— Мне не кого выставлять, я один у себя… Но зато я знаю, что делать с этой страной, в отличие от вас. Вы с Джимми, как два неопытных любовника – запудрили этой стране, как девушке мозги, затащили в постель, раздели и теперь не знаете, что с ней делать дальше. А она уже вся дрожит, но не от страсти, а от холода и неловкости. Я же, как опытный мужчина, знаю, что ей дать и как… — тут пошли совсем уже пошлые ассоциации и образы нездоровой фантазии Джеббса, который предстал передо мной в новой личине политика с широким сексуальным опытом, который он хочет применить к населению всей страны. Он минут десять повозил меня по кругу своих пороков, и когда Барнс с Маком погнули все, гнулось в этом помещении, я был уже готов отдать голос за Джеббса прямо сейчас, лишь бы он замолчал. Наконец вышел какой-то человек и сказал, что начинается регистрация кандидатов, все засуетились и забегали, защелкали затворы камер, Джеббс бросил меня и первым направился к столику приемной комиссии в президенты. Я остался стоять один посредине зала, с глупой улыбкой, руками, мнущими мнимый бюллетень и глазами, ищущими ближайшую избирательную урну. Елен подошла ко мне и с такой силой дернула за руку, что я всю следующую неделю тренировался есть левой рукой.
— Подберись, тряпка, — зашипела она. – А то стоишь, как индеец на Манхэттене, впервые увидевший бусы, — она взяла меня под здоровую руку и повела искать нашего кандидата, источая нескончаемый запас улыбок в окружающее пространство.
Пока мы шли, я просто физически чувствовал, как отхожу от влияния Джеббса, и тут же попадаю под чары Елен. И в тот короткий миг перехода, когда мой разум был на несколько секунд свободен, я удивился с какой легкостью и непринужденностью, Елен меняет вокруг себя второстепенных мужских персонажей, лавируя, но, не сбиваясь с главного пути к женскому счастью. Сначала Джим, потом Джеббс, затем снова Джим, и вот теперь меня ведут как на заклание. Осознав это, я попытался вырваться, но уйти из этих цепких лапок гарпии с красными коготками, было не легко, тем более, что кто-то рядом пропел таким чудным голоском: «А вот и он, смотри, милый!» Я обернулся, чтобы посмотреть, кто это там воркует и как раз с той стороны, откуда впивались довольно больно в руку, но увидел там такой взгляд, что второй раз за утро не смог сглотнуть и приготовился повторять как мантру: «Да, дорогая» до конца своих нелегких, но безусловно счастливейших дней.
Мы заняли с Елен и Барнсом очередь в президенты. Елен отлучалась на минуточку, выяснить, как там обстоят дела у Джеббса с местной пропиской, но оказалось, что все в порядке. Его одарили гражданством страны, когда он еще занимал, правда не очень долго, пост главы Первой Занзибарской Трансафриканской железнодорожной компании. Хотя сегодня, почему-то Джеббсу никто этого не припоминал. Впоследствии я видел нескольких обиженных им тогда чиновников в составе его избирательного штаба, но и они никогда не упоминали о том бездарном проекте, напротив, вели достаточно активную агитационную работу в поддержку своего кандидата. У каждого, кто собирается стать политиком, не должно быть ни комплексов, ни принципов, ни памяти, он должен уметь дружить со всеми и всегда улыбаться. В принципе этого было достаточно, даже чтобы стать президентом и тем более в этой стране. Всеми этими качествами Джеббс обладал с солидным излишком, чего нельзя было сказать о Барнсе – пока он тренировал лишь улыбку, но смотреть на нее и не думать о том, что у него в семье все поголовно были олигофренами было нельзя.
Но, не смотря на все это, отступать было некуда – схватка быков и тюленей началась. На стороне врага была наглость, вранье и бесконечное бабло. С нашей стороны, кроме десяти чемоданов, мы могли выставить лишь честность Джима, его имя, но не его самого. Поэтому, если бы голосование проходило в первый день предвыборной гонки, то мы получили бы процентов девяносто голосов, с учетом того, что кто-то бы обязательно промазал мимо урн. К концу гонки мы не надеялись уже даже на половину, а рейтинги и опросы не давали нам и половину от половины. Джеббс, в своей новой ипостаси расцвел как кактус — раз в сто лет, благоухая соответствующе. Свой запас алмазов, он расфасовал по сейфам различных банков, и периодически летал в Европу его обналичивать, а обналиченостью посыпал головы электората в прямом смысле этого слова. Джеббс не прибегал к стандартной схеме предвыборной компании: деньги – реклама – голоса, выкинув ненужный по его мнению, срединный элемент, он после митинга просто раздавал каждому по хрустящей бумажке, а под конец уже просто вскрывал банковские пачки и швырял их в толпу.
Наш штаб не мог себе позволить проводить столь эффективную предвыборную кампанию, поэтому пошел по стандартной схеме – выписав из Европы парочку политтехнологов, которые все красиво оформили, поставив во главу угла тот факт, что Барнс является приемником Джима Гаррисона, а точнее самого Набии и так далее, но все это не работало. Во-первых, еще несколько кандидатов из числа бывших приближенных Джима тоже объявили себя его приемниками и разговоры, кто же из них из всех наиболее преемственен быстро завели нас в топкое болото бесконечных дискуссий. Во-вторых, Барнс был не ахти какой оратор. Ему хоть и нравилось читать речи с бумажки, почти без запинок, если конечно не попадались шипящие, букву «р» он растягивал примерно до середины предложения, «ц» — пропускал вовсе, длинные слова обычно проговаривал лишь до середины, а как он однажды прочел слово «империалистический» вам лучше и не знать вовсе.
Джеббс же напротив был краток, особенно на финишной прямой гонки, его речи становились все проще и короче. Последние митинги с его участие состояли из одной фразы: «Голосуйте за меня!», и потом сразу раздавали деньги. Затем советники посоветовали ему все-таки быть более конкретным в своих воззваниях, чтобы электорат знал, напротив какой фамилии надо будет ставить крест, и в следующий раз Джеббс уже орал: «Голосуйте за Джеббса! То есть за меня!»
Я даже выписал из своего старого дворца всех своих медвежат и поселил их в комнаты, освободившихся от части съехавших джимовых последователей. Мы проводили с ними чуть ли не еженощные совещания, но плюшевые, лишь чесали каждый свое уцелевшее ухо, и ничего путного не могли сказать, кроме тех случаев, когда кто-нибудь из них на заваливался на бок и тогда внутри его что-то начинало урчать. Все уверенно и стабильно шло к нашему краху.
Когда до выборов, точнее до дня, когда мы добровольно подарим эту страну Джеббсу, оставалось три дня, я понял, что единственный наш шанс на спасение – это предъявить народу его истинного кумира – Джима Гаррисона. Полиция, которую восстановили частично в ее правах, и которая нас еще чуточку слушалась, все сильнее присматриваясь к возможно новому хозяину, было озабочена заданием срочно разыскать Джима, где бы он ни был и привести хоть в силках. Вечером того же дня они отзвонились и сказали: «Где он мы не знаем – ищите сами». Я начал орать в трубку, что всех поувольняю к такой-то матери, на что мне ответили с той стороны, что вас самих тут скоро всех поувольняют, а некоторых, скорее всего и расстреляют и положили трубку. Елен, к чести ее сказать, хоть и сгрызла под корень за это месяц весь маникюр, но ни разу не высказала пораженческих настроений. Утром она разбудила меня пораньше, спихнув с кровати, и укутавшись в одеяло, которое так стягивала с меня всю ночь, сказала, чтобы без Джима я к ужину не возвращался. Я нехотя засобирался, особо не понимая, где я могу его разыскать, и даже если найду, то, как смогу уговорить, а если и уговорю, то, что он сможет сделать за один день, когда уже на кухне прислуга грубит и говорит, что из еды есть только вчерашний омлет, а хлеба нет вообще никакого и захлопывает у тебя перед носом раздаточное окно? Я ел холодный омлет и смотрел на сидящего за соседним столиком Барнса – он единственный из всех нас излучал оптимизм и позитив, и пытался прочесть очередную бесполезную речь, искренне дивясь новым непонятным словам и даже некоторым сочетаниям букв. Запятые, к слову сказать, он вообще воспринимал, как помарки печатной машинки, поэтому расстановка акцентов и пауз в его выступлениях всегда доводило нашего спичрайтера до мыслей о суициде.
Не понимая где мне надо искать Джима, я решил побриться и пока выскребывал, вечно прячущиеся за скулы маленькие волоски, то неожиданно вспомнил, как он говорил однажды, что главной целью его жизни, к которой он хочет прийти – это жить на берегу океана, сидеть там и смотреть на волны. Я тут же оставил волоски в покое, бросил бритву в раковину и скомандовал свистать все наверх — всех кто еще остались, прыгнул в раскрученный вертолет, который меня в сторону Порта со всей спешкой, железной птицы, оставившей в своем гнезде не выключенную духовку. Старые связи и остатки моего теперешнего, не совсем понятного даже мне самому статуса, помогли мне собрать и поставить на крыло и на волну немногочисленные силы ВМС и пограничников для поисков пропавшего Набии. К сожалению, Джим не выступал в этом городе со своими гастролями, поэтому о нем тут судили лишь по рассказам, ставшими уже состарившимися легендами, которые к тому же отошли теперь на второй план, уступив место обсуждениям последнего полета Джеббса из страны Оз на воздушном шаре с надписью: «Голосуй за Джеббса, то есть за меня!» над улицами города, сопровождавшегося неизменным раскидыванием денег на головы сограждан. Я вывел пилотов и моряков из этих сладких воспоминаний на плац и обрисовал им задачу: найти одинокого чудака, живущего на берегу моря, вдалеке от человеческих поселений, выполнить задачу до темна, иначе, иначе… И я не придумал ничего лучшего, чем сказать, что иначе воздушный шар больше не прилетит! Я хоть и не медленный парень, но после команды: «Разойтись!» я покидал плац последним.
