Он прождал ещё двенадцать часов.
И лишь для того, чтобы обнаружить полнейшее и вопиющее несоответствие бокса на вернувшемся глайдере не только межпланетным медстандартам, но и простейшим требованиям гигиены и техники безопасности.
Впав в весьма непривычное для себя состояние ярости, он посредством диспетчера выдернул из тёплой семейной постели дежурного медмеханика, который искренне полагал, что дежурить на базе при отсутствии катеров — излишество и дурь, после чего тихим и вежливым голосом нагнал на пожилого, толстого и очень мирного отца семейства такого страха, что тот клятвенно обещал справиться с ремонтом за три часа.
Ну — четыре от силы.
Но Теннари, войдя в раж, оказался не способен остановиться так быстро. Провёл полную инспекцию катера, после чего принялся за базовое обеспечение, и успокоился только тогда, когда полностью обновлён и перезагружен оказался весь фонд диагноста.
За четыре часа механик не справился.
Бледнея и заикаясь, он твердил о своей полнейшей невиновности в этих прискорбных обстоятельствах, поскольку необходимой схемы на базе МЕДАСа не оказалось, пришлось заказывать у соседей, ещё три-четыре часа, и он все наладит, там и работы-то осталось — раз плюнуть, хотите — сами проверьте…
К этому времени вернулись уже четыре катера, но боксы на двух из них были в ещё худшем состоянии, а на одном — так и вообще отсутствовал. Это можно вполне понять — здесь не то место, где регулярно встречается аста ксона. Ксона — не понос, который может прихватить вас за задницу где угодно и когда угодно. Она или есть — или нет.
И если она есть — вы сразу же это обнаружите. И вы, и окружающие вас пассажиры, и уж тем более — базовые врачи. При первом же вашем визите на орбиту той несчастной планеты, которая имела трижды несчастье быть вашей родиной, а теперь окажется к тому же ещё и местом пожизненного заключения.
Теннари не удивился бы, узнав, что за все четыре с половиной сотни лет существования базы МЕДАСа на Астероидах здесь не было ни одного случая.
И не будет, пока дети здесь только проходят осеннюю практику, а не занимаются рождением новых детей…
Любое дело, будучи начато, когда-нибудь заканчивается, и ремонт не является исключением. Какой бы сложности он ни был.
Теннари утешал себя этой мыслью ещё часа два, сидя в жутко неудобном кресле зала ожидания. Потом проснулся.
И понял, что за прошедшие три с половиной часа у него страшно затекла левая рука, да и ноги неплохо было бы размять, проверив заодно, насколько соответствует реалиям сегодняшнего дня мысль о конечности любого начинания.
Оказалось, что соответствовала. И, что оказалось совсем уж приятной неожиданностью — вполне.
Вот только пилот не соответствовал совершенно.
Пилот — существо вполне понятное.
Во всяком случае, предсказуемое.
В том смысле, что, воспользовавшись временным выпадением грозного начальства из реальности, он сумел не только тихонько улизнуть в ближайший бар и к великому для себя удовольствию набраться преизрядно, на жизнь свою тяжёлую жалуясь всем, кто имел неосторожность оказаться рядом, но и подраться там от души с кем-то, на жизнь свою обиженным ничуть не менее.
И, как результат, сейчас благополучно отсыпался в полицейском участке, вконец ублаготворённый и довольный собой и окружающими.
Вывести Теннари из себя не удавалось ещё никому. За все десять лет его работы в интернате. А это, простите, от трёхсот до пятисот (в особо урожайные) ходячих неприятностей ежегодно.
И, видит Оракул, они пытались!..
Он не стал орать на диспетчера: «А куда вы смотрели?!!», топать ногами и скандалить в участке. Просто объяснил ситуацию весьма понятливым полицейским, не лишённым некоторых человеческих слабостей, отнюдь не худшей из которых является злорадство. И пошёл обзванивать остальных пилотов.
Правда, полицейские оказались куда более понятливыми и злорадными, чем он ожидал, и, когда через полчаса вызванный из отгула пилот второго катера явился на базу, там его уже ожидал подвергнутый тотальной очистке организма коллега — мокрый, как мышь, злой, как чёрт и трезвый, как стёклышко.
Но и тут улететь не удалось.
Потому что произошла пересменка.
И новый диспетчер, проверив по комму и обнаружив, что полномочия Теннари закончились больше часа назад, сделался вдруг ужасно бдительным и потребовал немедленно покинуть помещение всем посторонним, не имеющим документально заверенного права находиться во вверенном его попечениям ужасно секретном и так далее.
Ни о каком полёте, разумеется, и речи быть уже не могло.
Теннари не стал скандалить. Оставил рапорт и заявку на катер, уверенный, что никуда дальше мусорной корзины эта заявка у бдительного диспетчера не проникнет.
Зашёл в контору интерната, где на него посмотрели с лёгким недоумением, но дубликат рапорта и заявки всё-таки приняли.
Поинтересовался наличием каких-либо приятных изменений в расписании ближайших гражданских рейсов и почти не огорчился, узнав, что подобных нет и в помине.
И пошёл отсыпаться.
Потому что все равно делать больше было нечего…
Ему удалось поспать около двух часов.
Да и то только потому, что сначала его пытались отыскать в личном отсеке или других подходящих местах интерната, и лишь потом догадались проверить припортовую гостиницу.
Двадцать восьмая автономная медицинская база не вышла на связь в установленное время.
И на аварийные вызовы тоже не отвечала…
Талгол. Деринг. Отель у малой арены
Стась
— Ну и что это такое?
Шариков было много, горсти две, пожалуй, хотя вряд ли кому придёт в голову мерить их горстями — Стась попыталась было потрогать сгоряча, и теперь сосала изрезанные пальцы.
Больше всего они напоминали крохотные плавучие мины, даже не сами мины, а то, как любят их изображать в «морском бое». Или крупные дробинки, утыканные иголками. Иголки, правда, были совсем не иголками, а осколками мономолекулярных лезвий. Которые, в свою очередь, являлись штукой весьма секретной и в свободную продажу вроде бы не поступали…
Впрочем, Бэт есть Бэт.
— Зажимы. Для волос.
Очевидно, на её лице что-то всё-таки отразилось, потому что он поспешно добавил:
— Э-э, я не шучу! На самом деле зажимы. И на самом деле для волос.
И она поняла — не шутит.
— Что-то я не совсем…
— Новая фишка! — он засмеялся беззвучно, оскалив ровные зубы. — Пора раскручивать твой хвост на полную катушку.
Стась пожала плечами. Поморщилась. Вздохнула.
— А я-то надеялась, что его скоро можно будет совсем отрезать…
— Ты что! Отрезать такое богатство! Знаешь, во сколько он мне обошёлся?! Нет?! И не знай — крепче спать будешь!..
— Неудобно с ним. Мешается, да и вообще… Так и ждёшь, что кто-нибудь схватит как следует, дёрнет — и звездец котёнку.
— Можно подумать — ещё не хватали!
— Повезло. Не каждый же раз так везти будет.
— Везёт, знаешь ли, утопленникам. А чтобы на плаву удержаться — одного везенья мало. Думаешь, я тебя просто так этой дрянью голову дважды в день мыть заставляю?.. То-то… специально, чтобы волосы скользкими были! А теперь ещё и зажимчики…
— Комиссия не пропустит, это уже оружие.
— А вот и нет, я проверил! Мелкие инородные тела запрещены в общем количестве более ста грамм и при весе каждого отдельно взятого более двух грамм, а здесь ровно девяносто восемь зажимов по грамму каждый. А с учётом разрешённых трёхсантиметровых бронированных когтей лезвия в один сантиметр и обсуждать смешно! Никаких серьезных повреждений, зато кровищи будет — хоть залейся, очень, знаешь ли, психологически эффектно… Представляешь, какой сюрпризик ожидает следующего, кто попытается дёрнуть тебя за косичку?! — он хихикнул. Потом добавил уже серьёзно — Но это не главное. Ради просто обороны я бы и суетиться не стал, «Шёлковый угорь» — бальзам надёжнейший, пусть бы пробовали, силы тратили… Но ты мне сама идею подсказала. Помнишь Вомбата?
— Это который с татуировкой в виде черепов?
— С черепами — это Комбат. А у Вомбата ногти мутированные и уха нет.
— Комбат, Вомбат — какая разница?.. Постой, это на прошлой неделе? У него ещё бёдра перекачаны, ходит враскорячку, да?
— Вижу, помнишь. Это хорошо. Финал свой помнишь?
— Н-ну…
— Это плохо. Учишь вас, учишь… Удачные фишки запоминать надо!
Ав-то-ма-ти-чес-ки!
— Это… когда я его хвостом по глазам, что ли?
— Умница! Сходу повторить сможешь?
— Так это же нечаянно получилось!
— Это ты другим рассказывать будешь. А я к некоторым словам глухой. Давай-давай, я жду!
— Да не помню я, Бэт! — знал бы кто, как это противно, всё время чувствовать себя виноватой! — Это же случайно…
