Через несколько минут дверь отворилась. Из нее вышел человек. Красные, залепленные снегом глаза Казана измерили его с ног до головы, когда он подошел к саням. Он услышал, как этот человек воскликнул от удивления, когда нагнулся над Жанной. В следующее затем затишье ветра из массы шкур на санях послышался жалобный, полусдавленный плач маленькой Жанны.
Казан вздохнул глубоко, с облегчением. Он дошел уже до изнеможения. Силы отказались ему служить. Все ноги его были исцарапаны, и из них шла кровь. Но голос ребенка наполнил его какой-то странной радостью, и он улегся прямо в постромках на снег, в то время как человек занялся переноской Жанны и ее ребенка в свою теплую и гостеприимную избушку.
Через несколько времени человек снова вышел. Он не был так стар, как Пьер Радисон. Он близко подошел к Казану и посмотрел на него.
– Вот так штука! – воскликнул он. – И он дотянул все это один!
Он безбоязненно нагнулся над ним, отвязал его от упряжи и повел к избушке. В нерешительности Казан остановился на пороге и быстро и подозрительно посмотрел назад. Ему показалось, что вместе с ревом и плачем непогоды до него вдруг донесся голос Серой Волчицы.
Затем дверь избушки затворилась за ним. Он улегся в темном, заднем ее углу, а человек что-то стал приготовлять на горячей печке для Жанны. Прошло порядочно времени, прежде чем Жанна смогла встать с постели, на которую ее уложил человек. Потом Казан услышал, как она плакала; затем человек заставил ее поесть, и они разговорились. После этого неизвестный разостлал на скамье одеяло, а сам сел поближе к печи. Казан тихонько пробрался вдоль самой стены и заполз под скамью. Долгое время он мог слышать, как стонала во сне молодая женщина. Затем все стихло.
На следующее утро, как только человек отворил дверь, он прошмыгнул в нее и со всех ног бросился в лес. В полумиле расстояния он нашел след Серой Волчицы и стал ее звать. Со стороны замерзшей реки послышался ответ, и он побежал к ней.
Напрасно Серая Волчица старалась увести его обратно, в свои прежние места, подальше от этой избушки и от запаха людей. А когда утро уже прошло, человек запряг своих собак, и с опушки леса Казан увидел, что он устраивал на санях Жанну и ее ребенка и укрывал их мехами, как это делал и старый Пьер. Весь этот день он бежал вдалеке за санями, и Серая Волчица сопровождала его. Путешествие продолжалось до самого вечера, а затем, когда после непогоды опять засияли звезды и луна, человек снова отправился в путь. Была уже глубокая ночь, когда они наконец добрались до какой-то другой избушки, и человек стал стучаться в ее дверь. С того места, где в это время притаился Казан, он увидел свет, отворившуюся дверь и услышал радостное восклицание вышедшего навстречу мужчины и рыдания Жанны. Затем Казан возвратился к Серой Волчице.
Целые дни и недели с тех пор, как Жанна возвратилась к себе домой, этот свет от избушки и рука женщины не выходили из головы у Казана. Как он терпел Пьера, так теперь терпел этого молодого человека, который жил в одной избушке с Жанной и ее младенцем. Он знал, что этот человек был дорог для Жанны и что ребенок тоже был для него так же дорог, как и для нее. Только на третий день Жанне удалось заманить Казана в избушку, и это было в то самое время, как молодой человек возвратился домой с замерзшим трупом Пьера. Это он, муж Жанны, первый увидал на его ошейнике надпись «Казан», и с этих пор они стали звать его Казаном.
В полумиле от избушки на вершине горного массива, который индейцы называют Солнечной скалой. Казан и Серая Волчица нашли для себя приют. Отсюда они отправлялись в долину на охоту, и часто до них доносился голос молодой женщины: «Казан! Казан! Казан!»
В эту долгую зиму Казан делил свое время между избушкой Жанны и логовищем Серой Волчицы.
Затем наступила весна, и с нею пришла Великая Перемена.
Глава VIII
Великая перемена
Скалы, горки и долины уже стали согреваться солнцем. Почки на тополях готовы были распуститься. Запах от можжевельника и от сосновой хвои становился гуще с каждым днем, и повсюду, во всех этих диких местах, в лесах и в долине, слышался веселый рокот весенних потоков, искавших свой путь к Гудзонову заливу. В этом великом заливе слышались гром и треск ледяных громад, раскалывавшихся в раннем ледоходе и громоздившихся у выхода в Северный Ледовитый океан, и это было причиной того, что, несмотря на апрель, все-таки иногда с той стороны дул резкий, случайный зимний ветер.
Казан нашел для себя надежное убежище от ветра. Ни малейшее дуновение не проникало в согретое солнцем местечко, которое выбрал для себя этот полуволк-полусобака. Он чувствовал себя здесь гораздо покойнее, чем за все эти шесть месяцев ужасной зимы, долго спал и видел сны.
Серая Волчица лежала рядом с ним, прямо на животе, протянув вперед лапы, не смыкая глаз и постоянно принюхиваясь, чтобы в любую минуту различить в воздухе запах человека. А запах человека действительно носился в теплом весеннем воздухе, как и запах можжевельника и сосновой хвои. Она с беспокойством поглядывала на Казана, когда он спал, порой не отрывала от него глаз. Серая спина ее ощетинивалась всякий раз, как он видел во сне что-нибудь такое, от чего начинали шевелиться волосы у него на затылке. Она начинала слегка подвывать, когда он оттягивал назад губы и обнажал белые длинные клыки. Но в большинстве случаев Казан лежал спокойно, иногда вытягивая ноги, подергивая плечами и раскрывая пасть, что обыкновенно всегда бывает с собаками, когда они видят сны; и всякий раз он видел во сне, что в дверях избушки на равнине показывалась голубоглазая женщина в наброшенной на плечи шали, держала в руках чашку и звала его к себе: «Казан! Казан! Казан!»
Этот голос доносился до самой вершины Солнечной скалы, и Серая Волчица настораживала уши. Казан вздрагивал и в следующий затем момент пробуждался и вскакивал на ноги. Он подбегал к самому краю обрыва, нюхал воздух и вглядывался в долину, расстилавшуюся у него под ногами.
Из долины снова доносился до него женский голос, и Казан взбегал на скалу и скулил. Серая Волчица тоже подходила к нему и клала ему свою морду на плечо. Теперь уж она понимала, что мог означать этот голос. Днем и ночью она боялась его даже больше, чем запаха и звуков от других людей.
С тех пор как она рассталась со стаей волков и отдала всю свою жизнь Казану, этот голос стал для нее самым злейшим врагом, и она возненавидела его. Ибо он отнимал у нее Казана. И откуда бы он ни исходил, Казан всюду за ним следовал.
Ночь за ночью он похищал у нее ее друга и заставлял ее бродить одну под звездами и луной, верную ему в своем одиночестве и ни единого раза не отозвавшуюся на призывы ее диких братьев и сестер, доносившиеся до нее из лесов и из глубины долины. Обыкновенно она ворчала на этот голос и, чтобы показать свое нерасположение к нему, слегка кусала Казана. Но в этот день, когда голос раздался в третий раз, она забилась глубоко в расщелину между двумя скалами, и Казан мог видеть только ее сверкавшие злобой глаза.
Казан нервно побежал по протоптанной ими тропинке на самую вершину Солнечной скалы и остановился в нерешительности. Весь день вчера и сегодня он испытывал беспокойство и угнетенность. Что-то, казалось, висело в воздухе, что задевало его за живое, и это что-то он не видел, не слышал и даже не обонял, но мог чувствовать отлично. Он возвратился к расщелине между скалами и стал нюхать в сторону Серой Волчицы. Обыкновенно она повизгиваниями звала его к себе. Но теперь ее ответом было то, что она подняла кверху губы и оскалила белые клыки.
В четвертый раз долетел до них голос, и так ясно, отчетливо, и она, у себя в темноте между двумя скалами, с яростью схватила зубами что-то невидимое. Казан опять пошел по тропинке и опять остановился в нерешительности. Затем стал спускаться вниз. Это была узенькая, извилистая тропинка, протоптанная, лапками и когтями взбиравшихся на Солнечную скалу животных.
Сойдя до половины горы, Казан уже не сомневался и со всех ног побежал к избушке. Благодаря не умиравшему в нем инстинкту дикого зверя он всегда приближался к ней с осторожностью. Он никогда не давал о себе предупреждения, и в первую минуту Жанна удивилась, когда, оторвав глаза от ребенка, вдруг увидела в открытой двери голову и плечи Казана. Ребенок запрыгал и захлопал в ладоши от удовольствия и затем с лепетом протянул руки к Казану. Жанна тоже протянула к нему руку.
– Казан! – крикнула она ласково. – Иди сюда, Казан!
Дикий красный огонек в глазах у Казана медленно стал смягчаться. Он ступил передней лапой на порог и остановился. Молодая женщина позвала его вновь. И вдруг ноги под ним подкосились, он поджал хвост и вполз с чисто собачьей манерой, точно совершил какое-нибудь преступление. Он любил тех, кто жил в этой избушке, но самую избушку ненавидел. Он ненавидел все избушки вообще, потому что от них веяло на него плетью, дубиной и рабством. Подобно всем ездовым собакам он предпочитал снег в качестве постели и ветви елей в качестве убежища.
