Если бы ленился, то не полез бы в прозекторскую, вообще никуда бы не ходил…
Но размышлять было некогда. Боясь даже развернуться, чтобы не хрустнул плащ, я шагнул назад.
Еще шаг… еще… еще.
Длинный он хоть, этот второй пролет холодильной? Если он дойдет до конца первого, то ему даже поворачивать не придется – он меня и так увидит, прямо от поворота…
Я пятился, с каждым шагом боясь наткнуться на стену, и слышал его шумное дыхание.
– В прятки со мной играешь, что ли? Я же слышал!
Не оборачиваясь, я пятился дальше. Забиться в самый конец. В самый дальний угол. Может быть, он подумает, что звук ему просто померещился и уйдет, не осматривая все? Только заглянет в поворот, а сам сюда соваться не станет…
Санитар зло выдохнул и зашагал. Быстро и целеустремленно. Шаги гулко скакали между кафелем и железными стеллажами.
Вот он повернул, вошел в разрыв меж несущими стенами. Не глядя на дверь слева – он-то знал, что там дверь, и, может быть, сам ее запирал, – сразу повернулся вправо, ко мне…
В спину мне уперлась стена.
Все, пришли. Конец прохода. Всего девять больших шагов.
Он стоял прямо передо мной. Повернувшись ко мне.
Я глядел на него. Ламп здесь было много, свет заливал каждый уголок комнаты. Халат у него был мятый и такой грязный, что уже не белый, а сероватый. Волосы криво топорщились со сна. Трехдневная, а то и больше, щетина.
И злой. Очень злой. Лицо припухло, глаза покрасневшие, будто уже несколько дней он дремал короткими урывками, а то и вовсе не спал.
Он посмотрел на меня…
Я не знаю, чего я больше испугался. Того, что он должен был сделать, заметив меня, или того, что он сделал.
Он даже не вздрогнул.
Его серые прозрачные глаза, окруженные розоватыми белками с красными жилками сосудов, скользнули мутным взглядом по полкам для трупов с правой стороны прохода. Первый ряд, второй, третий…
Дальше был я. Залитый светом, как на ювелирной витрине.
Санитар смотрел на третью полку, прямо у моей правой руки, и его зрачки рывком перескочили через меня – на полку по левой стороне. На ту, что была ближе ко мне, потом на вторую, потом на ближнюю к себе…
На лице санитара выступила досада. Его взгляд пошел обратно. По левой от меня череде полок. Первая, вторая, третья… и опять рывком перескочили через меня. Прошелся по полкам с правой стороны….
И ощерился, как цепной пес, который чует чужака, да цепь слишком коротка.
Я как зачарованный глядел на это помятое лицо с набрякшими синяками под глазами. Нет, он не пьян. От него не пахнет. Ни спиртом, ни алкогольным перегаром. Это не выпивка – это от недосыпа.
И кажется, я даже знаю, сколько именно он так недосыпает…
Не спит, потому что вместо того, чтобы идти домой в конце смены, перебивается на топчане за углом коридора. Вскакивая каждый раз, когда в морг кто-то входит. И спешит проверить, кто пришел. Свои или кто-то чужой? Кто-то, кто слишком интересуется тем, что происходит в морге…
Пятые сутки. С тех самых пор, как достроили домик малинового кирпича и провели к нему идеальный съезд прямо с шоссе.
Санитар зажмурился, помотал головой. Еще раз оглядел весь проход – попытался.
На этот раз он повел взглядом выше, над полками с трупами, по стене, выкрашенной тошнотворно-болотным цветом, с неровностями от предыдущих слоев краски, которую здесь не счищали, а раз за разом красили поверх, из года в год, из десятилетия в десятилетие…
Но результат был тот же. Он просто перескочил взглядом через меня.
Через меня ли?..
Чувствуя, что не надо – лучше подождать! Потом, когда он уйдет! Но я был как в тумане и все-таки оглянулся.
Там была не стена. Там была металлическая дверь. Новая, еще блестящая полиролью, тем особым магазинным лоском новой вещи, что держится только первые дни. Стена вокруг была идеально ровная, совсем недавно покрасили в цвет морской волны.
Санитар вздрогнул, вскинул глаза прямо на меня… но его зрачки прыгнули в сторону. Замерли на полке с трупом справа от меня.
А я стоял как во сне. Во сне, который уже был со мной однажды…
Я ведь уже видел такое. Тот кавказец, в подвале. Он тоже не мог видеть алтарь.
Только тогда это был слуга. Ему промывали голову долгие месяцы, чтобы добиться такого. Здесь же…
Это ведь не слуга. Это обычный санитар, который здесь работает. Та, которая сделала с ним такое – сколько она трудилась над ним? Полдня? Час? Пять минут?
Или хватило одного касания?..
Я сглотнул.
Санитар все крутился на одном месте, шаря глазами по сторонам. Силясь взглянуть в тот конец мертвецкой, но лишь морщился и фыркал как собака, сунувшая нос в банку с гуталином. Не мог.
И все-таки он чувствовал, что тут кто-то есть…
Он присел, заглянул под полки. Вдоль левой стены, вдоль правой. Перепрыгнув взглядом через мои ноги.
Встал. Потянулся к трупу на полке, будто хотел приподнять простыню и взглянуть на лицо, но так и не приподнял. Рука замерла, будто он забыл о ней.
Он повернулся ко мне и медленно пошел.
Прямо на меня. Шаря взглядом по сторонам, вглядываясь в покрытые простынями трупы. Когда его лицо смотрело на меня, его взгляд вдруг уходил в сторону.
Господи, он же уткнется в меня носом…
Он прошел первый ряд полок, второй.
Я мог бы шагнуть вперед и коснуться его рукой. Еще два его шага и…
Он вдруг встал, как налетел на стену. На миг лицо потеряло выражение, глаза осоловели. Всего на миг. Бульдожья решимость удержалась.
Он потряс головой, опять ощерился и двинулся вперед. С натугой, будто сквозь воду шел, сквозь смолу продирался. Теперь совсем медленно.
Если бы я протянул руку, я мог бы толкнуть его.
Я невольно задержал дыхание, в холодном воздухе облачка пара плыли прямо ему в лицо. Я слышал вонь его давно немытого тела, его тяжелое дыхание, пропитавшие его одежду запахи хлорки, больницы и столовой…
Но он смотрел только на полку слева от меня, на тело, скрытое под простыней.
Полки шли в два яруса, и я только теперь заметил, что справа и слева от меня тела лежат не только на нижнем ярусе, но и на верхнем. Хотя в начале пролета трупы лежали только на нижних полках. А до поворота, в первом пролете, и первый-то ярус был не весь заполнен…
Санитар начал поворачиваться от тела ко мне и вдруг дернул головой, рывком переведя взгляд с нижней полки слева от меня на полку справа.
В его лице мешались подозрение и раздражение, злость и упрямство. Медленно, весь оскалившись от натуги, будто на его руках висели гири, он поднял руку, потянулся к простыне на трупе…
И без того медленное движение руки еще замедлилось, стало совсем сонным…
И вдруг его лицо потекло, меняясь. Раздражение, упрямство, желание что-то выяснить – ушло, развеялось без следа. Осталось лишь недоумение.
Рука совсем застыла.
Он нахмурился, глядя на руку. Огляделся вокруг, вновь обогнув меня взглядом, явно не понимая, что здесь делает.
Шагнул назад. Потер лоб. Еще раз огляделся.
Вдруг съежился, задрожал, плотнее запахнул халат. Развернулся и, шоркая, пошел прочь.
Свернул в проем, еще несколько шагов, хлопок двери и звонкий щелчок язычка.
Стало тихо.
Тишина, пустота и облачка пара, вырывающиеся из моих ноздрей…
Но меня не отпускало ощущение, что он не ушел. Что он хлопнул дверью, а сам не вышел. Так и стоит перед дверью.
Предчувствие.
Такое четкое, что я стоял, не двигаясь с места. Обратившись в слух.
Он меня ловит…
Он как-то понял, что не может смотреть сюда, понял, что какой-то подселенный ему в голову вредный домовой не дает ему сделать этого, не дает понять, что он видит, когда смотрит сюда. Может быть, не дает даже думать об этом.
Но если я выйду из этого угла с новой дверью, дойду до конца пролета и поверну – под его ожидающий взгляд…
Сколько я так стоял? Пять минут? Четверть часа?
И вдруг понял, отчего на самом деле у меня ощущение, что рядом кто-то есть. Дверь!
Я развернулся.
Лакированная черная сталь. Лампы отражались в ней, как в зеркале. Золотистая ручка, накладка над замками.
Отпереть я ее, положим, смогу, кое-чему Гош и меня научил. Но…
Я медленно поднял руку, не решаясь проверить, заперта ли дверь. Не решался даже коснуться ручки.
Сейчас там, внутри, нет никого – ни жабы с усатым, ни девчонок с пурпурными, – они все уехали, это я сам видел.
Но три недели назад мне тоже казалось, что все, кто жили в доме чертовой суки, в отъезде… Казалось до тех пор, пока волк не метнулся из-за спины к моей глотке. Волк, умевший красться почти беззвучно.
То было у обычного домашнего алтаря, где хозяйничала всего одна чертова сука. А сколько их было здесь? Жаба и две молоденькие… И еще была как минимум одна паучиха – та, что с легкостью превратила санитара в сторожевого пса, заставила его забыть про все, кроме морга и холодильных, не спать уже пятые сутки…
