— Мы должны подумать и о Федре, моя дорогая, — мягко заметила она. — Твоя сестра лишена даже тех возможностей, которые есть у тебя.
Уинстон низко поклонился и вышел. Фиби откинулась на спинку кресла.
Тик-так, тик-так…
Часы пробили час. Было уже слишком поздно для утренних посетителей. Фиби наклонилась к чайному столику и взяла один лимонный бисквит.
— Он не придет, я вам говорю, — сказала она, глядя насмешливо на сестру. Ее белые ровные зубы впились в пирожное.
Царящую в доме тишину нарушало лишь тиканье часов. Тристан не пришел.
То и дело поглядывая в сторону дома Федры на Брук-стрит, Тристан стоял, облокотившись о чугунную ограду, пока Каллидора пощипывала росшую по ту сторону забора траву, до которой ей удавалось дотянуться своими шелковыми губами. Сейчас была уже середина дня.
Он сильно замерз, его пальцы, державшие поводья Каллидоры, сделались неподвижными от холода и покраснели. Или, возможно, это нашедшее на него оцепенение проистекало от нерешительности.
Но видит Бог, он никогда не страдал от неуверенности в себе. Нэш ничем его не оскорбил и не отнял у него вожделенный кусок. Тогда почему он стоял и размышлял о том, что могло бы быть и чего могло бы не быть?
Он стоял здесь, на пронизывающем до самых костей ветру, отнюдь не потому, что ему не хватало уверенности в себе. Он стоял и мерз перед домом Нортемптонов, потому что в глубине души знал, что Нэш прав. И его отец прав. Даже если двери этого дома и откроются для него, то он ни в коем случае не должен преследовать Федру и требовать от нее продолжения их связи.
Нет, Нэша он, конечно, не боялся. Тристан боялся причинить зло Федре. Она этого точно не заслуживала. Даже имея честные намерения, он был не устроен в жизни. И его работа, так или иначе, всегда была связана с опасностью. Неужели он на самом деле хотел вовлечь ее во все это? Неожиданно Тристан понял, что уже вовлек эту девушку в тот хаос, который представляла собой его жизнь. Разумеется, узнай о их связи кто-нибудь в обществе, его тут же заклеймили бы как злодея и негодяя. Нашлось бы немало доброжелателей, которые стали бы в один голос утверждать, что Федра заслуживает лучшего.
Но даже и это не вызывало у него беспокойства. Проблема заключалась в том, что Федра не хотела связывать себя узами брака.
Женщина, хрупкая как стекло…
Да, в этом Нэш был прав. Тристан даже и предположить не мог, что леди Федра окажется столь чувствительной и уязвимой. Впрочем, он больше интересовался ее телом, чем состоянием души.
Конечно, это не делает ему чести. Особенно если принять во внимание тот факт, что он заметил, какими грустными иногда становились у нее глаза. Если женщина способна вести себя так холодно и рационально, это означает лишь одно — у нее имелся печальный опыт и она боится снова совершить ошибку. Ведь ее брат сказал, что ей причинили боль. И не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что кто-то, пообещав ей вечную любовь, взял от нее то, что ему было нужно, а после этого исчез, вероятно, разбив ей сердце.
Тристану было интересно знать, жив ли еще тот негодяй. Он не прочь послушать всю эту историю. И конечно, он предпочел бы услышать ее не из уст маркизы Нэш. Им руководили отнюдь не собственнические инстинкты и не задетая мужская гордость, у него просто не было права иметь подобные чувства. Тристан хотел докопаться до сути, чтобы понять, сохранились ли в сердце Федры еще какие-то чувства к тому человеку, или с ее прошлой любовью было покончено. Вполне, возможно, тот мужчина был гораздо лучше его, Тристана, скандально известного лондонского волокиты.
Что ж, подумал Тристан, ему оставалось лишь надеяться, что леди Федра сможет увидеть в нем не только красивое тело и привлекательную внешность. Хотя, разумеется, обнаружить его ум и душевную тонкость было непросто, уж очень умело скрывал он свои достоинства. Тристан и сам стыдился того, во что он превратился и во что превратил свою жизнь.
Он увидел, что в одном из окон второго этажа зажегся свет. Вероятно, в чьей-то спальне. Возможно, что даже в спальне Федры. Он быстро закрыл глаза и представил себе, как она раздевается. Вот она снимает платье, потом муслиновую юбку, затем тонкую шелковую сорочку. Потом она вынимает шпильки из своих роскошных волос, и они блестящим каскадом падают ей на плечи и спину, опускаются до самой талии. Господи, Федра была именно той женщиной, которая создана для наслаждений любви, для мужских объятий и восхищенных взглядов.
Часы на церкви Святого Георгия пробили час, похожий на раскат далекого грома низкий звук прокатился печальным эхом под толщей свинцовых туч. Тристан достал из кармана часы, посмотрел на них и выругался. Он опаздывал на встречу на Сент-Джеймс со старым школьным приятелем. Этот его приятель был клиентом Востриковой. Сегодня они собирались вместе пообедать, поболтать о женщинах, а потом отправиться в игорный дом. Тристан рассчитывал на то, что в какой-то момент их разговор потечет в нужном для него русле и он сможет получить интересную информацию.
Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Тристан быстро достал из нагрудного кармана маленькую кружевную полоску, украшенную шелковой желтой розочкой. Эта розочка выглядела такой невинной и изящной на его широкой крепкой ладони. Зачем он унес ее с собой? Чтобы вспоминать о той, что вызвала в нем такой переворот чувств? Чтобы причинять себе боль? Крепко сжав на мгновение подвязку с цветком, Тристан бросил ее за ограду и собрался тотчас уйти. Но потом, словно в приступе отчаяния, он быстро опустился на колени, просунул за решетку руку и поспешно схватил шелковый цветок. Оглядевшись по сторонам, Тристан быстро сунул свою добычу обратно в карман и облегченно вздохнул.
Вобрав в себя очередной пучок весенней травы, Каллидора скосила свой круглый глаз на хозяина. Тристан снова погладил ее по блестящей черной шее.
— Что ж, старушка, пойдем, — сказал он, вставляя ногу в стремя. — Здесь нам нечего делать.
Глава 10
Все внемлют умирающего речи,
Она таинственной гармонии полна.
Последующие недели Федра перенесла стоически старательно скрывая от всех бурлящие в ней нетерпение и боль. Когда ночью ее начинали одолевать навязчивые видения, она просыпалась, смачивала лицо водой и прочитывала главу из «Пути пилигрима». Она старалась не думать о Тристане Толботе и той встрече, которая так и не состоялась.
Мать теперь чуть ли не каждый день приходила к Федре в комнату, гладила дочь по руке и убеждала ее, словно маленького ребенка, что не стоит расстраиваться из-за таких пустяков, что лорд Эйвонклифф просто недостоин ее внимания. Но Федре это служило плохим утешением.
