Алина Сергеева тоже не удивилась встрече, только скривила губы.
– Значит, я была права… вам удалось вычислить нас…
– Удалось, – ответил Иван Петрович. – Нам многое удаётся, особенно совсем невыполнимое.
– И что же вы намерены делать?
– Мы имеем честь объявить вам войну, – усмехнулся Гордеев. – Всем, кто пытается командовать нами.
– Кем – вами? – прищурилась женщина.
– Людьми.
Алина хотела сказать что-то едкое, но перехватила предупреждающий взгляд Вики и передумала.
А Фомин вдруг впервые в жизни ощутил себя частью команды, очень большой команды, имя которой было – истинное человечество. И ему стало хорошо.
декабрь 2007 г.
Владимир Михайлов
Трудно одержать поражение [9]
1
У всех четверых были имена – и первые, и вторые. Но их никто не помнил. Имена отмерли, как это происходит с органом или свойством, давным-давно выпавшим из употребления.
Их заменили номера. «Потому что все оттенки смысла умное число передаёт». [10] На каждого – одна цифра со знаком «минус».
Знак говорил о принадлежности к прошлому. Хотя жили все в самом подлинном Настоящем.
Говоря о них, порой номер предваряли словом «доктор». Может быть, они имели какое-то отношение к медицине. Но не обязательно.
А в общем, это были люди как люди. Не из тех, кого узнают на улице, на кого показывают пальцем. И жили, как все. В рабочие дни исправно являлись в контору (так принято называть учреждение, в котором они служили). В свободное время отдыхали. Развлекались, кому как нравилось.
В тот вечер доктор Минус-первый сидел в опере. Второй гонял мячи на корте. Третий ужинал в ресторане «Герб Каруманов» с дамой, чьего имени история для нас не сохранила, а четвёртый вообще уехал из города и расположился с удочками на берегу тихого лесного озерца, не рассчитывая, впрочем, на серьёзный улов.
Вечер был тёплым, спокойным и располагал к расслаблению. Тем более что предстоял выходной. Единственным, что сейчас связывало их с деловой повседневностью, был коммик в кармане у каждого, никогда не выключающийся.
Даже в театре. Правда, звук там убирается. Было бы крайне неуместным, если бы коммик ударил в тот самый миг, когда великая Алга Варесса берёт верхнее «ля» в арии Джизены в третьем акте «Дочери богов». Коммик вместе с его владельцем с позором выкинули бы из зала (сразу после того, как Алга допоёт до конца, никак не раньше). В общем, был бы скандал.
Поэтому коммик Минус-первого не издал ни звука. Только ощутимо завибрировал в мочке уха. Ущипнуть себя за ухо можно и в опере. Чтобы услышать самому, нимало не беспокоя других:
«Разрешено. Немедленно. Точка-один».
Остальные трое услышали тот же сигнал одновременно с М-первым. М-четвёртый не стал собирать удочек: ничего с ними не станется. Только выплеснул трёх пойманных рыбёшек в озеро. Третий сказал даме «Мне очень жаль», оставил деньги на столике и быстро зашагал к выходу, едва не налетев на стюарда – живого, какими «Герб» и славился. Второй взлетел прямо с корта, оставив ракетку на задней линии, а партнёра – с разинутым ртом. Никто не потратил ни секунды лишней.
Лишь М-первый позволил себе нарушить приказание. Он выждал две минуты. И лишь когда Джизена умолкла и застыла, простирая руки к небесам, и зал взорвался овацией – только после этого, извинившись, вышел из ряда, из зала, из театра, взлетел и лёг на нужный курс.
Тем не менее на точке-один он оказался третьим. Последним в оперативном зале – он-то и был точкой – появился рыболов.
Как только он занял своё место, М-первый кивнул, и ожидавшие их люди перешли к делу. Стали докладывать обстановку и прогнозы.
2
Конная статуя Великого полководца возвышалась в самом центре города. Но то были лишь камень и металл. Бренные же останки героя покоились в фамильной усыпальнице на кладбище при соборе Господней Воли, где по надписям на плитах или стенах можно было изучать историю этого мира – планеты Эврил – куда более успешно, чем по учебникам истории. Писаная история нередко меняется, могилы же остаются неприкосновенными. Каждая из них окутана легендой, а в легендах порой бывает больше правды, чем в официальных текстах.
Для того чтобы навестить место упокоения Победоносного, следовало преодолеть два расстояния. Одно – менее десяти километров, другое – в триста с лишним лет.
Десять километров потому, что собор Господней Воли находился именно на таком расстоянии от Конторы, к которой принадлежали четыре Минус-доктора.
А переместиться на триста лет в прошлое приходилось сразу по двум соображениям. Во-первых, потому, что материал требовался как можно более свежий, это обеспечивало успех. Но эта причина не являлась основной. Во-вторых и в-главных – дело было в том, что и собор, и прилегавшее к нему кладбище с плитами и усыпальницами вот уже двести лет как не существовали: во время Третьей Стурической войны сброшенная врагом на город большая Г-бомба превратила всю эту часть столицы в каменную крошку, а на месте собора образовался провал восьмидесяти метров глубиной и ста двадцати в поперечнике.
Сейчас, через двести лет после печального события, то есть в нынешнее, четырнадцатое предвоенное время, возникшее углубление было заполнено водой и называлось городским озером, в котором люди (вопреки официальному запрету) с удовольствием купались и даже по большей части не тонули, а также с удовольствием отдыхали на пляже, насыпанном по периметру. Так что посетить собор со всеми его угодьями можно было, лишь погрузившись в прошлое.
То есть в минус.
Для трёх обладателей докторской степени подобные действия давно уже стали рутиной, поскольку были постоянной частью их профессии. Что же касается Минус-первого, то основное его занятие было другим, и в минус-погружениях он участвовал не часто. Однако техники не утратил. На прочих же можно было положиться и в самой сложной обстановке. Люди не подводили. Эти люди.
И на этот раз всё было сработано наилучшим образом.
Нырнули, пользуясь персональными хроноскифами, заранее синхронизированными. Реализовались без происшествий. Склеп нашли без труда: в городской мэрии (она-то уж уцелела) прекрасно сохранились планы и всего города, и любого его района, где был чётко обозначен и каждый дом, и любое другое сооружение – вплоть до афишных тумб и информационных киосков. Что же касается кладбища, то его схема была ещё более подробной, и её можно было увеличивать вплоть до отдельных погребений.
Проникнуть в усыпальницу рода Скарабеев оказалось ещё менее сложным: операция проводилась ночью, когда посетители – тем более в те далёкие времена – избегали прогулок по любому некрополю, тем более что в этот вообще впускали не всякого и уже давно никого не хоронили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
