— Лонгин! — позвал командующий. — Ты здесь?
Седой военный в криво накинутой тоге выступил вперед.
— Здесь.
— Расспроси этого раба о Каррах. В подробностях, которые может знать только участник битвы.
Лонгин пристально взглянул на Ромула — рассказу он явно не поверил.
— Как погиб сын Красса? — спросил он.
— Публий вел на парфян конницу вместе с наемниками, тотчас ответил Ромул. — Враг сделал вид, будто отступает, потом перестроил войско и обрушился на римлян. Почти все погибли, спаслись два десятка наемников. А потом парфяне отрубили Публию голову и пронесли ее перед всей армией.
— Верно! — Бесхитростный Лонгин не скрывал удивления.
— Спрашивай еще.
Военачальник послушно принялся задавать вопросы о последней кампании Красса. Все ответы попадали в точку, и Лонгин наконец сдался.
— Он там был, — признал он. — Или умудрился поговорить с каждым, кто выжил и вернулся.
— Ясно.
Цезарь надолго замолчал.
Ромул бросил взгляд на окровавленное тело Петрония, уже не сомневаясь, что и ему судьба последовать за ветераном. Ну что ж, будь что будет — он сделал что мог.
— Я командовал войсками и повелевал толпами, — разнесся наконец по всему амфитеатру голос Цезаря. — Я видел многое. Однако не встречал такой храбрости, какую показали сегодня эти двое ноксиев. Без оружия, в одиночку, перед лицом неминуемой смерти, один из них завладел копьем стражника и, не думая о себе, попытался ранить зверя, чтобы спасти товарища.
Цезарь обвел взглядом толпу, безмолвно внимающую каждому слову. Ромул, ошеломленный таким поворотом, сам не понимал — то ли он спит и видит сон, то ли уже умер.
— И когда маневр не удался, — продолжал Цезарь, — умирающий отвлек на себя животное, чтобы выиграть время для друга. Я не верил, что ноксий, даже с копьем, сумеет победить носорога, однако храбрец остался жив! И в отчаянной борьбе одолел зверя, о котором слагают легенды. Мало того — он осмелился повернуться ко мне спиной. Ко мне, эдитору, устроителю игр! И все ради того, чтобы почтить память товарища! — Цезарь возвысил голос. — Говорю вам: этот человек — истинный сын Рима! Он рожден в рабстве и обвиняется в преступлениях — теперь это неважно. С сегодняшнего дня он — римский гражданин!
Ромул застыл с раскрытым ртом: вместо смерти — жизнь и свобода!..
Ошеломленного Мемора чуть не трясло от ярости, однако ему хватало ума смолчать.
Публика взорвалась аплодисментами, и Цезарь, обернувшись к Ромулу, протянул ему правую руку.
— Как тебя зовут?
— Ромул. — Юноша обменялся с диктатором крепким рукопожатием.
— Будь все мои солдаты такими храбрыми, мне хватило бы и одного легиона, — улыбнулся Цезарь.
Ромул, переполненный благодарностью, опустился на одно колено.
— Позволь тебе служить.
Настал черед Цезаря удивиться.
— Хочешь вступить в мою армию? Мы скоро отплываем в Африку, война будет кровавой.
— Для меня нет большей чести.
— Такие солдаты, как ты, нужны всегда, — с удовольствием кивнул Цезарь. — В каком легионе хочешь воевать?
Ромул широко улыбнулся.
— В Двадцать восьмом.
— Отличный выбор. Что ж, исполним твое желание. — Цезарь кивнул кому-то из военных. — Возьми этого воина Ромула — в свой лагерь, дай ему доспехи и оружие обычного легионера. Пусть поживет с твоими солдатами. На следующей неделе я пришлю новые приказы, он доставит их в свой прежний отряд. Ясно?
— Ясно!
Цезарь отвернулся. Военный кивнул Ромулу, давая понять, что разговор окончен. От благоговения и страха юноша не сразу осмелился заговорить — пришлось напомнить себе о клятве.
— Я хотел…
— Что такое? — обернулся к нему Цезарь.
— Петроний, мой товарищ, тоже служил в Двадцать восьмом… — начал Ромул.
— И что?
— Он храбрый воин. Я обещал ему достойные похороны с соблюдением всех обрядов.
Цезарь такого явно не ожидал.
— А ты дерзок.
— Он мой друг, — бесстрастно ответил Ромул.
Сенаторы и военные, пораженные такой смелостью, переглянулись. Цезарь не сводил с юноши пристального взгляда.
— Прекрасный жест, — наконец произнес он. — Я поступил бы так же. — И, повернувшись к центуриону, командующему охраной, кивнул: — Проследи, чтобы все было сделано.
Ромул вскинул руку в приветствии.
— Благодарю тебя.
— Еще увидимся, — ответил Цезарь.
Кто-то крепко взял Ромула за локоть. Пора было уходить.
— Ланиста! — раздался позади ледяной голос Цезаря. — Поди-ка сюда.
Остального Ромул не слышал — его, обуреваемого то горем, то радостью от случившегося, вел вперед худощавый легионер, заметно припадающий на одну ногу.
— Ты Цезарю понравился, — шепнул он юноше при выходе из амфитеатра. — Только не воображай, будто ты теперь герой: ты лишь солдат, как я. Не хочешь нарваться на порку — никогда не заговаривай с командирами первым.
Ромул кивнул. Пусть. Зато теперь не надо скрываться и выдавать себя за другого — ради этого можно вытерпеть что угодно.
— И от легионеров особого почитания не жди, — продолжал его спутник. — На твои сегодняшние подвиги им плевать. Им главное — как ты покажешь себя в Африке, в боях с республиканцами.
Ромул, уловив напряжение в голосе легионера, насторожился.
— Там что, плохи дела?
Солдат безучастно пожал плечами.
— Как обычно на войнах Цезаря. Врагов вдвое, а то и втрое больше нашего. И нумидийских всадников без счета. А у нас конников — жалкая горстка.
Ромул, кивнув, бросил взгляд на храм Юпитера, высящийся над городом. Жаль, зайти туда не судьба, да и с Фабиолой теперь не увидеться. Его вновь ждет опасная жизнь.
На сей раз в Африке.
Глава XIII
НИТИ СУДЬБЫ
Хлопоча и причитая, как старуха, Брут уложил Фабиолу в постель — Доцилоза по его указаниям только и успевала бегать то за одеялом, то за разбавленным вином, то за настоем целебных трав. Не зная, что лихорадка выдумана, он хлопотал так искренне и заботливо, что Фабиола устыдилась. Однако игру надо было продолжать — хотя бы до вечера. Откинувшись на постель, девушка прикрыла веки и попыталась прогнать назойливо встающую перед глазами картину — толстошкурый рогатый зверь терзает безоружную жертву. Наваждение все не уходило, однако видеть встревоженное лицо Брута было не легче.
Оставив Йовину в приемном зале, Доцилоза сновала по делам, ради Брута храня невозмутимую мину, но от Фабиолы не укрылись ни гневно раздувающиеся ноздри, ни слишком резкий стук винного стакана, поставленного на прикроватный столик. Как только Брут уйдет, Доцилоза не замедлит обрушиться на нее с упреками — на этот раз заслуженными: если бы Брут застал их с Антонием, Фабиола бы запросто очутилась на улице, лишившись всего разом. И все же, несмотря на риск, девушка тайно радовалась тому, что в кои-то веки дала волю безрассудной прихоти. В конце концов, их ведь не застигли — и прекрасно! Она сама себе госпожа и вольна поступать так, как ей хочется! И не дело Доцилозы ей указывать!
