Присаживаюсь на корточки и опускаю ладонь на асфальт: он холодный, ощущаю мелкие камушки, которые впиваются в кожу, веду руку в бок, медленно. Чувствую, как кожа немного сдирается, становится больно, я не отвожу ладонь, даже когда крохотные капли крови выступают, не останавливаюсь, а продолжаю. Надавливаю сильней и, словно спичкой о коробок, провожу пальцами о дорогу.
— Что ты делаешь, твою мать! — послышалось сзади.
Крис подбежал ко мне, дернул за запястье и рывком поднял с колен. Он раскрыл мою дрожащую ладонь и, не скрывая своей злости, заглянул мне прямо в глаза. В них был далеко не холод с прочной сталью, а пылающий огонь.
— Ты же вроде не пила, тогда зачем ты вытворяешь это с собой? Посмотри на это, — парень выставил мою грязную, потертую, словно на терке, ладонь прямо к моим глазам. — Тебе это нравится, действительно доставляет удовольствие? — голубоглаз прислонил руку к моему лицу и провел по нему.
— Что ты делаешь! — тут же чистой рукой я начала очищаться.
— Ты сильная, Ким, но ты зачем-то хочешь убедить остальных в обратном! Не понимаю только зачем! Ответь, для чего нужно себя калечить, ради чего?
Мое тело дрожало, точно так же, как старый фонарь, освещавший нас в эту самую минуту. Можно было подумать, что я боюсь ответить, но нет, сейчас мое внутреннее «я» точно знает — виной всему низкая температура на улице.
— Так я чувствую себя живой, — ответила я. — Раньше, когда брала лезвие в руки, я не хотела покончить с собой, может, только в самом начале… Просто мне хотелось чувствовать, но я решила, что больше этого не будет, только не так, и у меня вышло. Сейчас я чувствую себя точно так же, как после аварии… пустой.
— Послушай меня, — парень взял меня за руки, — Я не хочу, чтобы ты себя ранила, и я не позволю, чтобы кто-то ранил тебя… А теперь то, чего я на самом деле боюсь — потерять тебя! И это не пустые слова. Ты можешь мне не верить, но, Ким… В первый же день, как ты вошла, я подумал, она слишком хороша, чтобы жить в этом доме.
— Поэтому ты решил меня выставить? — засмеялась я дрожащим голосом. — Приветствие было еще то.
— Почти угадала. Решил показать тебе сразу всех монстров дома Браун.
— Крис, ты говоришь такие слова и хочешь, чтобы я поверила, но сам ничего не рассказываешь, ни о себе, ни о родителях. А я хочу, чтобы ты открылся.
— Ладно, только давай продолжим внутри, а то еще немного, и мой нос превратится в сосульку.
Словно парочка, схватившись за руку, мы вдвоем направились в кабинет, попутно прихватив бутылку водки из запасов за барной стойкой. Надеюсь, утром нам не попадет от Джима, но, с одной стороны, он сказал, ни в чем себе не отказывать. Зайдя в кабинет, я включила настольную лампу и уселась на диван, Крис сел рядом. Он откупорил бутылку и сделал глоток, предложил мне, но я отказалась. Парень не стал мешкать, ему уже не нужны были мои вопросы, Крис четко понимал, чего я хочу от него узнать.
— Мало кто помнит меня старого, такого послушного мальчика, который бегал в музыкальную школу во фраке и предпочитал гитаре скрипку, — взгляд черноволосого стал отстраненным, он уставился в одну точку и не спускал с нее глаз. — Барбара ворвалась в мою идиллию довольно внезапно. У отца долго никого не было, а кто был, то имена их запоминать не стоило, так как дня через три они уже пропадали. Но эта особенная блондинка быстро поселилась в нашем доме. Сначала она мне казалась далекой и непонятной, как планеты в звездной системе, но потом мы смогли найти общий язык. Она забирала меня из школы, возила на разные выставки, ровно до того дня, пока наша барби не обнаружила две полоски после очередного похода в туалет.
— Стой, кажется, в одном из потоков твоих оскорблений, я отчетливо слышала, что Барбара не может иметь детей! — перебила я.
— Да, но только это случилось позже, как ты уже поняла, по отсутствию моих младших брата или сестры. Когда отец узнал о беременности, я ушел далеко на второй план, сразу начались подготовки детской и большой пышной свадьбы. На третьем месяце Барбара обручилась с отцом, и она официально стало моей мачехой. Тут и начались мои веселые будни. Сначала весьма невинно, но когда меня однажды забыли забрать с выступления на концерте, на который, кстати, никто не пришел, тут обида стала крепнуть. Мне было стыдно, когда меня в одиннадцать вечера домой вез мой преподаватель по вокалу, как сейчас помню взгляд мистера Ковальски, под названием «сострадание». Ребенок еще не появился, а я уже стал никому не нужен, даже собственному отцу. Потом Барбара начала не скрывать за лукавой улыбкой мою ненужность, она не стала готовить на меня завтрак, вернее, она готовила три порции, но под предлогом «а малышу», эта женщина съедала две. Я пытался поговорить с папой, но он меня не слышал, слишком был ослеплен. А это еще было только пять месяцев. Один раз я сидел на кухне, делал уроки, Барбара сидела рядом, наглаживала свой живот и разговаривала с ним. И этот псевдодиалог я запомнил на всю жизнь: «Скоро ты у меня родишься, будешь самым красивым, добрым и любимым сыном. А другие могут и уехать, например, в школу-интернат, где-нибудь в Англии».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Крис, ты уверен в этих словах, просто это совсем не похоже на нее?
— Мне было уже тринадцать, конечно, я уверен! Я снова рассказал отцу, а он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Но что смешно, не прошло и недели, как он увидел плюсы учебы в интернате и именно в том, который был на другом конце земного шара с военным уклоном. Но судьба штука такая, не знаешь, когда она повернется к тебе задом, а когда передом. Произошел инцидент. Барбара была в торговом центре, и когда она спускалась по эскалатору, ее случайно столкнули, и она упала, подробностей не знаю, потому что мне сообщили обо всем, когда она была в больнице. Так она потеряла ребенка, а через полгода узнала свой приговор. Уже после этого я не стал скупиться на своих словах, конечно, постепенно, и курить в доме я не сразу начал.
— Почему они не отправили тебя в интернат после того, как ты начал злословить?
— Чувство вины, вот и весь ответ. Когда теряешь ребенка, начинаешь ценить того, кто есть, и смотришь на все сказанное и сделанное по-другому. Поэтому они меня терпят, поэтому защищают и говорят, что я хороший мальчик. Им стыдно! — Кристофер сделал еще глоток, и стало понятно, что теперь он абсолютно пьян.
Парень положил голову ко мне на колени, а телом раскинулся на всю длину дивана. Его глаза начали закрываться, пустая бутылка выпала из рук и покатилась по полу, прямо в сторону окна.
— Я… я… я, — парень пытался что-то говорить, но его пьяный язык явно уже не хотел шевелиться.
— Я рядом, — прошептала я ему на ухо.
— Ким? Я так боюсь…
— Не надо бояться, мы в безопасности, Том далеко и он нас никогда не найдет, — попыталась успокоить я.
— Боюсь ранить тебя, так пугаюсь того, что ты ко мне привяжешься, но сильнее, что я к тебе, — выговорил голубоглазый и тут же уснул.
Теперь все встало на свои места. Обиженный ребенок и недопонимание родителей. Кристоферу есть на что обижаться, только мне кажется, он сам не заметил, когда перешел черту и начал превращаться в чудовище, которому наплевать на чувства и раскаяние. Но в то же время он остается ранимым мальчишкой, а вся его псевдозлая философия кажется теперь лишь ширмой. Он заплутал и запутался, решил, что связавшись с плохими людьми, он навредит обидчикам, но искалечил сам себя собственноручно.
— Не бойся ничего, Кристофер Браун, а главное, самого себя, — прошептала я в пустоту, потому что знаю, что его сознание уже давно видит сны.
*****
В десять утра мы уже сидели в полном составе возле барной стойки, если, конечно, это можно назвать так. Крис и Аарон все время стонали от головной боли, если с голубоглазом все было понятно, потому что пиво водкой не запивают, то брюнетик страдал лишь от крохотной бутылочки солодового напитка.
— Парни, прекращайте, иначе я проконтролирую, чтобы вы до двадцати одного года даже не нюхали спиртного, — взбесился Пит, когда один из парней в очередной раз сказал «как мне плохо».
