тут, стоит, приговаривает:
— Но, ведьмина кобылица, не будь ты зайцем, а обернись кобылицей, как и была!
Стегнул он зайца уздечкой, и обратился тот в кобылицу. Ионицэ сел на нее и погнал прямо к дому. А ведьма тем часом поставила на огонь котел с водой. Закипела вода, ведьма ждет: вот вернется Ионицэ домой без кобылы, тут-то она и сварит его заживо. Как увидала, что привел он кобылицу, от злости чуть не лопнула. Прикусила язык здоровенными своими зубищами, ни словечка не сказала. Но уж зато кобылице и досталось от нее! Начала ведьма охаживать ее каленым железным прутом, самое даже пот прошиб. Потом опять наказала ей получше спрятаться, чтобы Ионицэ не сыскал ее.
На третий вечер опять поехал на пастбище Ионицэ и опять заснул, словно околдованный. Кобылица обернулась теперь старым дубом, встала посреди леса, а корни пустила на том самом месте, где спал хромой зайчишка, вот и спугнула его, беднягу.
Пробудился от сна Ионицэ, глядит — опять кобылицы нет. Загоревал он пуще прежнего. Сам видел, какая злющая бабка-то, теперь от нее и вовсе не жди добра. Но, как говорится, на большую беду и подмога велика.
Подоспели тут птица-чудодейка и хромой зайчишка и говорят Ионицэ:
— Нечего тебе сокрушаться! Вон у тебя какой крепкий посошок, стучи им по всякому дереву — и найдешь кобылицу!
Ионицэ так и сделал. Как ударил по старому дубу, тот и запрыгал, а Ионицэ говорит:
— Стой, ведьмина кобылица, обратись из дуба в кобылицу, как и была!
Обернулся дуб кобылицей, Ионицэ поехал на ней домой. Увидела его бабка, заскрипела зубами что есть силы; они у нее все и покорежились.
Так вот и год сровнялся. Ионицэ говорит бабке:
— Ну что, хорошо я тебе служил?
— Хорошо, — отвечает бабка. — Теперь идем на конюшню, выберешь себе коня, как у нас уговорено было. Только прежде поешь, а то ты, видать, голодный.
Ионицэ сел за еду, и вот, пока он угощался, залетела в окно птаха-чудодейка и шепчет ему:
— Выбирай самого захудалого коня!
После пошел Ионицэ с бабкой на конюшню, она и давай всяких коней ему показывать: и гнедых, и буланых, и серых. И велит выбрать одного.
А в самом конце конюшни стоит неказистая клячонка шелудивая, глаза бы на нее не глядели.
— Вон того коня дай! — сказал Ионицэ.
— Да как я тебе такого никудышного коня дам? — говорит бабка. — Бери другого, какого хочешь.
Ионицэ знай просит этого. Так и пришлось отдать.
Заполучил Ионицэ коня, распростился с бабкой и тронулся в путь. А конь такой заморыш, еле-еле идет со двора.
Да горевать нечего! Конь-то был не простой. Как заржал он вдруг, так и обратился в волшебного коня, хоть под облака на нем лети. Было у него четырнадцать селезенок, и потому он устали не знал.
Ионицэ вскочил на коня и только подумал, как бы ему к Иляне попасть, сразу очутился у змеиного дворца.
Иляна шла с водой от колодца, увидала Ионицэ, признала тут же, стала обнимать-целовать его.
Тотчас сели они на волшебного коня и понеслись.
Змей мигом это проведал, вскочил на коня и помчался за ними в погоню во весь дух. Видит, что не нагнать их, и давай кричать коню Ионицэ, чтобы сбросил тот его. Посулил змей коню, что будет его в молоке купать, овсом да сахаром кормить. Не сплошал Ионицэ, крикнул змеиному коню, что будет его клевером кормить и в росе купать.
Как услышал это змеиный конь, сбросил он змея наземь, расшиб на мелкие кусочки и растоптал копытами. Потом понесся во всю прыть и догнал коня Ионицэ.
Ионицэ сел тогда на змеиного коня, а Иляна Косынзяна осталась на его коне. Вот едут они дальше. Ехали, ехали по многим царствам, миновали девять земель и очутились дома. Как только воротились они во дворец Иляны, так стали гостей созывать да свадьбу справлять. Были на той свадьбе и все волшебницы из озера, пели, плясали — такого веселья ни на земле, ни на небе не знавали.
Если не умерли молодые, то и поныне живут.
Сел я на горячую головню верхом и мелю языком, сел я верхом на пилу на ржавую и поведал вам быль небывалую.
Петру-Пепел
Румынская сказка
Перевод Татьяны Ивановой
ил-был на свете, люди добрые, жил-был на свете бедный-пребедный человек, и было у него шестеро детей, потому что у бедняка всегда много детей. Так вот, росли у него эти шестеро детей, и все наперебой кричали: «Отец, дай мамалыги! Отец, дай мамалыги!» И от эдакой напасти хотелось иной раз бедняге бежать куда глаза глядят.
Перебивался наш бедняга с грехом пополам, пока не оперились дети, пока не набрались они ума-разума, и тогда попросил он у старосты дозволения выгородить кусок из общей земли. Хотелось ему посадить немного кукурузы, картофеля, луку грядку-другую, а может, и еще чего — чтобы прокормиться. И трудились его сыновья до седьмого пота, потому что земля была знатная и давала урожай сказочный. Радовался бедняк трудолюбию своих сыновей — были они ловкие, проворные, как муравьи; только самый младший, Петру, до того был нерадивый да ленивый, что просто беда. День-деньской сидел он в запечном углу у кучи пепла, все жевал угольки.
Первые три года росли у них на огороде кукуруза, тыква, конопля, лук, салат да картофель, а на четвертый год посеяли они клевер, потому что завелась у них коровенка с двумя телочками и понадобился зеленый корм.
И вырос тот клевер на диво — любо-дорого смотреть: расстилался он зеленым ковром, а когда дул ветер, волны пробегали по нему, точно по глади озера.
Что ни день, приходил хозяин полюбоваться на свой клевер да постеречь его — ведь такой красоты не было во всей округе.
Однажды видит он — вытоптан его клевер, да так, будто по нему скакала лошадь.
Тогда надумал бедняк послать в поле старшего сына и строго наказал ему не спать всю ночь, сторожить клевер и непременно изловить ворога и злодея.
Выслушал сын наказ своего родителя, отправился в поле и решил, как наказал отец, не смыкать глаз всю ночь; да только на рассвете стало его клонить в сон, разобрала его истома, и не заметил он, как уснул.
Солнце поднялось уже высоко, а он все спал; заждался его отец и затревожился — уж не случилось ли чего. Отправился посмотреть; приходит в поле и видит: спит его сын крепким сном, а клевер весь вытоптан. Не иначе как резвился на нем целый табун коней.
Опечалился отец, закручинился, осерчал на сына, стал его бранить да поколачивать, приговаривая:
— Ах ты, сонная тетеря, ах ты, недотепа! Так вот каково на тебя надеяться! Ты только взгляни, бездельник, на клевер! Так-то ты его охраняешь! Горе мне с вами! Пока растил вас — мыкался, так теперь полагал, вы мне помощники, а глядите, какая от вас помощь: и ночи не можешь ты прободрствовать, раззява, лодырь несчастный!
На другую ночь послал этот человек второго сына, потом — третьего, и так по очереди посылал он всех своих детей; только здесь, видно, не обошлось без ворожбы: ни один из сыновей не мог укараулить поле — все к утру засыпали, и тут-то нечистый приводил того самого, кто вытаптывал клевер.
Сердился отец, ругал сыновей ругательски, да все без толку: они и сами бы рады не уснуть, но сон подкрадывался лютым разбойником и одолевал их — не было с ним никакого сладу.
Пришла очередь Петру сторожить клевер. Вылез он из своего запечного угла, подошел к матери и говорит:
— Слышь, матушка? Замеси мне лепешку из пепла, и вот увидишь, как посмеюсь я над своими братьями, даром что они кичливые да ученые.
— Помолчи, дурак! — осерчал отец. — Какой нечистый будет ночью есть твой пепел? Или ты думаешь, ты лучше своих братьев?
— Обещаю тебе, батюшка, устеречь клевер, дозволь ты мне только покараулить хоть одну ночку.
— Будь по-твоему! — сказал отец. — Знай только: коли не найдешь ты злодея, что топчет клевер, не придется тебе больше торчать в запечном углу.
