Она перевела луч на гроб в могиле Хорнби и услышала, как тихо ахнул Бриндл. Устанавливая крышку на место, она стерла часть налипшей грязи. И теперь в свете фонаря яснее ясного виднелись три глубоких надреза на крышке, подчеркнутые и накрытые сверху более тонкими царапинами. Римское «три».
54
– Интересная особа – эта миссис Грегсон, – заметил мистер Холмс, протягивая Берту старый номер «Пэлл-Мэлл газетт». – Прочти. А потом – сможешь ее вырезать и пристроить к нам на стену?
Простенок над очагом уже напоминал мальчику паутину – сложный узор расходящихся от центра нитей. Вернее бы сказать – от двойного центра. К тому же паук, пожалуй, был пьян и шатался, как отец Берта на Рождество. Но каким бы запутанным ни выглядел узор, мистер Холмс, похоже, держал его еще и в голове.
Отлежав день на досках, вечером бывший детектив перебирался на диван, только спину подпирал высокими подушками. Они с удовольствием поужинали пюре с сосисками – еду приготовила «девушка», которая на поверку оказалась не так уж молода. А теперь они обсуждали дело. У Берта замирало сердце: с ним разговаривали как со взрослым, не избегая никаких тем: ни секса, ни войны, ни политики. Иногда Берту разрешалось высказать свое мнение, а иногда его наниматель словно забывал о присутствии Берта в комнате. И о том, что мальчик умеет говорить.
Зато, когда его, как вот сейчас, просили высказаться, Берт от души радовался, что мать отпустила его помогать старику. Хотя разрешение было даровано лишь после того, как собственноручно она навела порядок (своего мнения о способностях «девушки» она не скрывала), покрасила снаружи дверь и застелила чистым бельем втиснутую в чуланчик кровать. Перед первой ночевкой она отвела Берта в сторонку и сказала:
– Да, он немного со странностями, но с больной спиной не сумеет втянуть тебя в большие неприятности, верно?
– Ну? – спросил старик, когда Берт вырезал статью длинными ножницами, полученными от мистера Холмса.
– Из статьи ясно, что у нее преступные наклоности. – Берт вставил выражение, которое слышал от старика. – И она совершенно беспощадна. И занималась политикой. Может, она и есть убийца?
– На этой стадии расследования никого нельзя исключать. Ватсон представил нам действующих лиц, но почти не описал декораций. – Холмс ткнул пальцем в центр паутины. – Думаю, решение кроется в одной из этих двух точек. – В центре узора красовались два названия: Ли и Флитчем. – Надо выяснить, где родилась и воспитывалась миссис Грегсон и не связана ли она с одним из этих мест. Может быть, о суде над ней больше писала «Таймс». – Старик кивнул на штабель коробок, еще не тронутых Бертом. – У нас подшивка от 1905 года. Но до ночи нам, Берт, надо заглянуть в другое издание.
– Это в какое же?
Мистер Холмс указал на верхнюю полку над диваном:
– Тот красный том, пожалуйста.
Взобравшись к полке, Берт достал указанную стариком книгу. И вслух прочел золотые буквы на корешке: «Кто есть кто?»
– Он самый.
Через десять минут Холмс отправил Берта перебирать «Таймс» за прошлый год. Обнаружив то, что искал, попросил мальчика достать железнодорожный справочник «Брэдшо».
Спина не спина, сказал он, а пора им совершить «визит на дом» – что бы это ни значило.
55
Выход из наркотического отшельничества походил на пуск снаряда с морского дна. Только что Ватсон восхищался парящими вокруг светящимися пузырями и гигантскими головастиками, вызванными на сетчатку пробивающимся сквозь веки солнечным светом, а в следующий миг его выбросило из теплого ласкового бульона в жестокую реальность. Словно ведро холодной воды выплеснули в лицо, и он еще несколько секунд брыкался, не желая возвращаться.
– Успокойтесь, майор Ватсон.
– Не могу, не могу говорить, – прохрипел он.
– Погодите, я уберу.
Он втягивал в себя воздух, пока его опрокинутое восприятие приспосабливались к реальности. Мозг медленно заполнял инвентарный список.
Он в палатке для переливаний. Сюда провели электричество – оттого свет такой яркий. На лице кислородная маска. Над ним и в самом деле сестра Дженнингс. Ужасно пересохло горло.
– Можно воды? – выговорил он.
– Конечно.
Сестра Дженнингс подсунула ладонь ему под голову и приподняла, другой поднося к губам стакан. Вкус был изумительным, лучше хорошего «Айлея» или коньяка. Впрочем, Ватсон знал, что так всегда бывает с теми, кто выжил вопреки вероятности. На несколько чудесных мгновений нервная восприимчивость невероятно обостряется, словно под влиянием опиатов, а потом успокаивается до нормы. Наверное, оттого-то по затылку у него от ладони сестры Дженнигс бежали мурашки.
– Что вы здесь делаете? – первым делом спросил он.
Она ответила мягко, как ребенку:
– Я? Я здесь работаю, майор. В эвакогоспитале.
– Знаю. Но вы уезжали. С Майлсом…
Сестра Дженнингс рассмеялась. Что это всем так хочется сосватать ее с Майлсом?
– Извините, майор, на вас еще действуют седативные.
– Ужин. Вы просили меня составить вам компанию…
Ужин? Она нахмурилась, припоминая.
– Ах да, верно. А потом меня известили, что в Болонье мой брат. В госпитале, ожидал транспортировки. Сестра Спенс любезно позволила съездить к нему, но только при условии, что я не стану об этом болтать. По-моему, она боится, как бы ее не сочли слишком мягкой.
Брат… Да, сестра Спенс должна была хорошо понять сестру Дженнингс. Она ведь сама лишилась брата из-за «рецидива»? И конечно, она никому не призналась бы, что в ее стальной душе есть чувствительное местечко.
– А что же Майлс?
– Понятия не имею. Так вот почему миссис Грегсон меня о нем расспрашивала? Для вас?
Сестра откровенно обиделась.
– Я ее не просил. Миссис Грегсон – сама себе хозяйка.
– Это уж точно, – согласилась она и закусила губу, словно хотела добавить что-то еще.
– Но, простите, что же Каспар Майлс?..
Дженнингс пожала печами:
– Говорят, он вернулся к своим.
– Не вернулся.
– О… – Она задумалась. – Но всем известно, что он пропал, не отпросившись у майора Торранса. И тот очень им недоволен. Еще воды?
– Спасибо.
Сделав еще глоток, Ватсон откинулся на подушку и облизал губы.
– Вы вяжете, сестра Дженнингс?
– Вяжу ли? Да, хотя давно не вязала. Здесь на это нет времени. А что вам нужно?
Майор сменил тему:
– Давно я здесь?
– Вас привезли еще раньше, чем я вернулась. Почти три дня. Не увидели вы фельдмаршала Хейга! Впрочем, из наших его почти никто не видел. Все оказалось бурей в стакане воды. Однако эту бурю засняло множество кинокамер – для хроники.
– Три дня! – Ватсон откинул одеяло.
– Прекратите! Скажите спасибо, что живы остались, – вмешалась мисс Пиппери. – Джордж донесла вас на плече и заставила весь госпиталь побросать дела, чтобы заняться вами.
– Я должен ее поблагодарить, – сказал Ватсон.
– Ее здесь нет, – ответила Дженнингс. – Вернулась к своим обязанностям в Байоле.
Ватсон насупился. У миссис Грегсон были причины не желать возвращения в Байоль. Она вроде бы сожгла там за собой мосты.
– А капитан де Гриффон?
– Со своими людьми.
– Мне нужно… – Он чувствовал, что силы кончаются. – Мне нужно кое-что узнать. Там был человек. Он запер сарай… пустил газ… убитый…
– Ну об этом, думаю, лучше спрашивать военную полицию, – заявила сестра Дженнингс. – Они уже побывали здесь, задавали вопросы и велели их уведомить, когда вы будете в состоянии говорить. Вы в состоянии? – Ватсон кивнул. – В таком случае надо сообщить в Камар. Что майор Ватсон ближе к вечеру сможет ответить на их вопросы.
– Хорошо, – кивнула мисс Пиппери. – Кому адресовать сообщение?
Дженнингс задумалась.
– Лучше, я думаю, связаться с лейтенантом Грегсоном.
– С Грегсоном? – встрепенулся Ватсон. Имя распространенное, и все же… – Не родственник ли миссис Грегсон?
Дженнингс пожала плечами так, что стало ясно: она знает больше, чем говорит.
– Об этом вы лучше у нее спросите, майор.
Понедельник – вторник
56
Леди Стэнвуд, стоя у окна, выходившего на подъездную дорожку Флитчема, с нетерпением высматривала гостя. Видная ей часть сада выглядела лучше, чем при жизни покойного мужа. Да, смерть старого Томми Тернера стала ударом. Говорили, что старику-садовнику не стоило возвращаться к работе, после того как почти все слуги ушли добровольцами. Что его доконали холод, и сырость, и неумелые помощники. Леди же полагала, что кончину старика ускорила весть о гибели внуков: оба погибли на Ипре почти друг за другом.
О, как она ждала конца войны. Тогда она возьмется за все, что замыслила. А теперь она словно застыла. Наверное, думалось ей, так окаменели теперь все матери в этой стране – в страхе пред маленькими красными чертенятами на красных велосипедах, мешками развозящими горе. Сколько еще это может продолжаться?
