— Ничего. — Павел на секунду прикрыл глаза, а потом решился. — Я люблю эту девушку, и мне необходимо снова с ней встретиться.
«…Я пришла бедой, дождевой водой,Горькою слезой, слепой грозой,Так напейся меня и умойся мной —Осыпается время за спиной…
Что мне делать с собой, князь мой, враг мой,Моя боль, мой свет, если жизни нет,Если ночь темна, велика цена,Мне не уйти — ты прости, прости, прости, прости мне…»
Матиас помолчал, потом как-то неуверенно помотал головой.
— Не понимаю. Простите, но я не понимаю.
— Что? — тоже не понял Павел. — А главное, зачем вам это нужно?
— Я не могу понять, — тихо, как будто и не Павлу, говорил Матиас. — Сорок четыре световых года. Лететь с вашими скоростями лет десять-пятнадцать, при условии продолжительности жизни всего в…
— Сто лет. Больше нам не обещают, — вставил Павел, туманно понимая, что говорит Матиас как-то отстраненно — «ваши» скорости…
— …Сто лет. При условии, что вам уже за тридцать. Лететь в такую даль ради прекрасных глаз женщины, которая, скорее всего, вас уже не помнит.
— Откуда вы знаете? — начал раздражаться Павел. — И даже если не помнит? Пусть она об этом скажет, глядя мне в глаза. И мы спокойно продолжим работать над контактом.
— Спокойно? — переспросил Матиас.
— Спокойно. Потому что хуже неизвестности нет ничего, все остальное — проще и понятнее, — кивнул Павел, стараясь не показывать, как на самом деле его задели слова собеседника.
Представить, что Ли может ему в лицо сказать, что все осталось в прошлом, было не просто больно. Это было подобно смертельному удару в спину. Все эти двенадцать лет в разлуке с ней он жил только надеждой на встречу и на ее любовь. Правильно говорил Михаил в свое время — Павел так и не повзрослел до конца. Свойственный ему максимализм не позволял всерьез поверить в то, что такие чувства, такая любовь могут быть мимолетны… И только сейчас, в разговоре с этим непонятным пришельцем он вдруг четко ощутил, насколько бесплодны могут быть его надежды.
Должно быть, все чувства, переживаемые Павлом в этот момент, отразились на его лице, потому что Матиас, внимательно за ним наблюдавший, неожиданно сжал его руку.
— Павел, простите меня. Я, действительно, не способен этого понять. Зато я способен уважать ваши стремления и чувства. Мне давно надо было сделать это — прилететь, увидеть и если не понять, так принять, как есть. Пойдемте обратно.
— Я не понял — я что, убедил вас в необходимости этой экспедиции? Вы нам поможете? — нетерпеливо спросил Павел.
— Считайте, что контакт с Соэллой вы уже установили, — кивнул Матиас. — Идемте же обратно, а потом… скажем, завтра утром, если вы захотите, мы продолжим разговор.
Павел пожал плечами. Ему, в принципе, давно уже хотелось вернуться — манящий голос звал его обратно.
«…Стань моей душою, птица,Дай на время ветер в крылья,Каждую ночь полёт мне снится —Холодные фьорды, миля за милей.
Шёлком — твои рукава, королевна,Белым вереском — вышиты горы,Знаю, что там никогда я не был,А если и был, то себе на горе»…
Они вернулись и сели обратно на свои места. Никто не спросил, о чем они разговаривали, даже Федор. Только глянул на Павла, молчаливо интересуясь, все ли в порядке. Тот кивнул, и Федор вернулся к прерванному разговору. Матиас же, перед тем, как опуститься на свой стул, что-то тихо сказал на ухо Марку, и тот тоже согласно кивнул.
«…Мне бы вспомнить, что случилосьНе с тобой и не со мною,Я мечусь, как палый лист,И нет моей душе покоя;
Ты платишь за песню полной луною,Как иные платят звонкой монетой;В дальней стране, укрытой зимою,Ты краше весны и пьянее лета…
Ты платишь — за песню луною,Как иные платят монетой,Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою,Но, может, тебя и на свете нету.
Королевна…»
Сейчас, когда его не отвлекали разговоры, Павел, наконец, смог в полной мере насладиться пением. Девушка давно перешла на русский язык, и знакомой казалась не только мелодия, но и тексты. Павел снова ощутил легкое беспокойство, до сих пор отгоняемое другими, более яркими эмоциями. Ему снова стало трудно вдыхать теплый слегка пряный воздух, хотя он не задыхался — скорее, просто сердце начало биться чаще… Смутно знакомый голос пел смутно знакомые слова. Казалось, певица хочет увести его за собой, к каким-то давним воспоминаниям…
Он поднял голову, и неожиданно натолкнулся на серьезный, чего-то ожидающий взгляд Виктора. Хотел спросить, неужели у него тоже такие же предчувствия, но не смог.
Девушка умолкла, но не перестала перебирать гитарные струны. На другом конце стола поднялся Марк, пару раз хлопнул в ладоши, привлекая внимание посетителей.
— Дамы и господа, сегодня наша великолепная группа «Зеркало» поет для вас в последний раз на этой сцене. Я думаю, сейчас самое время поблагодарить музыкантов за незабываемые вечера, которые они нам дарили последние два года, — Марк первым начал аплодировать, и вскоре весь зал вторил ему, благодаря музыкантов. Певица с гитарой порывисто поднялась со стула и стремительно подошла к краю, как будто хотела спрыгнуть вниз, но остановилась, слегка поклонилась и вернулась в глубину сцены к ребятам за синтезатором и ударными.
Павел видел, как неохотно люди отпускают девушку, и понимал их. Сам он тоже безумно жалел, что эта музыка умолкла. Ему казалось, что он готов слушать голос, зовущий вдаль, вечно…
Когда аплодисменты утихли, девушка тихо что-то сказала напарникам, и они взяли аккорд. Певица сделала пару шагов вперед и сделала знак, призывающий к молчанию. Зал затих.
— Я спою еще одну песню, последнюю на этой сцене, — сильно волнуясь, начала она.
Павел замер. Нет, ему не показалось. Этот голос… Когда она говорила, а не пела, голос был совсем-совсем знакомым. Нет, так не бывает. А голос продолжал волновать и манить к себе…
— Эта песня для тех, кто вернулся, и для тех, кто дождался, хотя слова ее не о встрече.
Снова вступительные аккорды. Гитара. Свирель. Скрипка. Павел медленно развернулся к сцене, на эти резанувшие воспоминаниями звуки, краем глаза заметив, как напрягся Федор, сжала руки Катя, подался вперед Михаил.
«Налей еще вина, мой венценосный брат.Смотри, восходит полная луна…В бокале плещет влага хмельного серебраОдин глоток — и нам пора умчаться в вихре по Дороге Сна…»
Павел понял, что сидеть вот так, чего-то ожидая, больше нет сил. Он поднялся и пошел вперед, не отрывая взгляда от тонкой голубой фигурки на сцене. Сзади всхлипнула женщина — то ли Юлька, то ли Варя. Это было позади, а впереди был только этот силуэт, этот голос, эта музыка…
«…По Дороге СнаТихий звон подков, лег плащом туман на плечи,Стал короной иней на челе…Острием дождя, тенью облаков,Стали мы с тобою легче, чем перо у сокола в крыле…»
Девушка с гитарой опять стоит уже на самом краю сцены, устремившись вперед, будто хочет или упасть вниз, или взлететь в небо вместе со своей музыкой.
«…И чтоб забыть, что кровь моя здесь холоднее льда,Прошу тебя, налей еще вина!Смотри, на дне мерцает прощальная звезда…Я осушу бокал до дна… и, с легким сердцем, — по Дороге Сна!»
Последние аккорды. Певица аккуратно положила гитару на сцену, выпрямилась, опустив руки. Павел был уже совсем рядом, загораживая обзор кому-то, он слышал за спиной недовольные голоса, но ему было все равно. Девушка качнулась вперед и все-таки спрыгнула вниз, прямо к ожидающему этого прыжка Павлу, так, что он успел ее подхватить. Она на секунду замерла в его руках, потом плавным движением распустила волосы, скользнувшие по спине золотой шелковой волной. И вот он, его сон — огромные глаза цвета серебряного зимнего неба в золоте ресниц. Рука на его плече, рука на его щеке.
— Лиэлл, — только и смог он выдохнуть прямо в густые, пахнущие весной волосы, сжимая ее в объятии, которое ему снилось вот уже двенадцать лет.
— Ты знал? — только и смогла спросить Виктора потрясенная не меньше остальных Варвара.
— Знал, — довольно кивнул он. — Но тут все было сложно. Это было не только личное дело Пашки и Ли. Это было дело важности даже не государственной. Нам нужно было, чтобы все произошло внезапно, чтобы реакция была как можно более естественной у всех вас…
— Зачем? — нахмурился Михаил. — Ничего не понимаю!
— Чтобы убедить одного непробиваемого самодура, — неожиданно усмехнулся Матиас, не отрывающий взгляда от Лиэлл с Павлом.
