Я повернул голову, позвал через плечо:
– Борь?
Резко хрустнула ветка от неловкого удивленного движения. Я почти почувствовал это движение – теплый всплеск за спиной.
На секунду все затихло, а потом зашелестело-захрустело от души. Шатун пошел ко мне, теперь не скрываясь.
Я слушал его шаги, шелест ветвей по его рукам. Не так уж близко он был, когда я его заметил. Шагов двадцать.
Не оглядываясь, я кивнул ему. С прибытием.
Шатун мялся возле меня, как пристыженный шалун. Выглядело это и смешно, и странно – он все-таки на две головы выше меня и в плечах в полтора раза шире.
– Влад, как вы меня заметили? – В голосе удивление пополам с обидой, почти детской: так нечестно! Я же все делал правильно, вы не должны были меня услышать!
Если бы еще я сам знал как… С двадцати метров я в самом деле никак не должен был его услышать. Гош научил его подкрадываться.
Я пожал плечами. Неохотно признался:
– Предчувствие.
– Предчувствие?..
Я видел его любопытный взгляд. Он неуверенно улыбнулся, будто не мог понять, шучу я или нет.
Я поморщился:
– Ну…
Как передать словами это ощущение? Старик вот вообще до вчерашнего дня не верил, что оно у меня бывает. Думал, это я сам себе внушаю…
– Гош тебе не рассказывал про Пятиглазого?
– Нет. То есть имя я слышал, а что…
Он вдруг вздрогнул и осекся.
Поднял руку, сдвинул рукав плаща. Под пальцами показался призрачный красноватый свет и тут же погас. Часы? Виброзвонок сработал, что ли?
Хорошие у него часики… И сигнал бесшумный, и подсветка слабая и красненькая. Такая не сбивает глаза в темноте. Сейчас, когда сияет луна, это неважно, а в новолуние бывает неприятно: один взгляд на слишком яркую подсветку часов, и жди потом полчаса, пока зрачки опять аккомодируются к полной темноте. Надо будет и себе такие же завести.
– Одиннадцать, – вздохнул Шатун. – Мне пора. Мы с Гошем договаривались.
Ну, если Гош ему сам сказал… Я кивнул. Еще увидимся сегодня.
Шатун кивнул в ответ и отступил назад.
Двигался он почти бесшумно, через несколько шагов я совсем перестал его слышать, но каким-то странным образом знал, где он. Знал, как он двигается, медленно, позади меня…
Это ощущение медленно смягчалось, пропадало. Через минуту я вдруг почувствовал, что остался один.
Холодноватое ощущение пустоты.
Не похожее на холод на коже, на реальный, физический холод. Не похожее и на тот холодноватый ветерок, какой накатывает от касания паучих.
Другой холодок – пустоты вокруг. Пустоты и тишины. Город засыпал, в доме справа от больницы гасли последние окна.
Медленно ползли секунды, лениво уплывали минуты…
Где-то далеко за больницей пару раз проезжали машины. Лай собак все реже. Час пик вечернего выгуливания закончился.
Я слушал, как засыпает город. Слушал тишину, шелест листьев и внимательнее прислушивался к этому прохладному ощущению пустоты вокруг.
Странно… Оно ведь знакомо мне – я не воспринимал его как что-то новое, явившееся только что, нет, оно всегда было со мной. Но почему-то только сейчас я обратил на него внимание.
Почему? Странно это все. Живешь, живешь, принимая что-то как данность… А потом вдруг замечаешь, что это что-то непонятное.
Ах да, Старик же спрашивал вчера. Поэтому?
Эти его вопросы… Груда книг на столе, поверх всех – черный псалтырь той чертовой суки. И два листа бумаги. Исписанные бисерным почерком Старика – странным для этих могучих плеч и толстых сильных пальцев. Какие-то стрелочки, знаки вопросов…
Или это мне уже кажется?
Наверно. Домысливаю задним числом…
Я вздрогнул. Что-то изменилось.
Не в том, что улавливали глаза, уши и кожа, а в этом странном ощущении прохладной пустоты вокруг.
Я замер, пытаясь разобраться в этих странных ощущениях, таких привычных и непонятных. Прохладная пустота как будто бы никуда не делась, но где-то за затылком появился теплый комочек…
Я закрыл глаза, и это помогло.
Не за затылком теплый комок. Далеко за моей спиной.
Я словно чувствовал, что было вокруг меня: осенняя прохлада, а в ней – облачко, ползущее ко мне. Облачко плотнее и жарче, чем холодный осенний воздух…
В легких стало жарко – сам не заметил, как затаил дыхание, – я вдохнул и открыл глаза. Наваждение дрогнуло и пропало.
Но, странное дело, я был уверен, что не один на пустыре. Да, мое предчувствие. Снова тут как тут. А через миг…
Предчувствие не пропало, но как-то изменилось. Я очень ярко чувствовал то, что называл предчувствием, но сейчас к этому ощущению совершенно не примешивалось чувство близкой опасности.
Как и полчаса назад, когда подходил Борис. Не опасность, а, наоборот, будто что-то знакомое. Как запах родного дома, к которому привык, хотя и не можешь толком объяснить, из каких именно ниточек сплетается эта аура домашнего уюта…
Что-то крупное и плотное позади меня. Дружелюбное. Надежное.
– Привет, Гош, – сказал я, не оборачиваясь.
Гош хмыкнул, удивленно и не без досады. Перестал красться. Под его ботинками зашелестели листья, еще влажные от вчерашнего дождя. Треснула ветка под каблуком.
Он поравнялся со мной, вопросительно глянул.
– Все в порядке, – сказал я. – Еще не приехали. Шатун приезжал, потом уехал. Куда ты его?
– Там. – Гош мотнул головой куда-то назад, где за пустырем и лесополосой проходит шоссе. – На дороге. Ждет.
Это были типично конторские штучки, но я к ним уже привык. Называется – предварительное выдвижение.
Сесть на хвост пурпурным прямо у больницы слишком опасно. Эти пурпурные ребята быстро заметят слежку. Следить по очереди, передавая ведомых от одного к другому? Тоже проблематично, нас всего трое. Если сесть на хвост прямо здесь, даже две смены не помогут. На пустых ночных дорогах слишком подозрительно, когда позади постоянно висит одна машина.
То ли дело, когда позади пусто, пусто, а потом сами пурпурные нагонят случайную попутку, которая после обгона чуть прибавит и увяжется за ними. Верстах этак в десяти от городка. А лучше – в двадцати. Тут уж без всякой смены можно сопровождать долго и без всяких подозрений…
Надо только угадать с направлением. Выезжают они по тому шоссе, конечно, но куда? Не сворачивают ли на первом же съезде? Вот Гош и снарядил Шатуна ждать их где-то впереди на том шоссе, ведущем на северо-восток, – точно ли оттуда они приезжают, со стороны московских пригородов?
Я скорее почувствовал, чем услышал, движение Гоша. Он двинулся прочь от меня. Уже уходит.
– А ты? – обернулся я. – К нему?
– Потом.
– А сейчас куда?
– На северный.
Ага… Хочет одновременно раскручивать и ту жабу с усатым.
Вчера Гош уже выдвигался туда, на север, угадывая, откуда едет жаба. Неудачно. В ту сторону следить сложнее. Крупных городов нет, куча поселков и паутина мелких дорог. Попробуй угадай, откуда они приехали. Но может, сегодня повезет.
– А не опасно – распыляться вот так?
Гош помедлил, нехотя кивнул. Да, опасно. Потом мотнул головой на домик и сморщился: не нравится ему это все, ох как не нравится. Все-таки разлепил губы:
– Надо начинать разгребать.
Он мотнул головой на луну.
Да, полнолуние уже завтрашней ночью. Ритуальный день у жаб.
Пожалуй, прав Гош. Надо спешить, а то после ритуала могут разбежаться и где их потом искать? Распыляться опасно, но надо – прав Гош… Как всегда, впрочем. Смотрит на шаг вперед. Конторская выучка, ее не пропьешь.
– Ладно, Гош… Сюда еще заедешь или там будешь сидеть, пока они обратно поедут?
Гош склонил голову к одному плечу, потом к другому – ни да ни нет, как получится.
– Думаешь, ваши выдвижения могут не сработать?
Гош поморщился.
– Только один к ним не лезь, если что. Ладно?
Гош хмыкнул: не дождетесь.
Ну да. Тому, что от геройства одни проблемы, – этому в их конторе прежде всего учат…
Он скользнул назад, неслышно ступая по опавшей листве, беззвучно отводя ветви кустов. Теплое ощущение, что со спины меня прикрывают, таяло вместе с ним.
Я вздохнул. Конечно, хорошо бы сегодня же узнать, где живет та сука с усатым. И откуда приезжают те совсем молоденькие жабки с пурпурной охраной… И все же жаль, что его сегодня не будет рядом. С Гошем я чувствую себя увереннее.
* * *
Когда справа сквозь ветви пробился свет фар, я ждал, что это «ауди» жабы. Она приезжает первой. Но по новенькой дороге вскарабкался «мерин».
Вполз на стоянку, превратившись под светом желтых фонариков из черного в темно-темно-пурпурный. Защелкали дверцы.
Все те же двое мужчин в пурпурных плащах и те же две молодые женщины – только сегодня одеты совсем иначе. Если это вообще можно назвать одеждой.
Черные накидки, не достающие даже до колен. И все. Руки ниже локтя голые, голые ноги, никакой обуви. Широкие капюшоны утопили лица в тени.
Тончайший шелк струился по телу. Вздрагивающие от осеннего холода плечи, тонкие талии, бедра… У маленькой на груди натянулся шелк на затвердевших сосках.
