Молодой человек любил иногда поразмышлять об аде и рае, особенно об аде. Он был более чем начитан, поэтому, конечно, не думал о банальных котлах, всепожирающем пламени и прочей ерунде. Такие примитивные фантазии он оставлял черни.
Ад ему представлялся переполненным трамваем, в котором вечно должна ехать настоящая личность, вечно передавать талоны за проезд рядом стоящему. И все вокруг знают, что ты – такое же серое животное, как и они, и теснота обрекает на невозможность поступка, и нет выхода, и надо дышать общим воздухом с этими… с остальными…
О рае молодой человек думал реже, и какой-то устойчивой ассоциации с этим понятием у него никак не возникало – это несколько раздражало, как бесполезное стояние перед закрытой дверью. Он не знал, что там. Рай же грезился ему ощущением заслуженного, комфортного и никогда не надоедающего одиночества…
Токарев15 февраля 1988 г.
Уставший Артем возвращался после тренировки домой. Зайдя в парадную, он быстро огляделся и прислушался на всякий случай, потому что времена уже были стремные, пацаны из разных коллективов потихоньку учились «встречать» друг друга в подъездах. На лестнице было тихо. Расслабившись, Токарев-младший пошел наверх, но, когда он начал отпирать дверь квартиры, чья-то крепкая рука ухватила его за ворот куртки. У Артема екнуло в груди, но среагировал он мгновенно – резко присел и начал чуть разворачиваться для уходящего кувырка и последующей атаки. И непонятно, чем бы все это закончилось, если бы неизвестный не сказал издевательским тоном:
– Да все уже, все… Поздняк метаться!
Голос оперуполномоченного Лаптева вкупе с непередаваемо ернической интонацией трудно было не узнать.
– Фу-у ты… Серега! Ну ты даешь! Так ведь и до приступа сердечного… Ниндзя хренов!
В полумраке лестничной клетки Артем увидел, как Лаптев довольно улыбнулся, блеснув зубами, – гениальный опер по карманникам, он действительно как никто умел прятаться и тихариться – причем даже в таких местах, где, казалось, спрятаться было, по определению, невозможно. Сергей протянул Токареву руку и хмыкнул:
– Учишь вас, молодых, учишь… А что с нервишками? Али совесть нечиста? Законопослушным гражданам бояться нечего, пока советская милиция бдительно охраняет их труд и отдых!
Артем усмехнулся и начал было открывать дверь:
– Заходи, охранитель…
Но Лаптев помотал головой:
– Не, Артем Васильевич, после чаю попьем… Батюшка за вами послать изволили… Час уже, как вас поджидаю, барин.
Токарев изменился в лице:
– Что с отцом?!
Лаптев как-то странно отвел глаза:
– Да нормалек все… В общем-то… Если не считать стопроцентного строгача с занесением… А может, и до неполного служебного соответствия дойдет… Там с пацанами «труба»!
– С какими пацанами?
– Ну, с Вадиком Колчиным и Толей Гороховским.
Сергей вздохнул – Колчин и Гороховский, неразлучная парочка, были молодыми оперуполномоченными. За веселый нрав, работоспособность и правильное понимание чувства товарищества их любили все в Василеостровском РУВД – кроме конченых «додманов», разумеется.
– А что с ребятами? – непонимающе помотал головой Артем. – И почему отец тебя послал, а не позвонил просто? Ты чего темнишь, Серега?
Лаптев пожал плечами:
– Вот ты сам у батюшки и поспрашивай. Наше дело маленькое: таскай, куда прикажут… А с пацанами там… Непонятка получилась.
– Какая непонятка?! Да говори же ты толком, е-мое.
Сергей посмотрел Токареву-младшему в глаза:
– Тема, ты такого боксера бывшего Леху Суворова знаешь?
– Прекрасно знаю, – удивился Артем. – Отличный парень!
Лаптев кивнул:
– Ему вроде бы когда-то в парадной кастетом в башку дали, и он из-за этого из спорта ушел?
– Ну, – Токарев нахмурился, – было такое, только не кастетом, а ведром с кирпичами его на лестнице отоварили… Ниндзя какой-то, вроде тебя… Леха его даже увидеть не успел… А в чем дело-то?
Сергей замялся:
– Ну, вроде как… Ребята говорят, что этот твой Леха их подставил круто…
– Бред какой-то, – помотал головой Артем. – Леха? Ерунда… Как подставил?
– Ну… Долго объяснять… Лучше уж на месте, в отделе переговорить… Василий Павлович очень бы хотел с тобой и с Лехой этим повидаться…
Токарев-младший ничего толком не понял, но встревожился:
– Хорошо, пошли к Лехе. Он сейчас дома должен быть…
Суворов действительно оказался дома. Артем, сильно смущаясь на предмет того, что, мол, не сдает ли он товарища, начал что-то путано объяснять. Леха совсем ничего не понял и поэтому очень разволновался. Лаптев бесцеремонно отодвинул Токарева в сторону и сказал по-простому:
– Слушай, парень, давай дойдем до отдела, там и выясним все, а?
Суворов кивнул и молча начал одеваться. В паршивом настроении все трое добежали до РУВД. В кабинете Токарева-старшего сидели рядышком Колчин и Гороховский – непривычно тихие. Василий Павлович хмуро глянул на вновь прибывших и, не поздоровавшись с сыном, спросил у оперов:
– Ну, узнаете кого?
– Это… Артем, – удивленно ответил Толя Гороховский, а Колчин сказать ничего не успел, потому что Токарев-старший почти заорал:
– Если ты, Вадик, сейчас скажешь, что рядом с ним – Лаптев, я сяду за убийство двух мудаков с мерой пресечения «подписка о невыезде»!!! Глумитесь?! Это кто?!
И Василий Павлович ткнул пальцем в инстинктивно съежившегося Леху. У Суворова аж закружилась голова – неизвестность и непонятность, как правило, пугают. Леха решил, что если его кто-нибудь опознает – то все, – расстреляют, а он даже и не узнает, за что, собственно…
– Я не знаю, – опустил глаза Вадим.
– Я тоже, – чуть осмелел Толя.
Повисла нехорошая долгая пауза. Токарев-старший встал, вышел из-за стола, отвернулся к окну и наконец сказал с тяжелым вздохом:
– Плохи наши дела, ребята. Наши – плохи, а ваши – и вовсе дрянь. Единственное, что радует, – так это настоящий Леша Суворов. Берите его и все ступайте в кабинет, кумекайте – откуда фантом нарисовался… Может, общий знакомый, может… Хер его знает…
Василий Павлович опустил голову. Лаптев, Гороховский и Колчин, сопя, вывели из кабинета охреневшего уже абсолютно в ноль Леху. Отец и сын остались одни. Артем выждал с полминуты и осторожно кашлянул:
– Батя, я, конечно… Но, может быть, ты хоть как-то объяснишь, что случилось?
Токарев-старший вздохнул, как паровоз перед отправкой, закурил и покачал головой:
– Случилось… И самое поганое, что из-за прошлых твоих художеств я уж испугался – а вдруг ты снова, со своими приятелями-спортсменами при делах окажешься… Извини…
Артем чуть было не сорвался в крик на отца, но тут Василий Павлович начал рассказывать все по порядку – подробно и обстоятельно, видимо успев уже проработать детали. То, что он рассказывал, действительно вырисовывалось в картину маслом с известным названием «Приплыли».
…В это утро в дежурную часть 16-го отделения зашел молодой человек. Ничего нового от него дежурный Сомов не услышал. С первых же слов парня: «Куда я могу обратиться по поводу ограбления»… дежурному захотелось вздохнуть:
«Во-первых, здравствуйте»… но вздыхать он не стал, а, изображая настороженность и заинтересованность, посоветовал:
– К дежурному оперу. Сразу направо, там увидите дверь с кодовым замком.
И дежурный показал рукой, куда надо завернуть. При этом из «обезьянника», именуемого в официальных документах «комнатой для временно задержанных», раздался крик:
– У меня мать в исполкоме на распределении жилья! Ты, наверное, в ментовку пошел, чтобы квартиру получить?
– Угадал, – не оборачиваясь к задержанному, кивнул Сомов.
– Так вот – пролетаешь ты с квартиркой! Я уж постараюсь!
В это время второй задержанный умудрился расковырять себе кожу на руках и затребовал «скорую»:
– Я вскрылся!!! Я предупреждал! У меня свидетели! Тебя, мудака, посадят!
Дежурный вздохнул и мотнул головой:
– Коля, глянь клиента!
Помощник дежурного вскочил и распахнул толстую дверь из полупрозрачного пластика:
– Кто тут самоубийца?!
В открывшуюся дверь попытался было выскочить сын ответственной работницы исполкома, но сержант тихонько шлепнул его ладонью в лоб:
– Ку-да, хозяин жилплощади русской?! Мы теперь отпустить тебя ну никак не сможем!
– Это почему?! – возмутился сынок.
– Так ведь если отпустишь – вся наша жил-бронь накроется. Сам ведь угрожал, – усмехнулся сержант. – Поэтому придется тебя придушить. Тем более что один суицидник уже есть. А один или два – разницы не вижу.
Второй задержанный протянул сержанту руки с закатанными рукавами рубашки. Руки были сильно расцарапаны, однако кровь ручьем не лилась.
