— Это очень плохо для тебя.
— Почему же? — спросила Меллицина, стараясь хотя бы выглядеть спокойной.
— Потому что ничто и никогда не стирается окончательно, Меллицина, — ответила Ремиара, и из ее безымянного пальца высунулся кончик серебряной иглы.
Несмотря на жару в тесном и душном отсеке, при виде информационного пробника Меллицине вдруг стало очень холодно.
— Почему ты хочешь разыскать Далию? — в отчаянии спросила Меллицина. — Она же ничто, обычный переписчик с Терры. Она только и делала, что вела записи во время работы. Нет, правда, зачем она тебе?
Голова Ремиары дернулась вперед, словно у клюющей птицы, а потом послышался холодный, бездушный смех:
— Ты стараешься вовлечь меня в разговор, надеясь, что помощь уже в пути. Но это не так. Никто не придет, Меллицина. Только я одна принимаю эти до смешного простенькие сигналы тревоги, которые посылает твой имплантат.
— Я же говорю, что стерла всю требующуюся тебе информацию из спирали памяти!
— Ты могла опустошить спираль памяти, но мягкая плоть под ними все помнит, — сказала Ремиара, плавно поводя безымянным пальцем. — Механикумы никогда ничего не уничтожают бесследно.
Взгляд Меллицины упал на чашку с горячим кофеином, и она подумала, что успеет бросить ее в лицо убийцы. Но в следующий миг ей пришлось отказаться от этой мысли. Одетая в красное женщина только что стояла напротив нее, и вот она уже сидит рядом, прижав Меллицину к теплому стеклу.
Рука со стальными пальцами схватила ее за горло и заставила запрокинуть голову.
— Я не знаю того, о чем ты спрашиваешь! — закричала Меллицина, когда информационный пробник ассасина приблизился к аугметической сфере, заменявшей правый глаз.
— Я найду то, что мне нужно, — заверила ее Ремиара. — Мне нужно только копнуть глубже.
2.06
Он всегда боялся этого момента, а теперь, когда пережил его, понял, что бояться было нечего. В мире плоти его тело старело и слабело, а здесь, в амниотической среде, он стал всесильным и всемогущим.
В моделируемых боях между машинами принцепс Кавалерио сражался и убивал, подобно ожившему стальному божеству. Его противники неизменно погибали: скитариев давили массивные опоры его машины, «Разбойники» в ходе яростной схватки разлетались на части и даже «Владыки войны» не могли устоять перед убийственными залпами огня его орудий.
Мир плоти для Кавалерио закончился. Теперь его царством стал мир металла.
Потоки информации постоянно кружили вокруг него и впитывались скрытыми под кожей рецепторами, наполняя его сенсориум таким количеством данных, какое могло бы вызвать перегрузку у менее аугметированного существа, чем он. И после каждой победы вокруг, словно косяки мерцающих рыбок, вспыхивали проблески света, несущие новую информацию.
Кавалерио теперь нельзя было даже сравнить с тем смертным, который еще недавно хромал по поверхности Марса. Тогда он был человеком, а теперь превратился в шедевр механикумов. Его бледное тело парило в насыщенной питательными веществами желеобразной жидкости, и с окружающим миром его связывало бесчисленное множество кабелей.
Каждый день после заключения в контейнер его подключали к новым устройствам, внедряли новые аугметические приспособления, и каждый день он получал новые ощущения. Только сейчас он понял, каким несовершенным было существо, обреченное довольствоваться пятью основными чувствами.
Толстый негнущийся кабель пронзил его спину между позвонками, тогда как более тонкие провода были подключены к глазным яблокам. Из нижней части черепа спускался целый пучок проводов, которые, как он знал, будут подключены к мультисвязи, как только он снова станет управлять машиной. Обе руки до самого локтя были закрыты металлом, а обе ступни ампутировали, заменив их осязательными кожухами.
Превращение было не лишено сложностей и неудач, но его ассистентка Агата, остававшаяся рядом на всех стадиях тяжелого пути, успокаивала его, уговаривала и ободряла при каждой заминке. Несмотря на враждебное отношение к самой идее помощи, Кавалерио быстро понял, как необходима она для того, кто заключен в амниотическом резервуаре.
Мучительная неутихающая боль от потери «Викторикс Магна» все еще преследовала его в ночных кошмарах, и он понимал, что это продлится до конца его дней. Ни один принцепс не в силах пережить гибель машины без жесточайшей психической травмы, но его агрессивная уверенность крепла с каждым учебным боем. Вскоре он научился быстрее и эффективнее управлять машиной и понял, что стал лучше воином, чем был в прежней жизни.
Очередная симуляция боя закончилась, ярость битвы улеглась, и возбуждение от подключения исчезло из его сознания после резкого укола сожаления. Этот момент не вызывал физических страданий, как после разрыва контакта с машиной, но был очень похож на него, и в дальнем уголке сознания уже зарождалось желание вернуться.
<И как я раньше обходился без всего этого?> выдохнул он плавную последовательность бинарного кода.
Но видения битвы уже рассеивались, как изгнанные призраки, и зрение стало реагировать на окружающий мир. Кавалерио больше не воспринимал реальность при помощи глаз, как раньше, но сенсориум, встроенный в его контейнер, обеспечивал великолепную зоркость. Еще до того, как сфокусировалось зрение, он отметил биометрические показатели двух людей, стоявших в комнате неподалеку от контейнера.
Он видел невысокую и более округлую фигуру Агаты, ощущал ее биометрику и плотность полей несложной аугметики. Над головой женщины мерцала ноосфера с двумя светящимися гейзерами принимаемой информации.
Вторым в комнате был принцепс Шарак.
— Мой принцепс! — окликнула его Агата, удивленная неожиданным высказыванием. — Вам что-нибудь нужно?
— Гм? Нет, Агата, я просто размышлял вслух.
— Поздравляю с новым успешным боем, Индий, — заговорил Шарак.
— Спасибо, Кел, — ответил Кавалерио. — Ты видел, как я подбил второго «Владыку войны»?
Шарак улыбнулся, и в его лице Кавалерио прочел искреннее восхищение.
— Видел, мой принцепс. Мастерски.
— Знаю, — без тени хвастовства сказал Кавалерио. — Я действую быстрее и в большем согласии с машиной, чем когда-либо прежде. Я только мысленно воспроизвожу приказ, и титан мгновенно реагирует. Информация поступает в мозг прямо из мультисвязи, а это увеличивает быстродействие в среднем на девять и семь десятых процента. А в бою между машинами это может стать вопросом жизни и смерти.
— Рад это слышать, — сказал Шарак. — Значит, ты отлично приспосабливаешься к новым условиям?
— Да, Кел, да. Мои дни заполнены до отказа. Я сражаюсь в имитированных боях, хотя теперь за ними наблюдает только Агата. В перерывах между боями и операциями заходит принцепс Касим, чтобы послушать о моих успехах, и порой мы обмениваемся байками о славной истории нашего Легио.
— А резервуар? — спросил Шарак. — Ты не скучаешь… по плоти?
Кавалерио ответил не сразу.
— Поначалу было трудно, — признался он наконец. — Долгое время я думал, что сойду с ума, но Агата не одному принцепсу помогла приспособиться к новой жизни. А по прошествии некоторого времени я начал понимать, что это и есть мое истинное предназначение.
— Предназначение?
— Да, Кел. Не знаю, почему я все эти годы противился погружению. Я подключен к мультисвязи, и она стала гораздо ближе, чем прежде. Когда я командовал «Викторикс Магна», я ощущал, что чувствует машина, но как будто со стороны. Теперь я и есть машина. Этот метод не должен быть пристанищем для стареющих или раненых принцепсов — так надо командовать всеми большими машинами.
— Боюсь, тебе будет нелегко убедить в этом некоторых консерваторов.
— Все было бы иначе, знай они то, что узнал я, — сказал Кавалерио. — Но не пора ли закончить пустую болтовню и перейти к истинной причине твоего визита?
Шарак кивнул, обогнул резервуар, поглядывая на него с благоговейным восхищением, но по участившемуся сердечному ритму и резким выбросам альфа-волн Кавалерио понял, что его друг испытывает смущение.
— Кел, все в порядке, — сказал он. — Ты не должен чувствовать себя виноватым. Ты сделал то, что должен был сделать, и разочаровал бы меня, если бы поступил иначе.
Шарак остановился, опустился на колени рядом с резервуаром и положил руку на теплое стекло. Перед ним плавал Индий Кавалерио, его тело слабо мерцало, словно светлый мрамор, но лицо почти полностью скрывалось за сложными устройствами, обеспечивающими связь с жизненно необходимыми системами. Двух людей разделяло всего десять дюймов закаленного стекла и целая пропасть измененной аугметикой анатомии.
— Я не испытываю чувства вины, — сказал Шарак. — Я знаю, что поступил правильно. В тот момент ты не мог командовать Легио, и сейчас, несмотря на колоссальный прогресс, я считаю, что ты до сих пор к этому не готов.
