Раздался стук в дверь, и в спальню вошла мать. Села рядом с Грэмом, взяла его за руку и призналась:
– Я ужасно нервничаю. А вы?
– Да, я теперь жалею, что отпустил усы. Я похож на Гитлера?
– Может, стоит немного растрепать волосы и расстегнуть воротничок рубашки?.. – предложила Камилла.
Грэм послушно расстегнул одну пуговицу, но разворошить прическу так и не смог себя заставить. Он носил ее неизменной с раннего детства. У него была фотография в полугодовалом возрасте в ползунках, там он коротко острижен сзади и на висках, и у него аккуратный косой пробор.
Мать с сыном гуськом спустились в гостиную. Грэм втайне предвкушал всеобщее внимание. Сейчас на него устремятся все глаза. Грэму вспомнилось одно из наставлений, которые давала ему приемная мать: «Если на тебе чистые носки и трусы, ты в любой обстановке равен любому человеку». Грэм не особо верил в эту формулу. В конце концов, бывают же серийные убийцы, неукоснительно заботящиеся о личной гигиене. Но теперь, когда ему предстояло сделать шаг из простолюдинов в аристократы, эти слова немного успокаивали.
Камилла с Грэмом вошли в комнату, и все сразу же обернулись, а собаки завыли, поскольку Фредди просветил их насчет Грэма, сообщив, что это второй по порядку наследник трона, способный задвинуть подальше других претендентов. Особенно надрывался Олторп, пес принца Уильяма. Он выл громче всех и умолк последним, когда Чарльз прикрикнул:
– Тихо вы! Из‑за вас собственных мыслей не слышно!
Воспользовавшись тишиной, принц поспешил объявить:
– Моя жена хочет кое‑что сообщить… Это, э… чудовищно важно. Этот молодой человек… э… это Грэм Крекнелл.
Грэм нервно потрогал усики. В комнате повисло выжидательное молчание.
Чарльз, похоже, затруднялся подобрать дальнейшие слова, и за него продолжила Камилла:
– Грэм – мой сын, я родила его в восемнадцать лет.
Молчание длилось.
Нарушил его Эндрю:
– Не парься, Кэм. Тут у каждого найдется пара скелетиков в шкафу.
– Да, – великодушно поддержал Уильям. – Это круто, Камилла. На дворе двадцать первый век.
– Просто чума, – поддакнул Гарри.
Королева выразительно посмотрела на Чарльза, побуждая его объяснить положение Грэма в семье.
Чарльз поперхал, подергал запонки и наконец сказал:
– Да, значит, Камилла мать Грэма, а я… ну, в общем, грубая правда в том, что… э… я его отец.
– Думаю, было бы уместно, если бы ты назвал нам дату рождения Грэма, – сказала королева.
– Он родился в половине шестого утра 21 июля 1965 года, – проговорила Камилла. – Мне было всего восемнадцать, Чарльзу шестнадцать…
– Молоток, братец! – одобрительно воскликнул Эндрю.
– Это случилось в последний вечер конкурса «Лошадь года», – продолжала Камилла. – Мы оба были очень юны и ужасно влюблены друг в друга.
Чарльз, лавируя между людьми и собаками, прошел к жене и встал рядом. Королева смотрела, как мрачнел Уильям, понимая, что он больше не второй наследник престола.
– Ну просто обосраться и не жить! – вскричал Спигги. – Добро пожаловать в семью, Грэм. – Он протолкался сквозь толпу и потряс Грэму руку.
Гарри прошептал Уильяму:
– Эта глупая рожа наш брат.
– Старший брат, вот что важно, – прошептал в ответ Уильям.
– И каков ваш титул, Грэм? – врастяжку спросила принцесса Кентская. – Он у вас есть?
– Пока нет, – ответил Грэм. – Но я думал о чем‑нибудь вроде принца Грэма Уотфордского. Я родился в Руислипе, но Уотфорд – более престижный город.
– Принц Грэм Уотфордский, – повторила принцесса Кентская. – Это какая‑то карикатура.
– Еще один гвоздь в наш гроб! – взвилась принцесса Анна. – Давайте сегодня же сложим с себя все титулы, – обратилась она к остальным, – и положим конец этому сраному балагану.
– Потише, подружка, – осадил ее принц Эндрю. – Говори за себя. Я твердо намерен жениться на моей Марсии, и я вроде как надеялся, что она станет фрейлиной королевы.
– Энн, тебе‑то хорошо, – сказал Эдвард, – ты всегда была большевичкой, но вот мы с Софией чтим традиции этой страны.
А София добавила:
– Мы воспитываем Луизу в надежде, что однажды она станет ее королевским высочеством принцессой.
Анна фыркнула:
– Видала я, как ваша принцесса носится с пацанами Маддо Кларка. Поберегите силы.
Уильям спросил королеву:
– Бабуля, ты все еще собираешься отречься?
Королева ответила:
– Уильям, я чувствую, что исполнила долг перед памятью отца и перед страной. Подошло время твоему отцу снять часть бремени с моих плеч.
Чарльз начал закипать гневом. Он решил, что лучше уж напрямую высказать то, что думает, чтобы не взорваться потом.
– Я всегда исполнял свой долг! – пылко заговорил принц. – Больше пятидесяти лет я неустанно служил семье. Таскался по мелким фабричонкам в дебрях промзон, заставлял себя изображать, будто мне интересны их треклятые станки. Ездил по школам, стоял за спинами детишек и смотрел, как они хвалятся своими паршивыми компьютерными навыками. Утешая пострадавших в железнодорожных крушениях и прочих ужасах, я всегда пытался придумать, что сказать такого, чтобы не было поверхностно и лицемерно. Я не собираюсь становиться королем, хотя непререкаемые авторитеты и заверили меня, что Камилла может стать королевой…
– Я готова к тому, чтобы она ею стала, – прервала сына королева.
Камилла вяло улыбнулась.
– Отлично! – вскинулась Анна. – Значит, уладили. Можем мы все теперь свалить домой? Спайку давно пора в постель.
– Не прикрывайся мной, – гавкнул Спайк.
Чарльз, перекрикивая Спайка, закончил свой монолог:
– Грубая правда в том, что я не хочу быть королем и не хочу подвергать Камиллу давлению и жестокостям публичного внимания. Я просто хочу… ну… жить по – простому.
– Ты говоришь, ты этого хочешь, – сказала королева. – Но как ты собираешься поступить?
Чарльз попробовал вообразить, как Грэм с балкона Букингемского дворца приветствует толпу вылупивших глаза подданных. Это отдавало Нюрнбергом.
– Я не знаю, – признался он.
Уильям поднялся и вышел из комнаты, за ним тут же последовали Гарри, Олторп и Карлинг. Входная дверь грохнула. Уильям и Гарри выбежали на улицу, собаки – за ними по пятам. Королева зарылась лицом в загривок Гарриса, и все, кроме Грэма, вдруг принялись гладить собак и болтать с ними.
Грэм надеялся, что его появление больше порадует родню. Привалившись к стене, он ждал начала фуршета. Мать попросила его помочь и подала блюдо тартинок обнести гостей. Однако вечер не перешел в праздник: слишком много концов не сошлось, важные вопросы не получили разрешения.
Анна попыталась вовлечь Грэма в светскую беседу.
– Я раз проезжала через Руислип, – припомнила она. – По дороге в Слоу.
– А откуда? – спросил Грэм.
– Из Харроу.
– Тогда тот, кто вам это посоветовал, идиот, – сказал Грэм. – Быстрее было бы ехать через Уэмбли и по А40, вообще не проезжая Руислип.
Не получив от своего короткого разговора никакого удовольствия и поняв, что приятнее он не станет, собеседники двинулись в разные стороны.
Когда Грэм предложил кростини с сардинами и помидором Софии, та в ужасе замахала руками, будто ей подсунули свежесрезанный кусочек источенного червями трупа.
– Да это живой калий. – София передернулась. – Почему мою диету никто не принимает всерьез?
Грэм завел рассказ о собственной диете, поведав Софии, что в детстве мучился от запоров и теперь живет почти исключительно на овсянке, сливах и грушах. Увлеченно показывая Софии механизм происходящего в толстом кишечнике, он не заметил, что взгляд принцессы остекленел и она начала медленно пятиться.
Увидев, что Грэм снова остался один, Камилла пожалела его и подвела к Марсии, сообщив:
– Марсия была учительницей.
Грэм сказал:
– О как! Если династию реставрируют и вы выйдете за принца Эндрю, можете стать министром образования.
Камилла и Марсия озадаченно переглянулись.
– Я же не политик, – сказала Марсия.
– Но если мой отец, принц Чарльз, станет королем, он может назначить вас как министра короны[77]. – пояснил Грэм.
Сколь скудны ни были познания Камиллы в области конституции и законов, она поправила сына:
– Грэм, у короля и королевы нет такой власти.
– Но министры должны получать одобрение монарха, – возразил Грэм. – Они должны присягать на верность королю или королеве. Полагаю, мама, ты убедишься, что я прав.
Грэм в первый раз назвал Камиллу мамой. Это слово кинжалом вонзилось в ее сердце.
– Когда я стану королем, я не побоюсь применять свою власть.
Услышав это, в разговор вмешалась Елизавета:
– Мистер Крекнелл, у нас теперь нет абсолютной власти. Мы правим по совету[78].
– На дворе двадцать первый век, Грэм, – поддержал мать принц Чарльз. – Вся власть у парламента. У нас больше нет права назначать министров. Попытки править своевольно просто вызовут бунты.
