– Ага, – язвительно ухмыльнулся вор. – Шито-крыто!
Токарев прищурился:
– Откуда это у тебя такая гражданская позиция – ментов мухлежом попрекать?
Варшава сморщился, как от внутренней боли:
– Я не попрекаю… Но мокродел этот – не из блатных…
– Может, спортсмен?
– Нет.
– Это почему? – заинтересовался такой убежденностью начальник ОУРа.
– Когда мы говорим: «валим!», то – режем. А когда спортсмены говорят: «валим!», то – сваливают[16]. Они еще духа не набрались.
Токарев выслушал аргументацию внимательно, но скепсиса своего не скрыл:
– Не спортсмен, не блатной… Стало быть – маньяк-оборотень? Где-то я уже слышал что-то подобное… И – не раз.
– Не язви.
– Кто из нас – «особо опасный»? Тебе и видней, – отшутился Василий Павлович и тут же добавил, уже серьезно: – И приметы – честно говоря, слабенькие.
Вор, словно вспоминая убийцу, медленно кивнул:
– Приметы… да… он весь такой – обычный… Вот только… он знаешь – без эмоций… даже когда злился… не знаю, как объяснить…
Токарев несколько раздраженно махнул рукой:
– И глаза, как у слепого, – алюминиевые… Слышал!
Варшава, будто его и не перебивали, так же медленно добавил:
– Я его в харю знаю.
– Найдешь – мне скажешь?
– Сам не сдюжу – скажу.
– Вот и поговорили, – заключил начальник ОУРа. – Ладно, давай перемозгуем. Через недельку позвони мне сам, без посредников. Кстати, а откуда ты Тульского знаешь?
Вор прищурился и впервые за весь этот напряженный разговор по-доброму улыбнулся:
– А может, это он меня знает?
– Не надо, Варшава! Молод он.
Варшава посмотрел на Токарева серьезно и сказал, будто слово честное дал:
– Ты не думай, парень будет вашинских кровей!
– Да знаю я! – успокоил его Василий Павлович. – В бой все время рвется!
Вор и не заметил, как «продал» себя ласковой гордостью интонации:
– Ишь ты!.. Это хорошо… Мать его я знавал… но то было на Пасху. Не бери в голову…
Токарев же все нюансы тона ловил профессионально, однако удивление свое скрыл, переведя разговор на еще одно очень важное для обоих направление:
– Как ты понимаешь, мое руководство тоже не будет в ладоши хлопать, если донесут о наших беседах…
Варшава понимающе кивнул, однако от вопроса не удержался:
– А что в нашем разговоре дурного?
– Ничего. Просто соображаем, как найти человека, которого, если ты не сможешь убить, то я попробую посадить. А так-то все нормально…
Крыть вору было нечем, и он лишь головой покачал:
– Жесткий ты человек, Токарев.
– Можно подумать, что ты – приятный, как шелк, – немедленно парировал Василий Павлович.
Похмыкали, пощурились друг на дружку, ежась на холодном ветру, – разговор-то их длился почти час, а на дворе не лето стояло.
– Ну, бывай!
– До встречи!
Они разошлись и руки снова не жали друг другу. Но буквально через секунду Токарев снова окликнул Варшаву:
– Май!
– Оу?
– А ведь мы с тобой уже седые!
– Сила не в цвете, а в сухожилиях, – назидательно ответил вор.
Когда Василий Павлович уже перебегал по диагонали набережную, то услышал гулкое и знакомое:
– Эй, Токарев, я тебя не бою-юсь!
– Конспиратор! – рассмеялся начальник розыска и пошел в 16-е отделение.
У входа в это историческое здание, в котором жил некогда сам Шмидт, участковый Мтишашвили комментировал действия некоего, судя по всему, задержанного гражданина, пытавшегося открыть дверь совсем не в ту сторону, куда она вообще-то открывалась:
– Сильнее можешь?
Гражданин пробовал сильнее, но «пещера Али-Бабы» не открывалась.
– Еще разок попробуй!.. Ну… Я за тебя врата в рай открывать не буду… Ну… Вах! Никакая мысль тебе в голову не идет, да? Тогда попробуй рогами и с разбегу!
Василий Павлович, подойдя, отодвинул гражданина и открыл легко дверь на себя.
– А по какому праву?!.. – взвился вдруг ни с того ни с сего задержанный. Токарев молча ухватил его за шиворот и дал пендель, так что гражданин кособоко влетел в дежурку.
– Мтишашвили! Ты что маешься?
– Хотел избежать насилия, да!..
Начальник ОУРа вздохнул аж с пристоном и прошел в помещение местного розыска. Там было пустынно, заместитель начальника отделения по УР куда-то свинтил вместе с большинством оперов.
Лишь в одном кабинете находились опер по прозвищу Боцман да составлявший ему компанию маявшийся Тульский.
Боцман свое прозвище получил еще лет двадцать назад, когда пришел в милицию из речного флота. Он всегда под рубашкой носил тельняшку, образованием не блистал, поскольку закончил всего шесть классов, – это потом уже ему в личном деле подделали документы на десятилетку. Боцман всю жизнь проработал в 16-м, начинал с постового и дошел до старшего оперуполномоченного в звании капитана. Выше ему ничего не светило, да он и сам это понимал и не стремился. Орфографические ошибки в объяснениях и постановлениях он делал умопомрачительные, но территорию свою знал так, что мог дать такой, например, совет операм: «Когда к Верке зайдете, то не прислоняйтесь в темноте к правой стенке – там обои лет шесть назад отвалились, можете в известке перепачкаться!» Боцмана практически не видели трезвым, но его терпели, потому что он был всегда и был незаменим, как гвоздь-сотка. Если с ним говорили по-хорошему, то он мог «последнюю рубаху на бинты порвать», а ежели по-плохому…
Пару лет назад в кабинет Боцмана влетел на развевающихся фалдах модного кожаного плаща опер из главка и швырнул на стол листок с записанными фамилиями:
– Пробей по ЦАБу!..
Сотрудник Управления имел в виду, что надо дозвониться до Центрального адресного бюро и сверить точность фамилий, имен, дат рождений и т. п. Со стороны это выглядело самоуверенно, похабно, а для Боцмана и оскорбительно. Поэтому он привстал из-за стола, схватил своей ручищей телефонный аппарат и действительно пробил, но не по ЦАБу, а прямо в голову вошедшему. Шуму было много, пока все бегали, созванивались, матерились и удивлялись, Боцман спокойно собрал осколки пластмассы в ведро, досочинял постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, любовно прошил белыми нитками материал и лишь после этого открыл дверь своего кабинета, в которую уже минут десять отчаянно стучались коллеги:
– Валера, открой, твою мать! Окабанел, что ли? Майору главка лоб разбил, между прочим! Открой, хреново закончится!
«Пробитому» майору Боцман вместо извинений сказал дословно следующее:
– Стажера во мне увидел? Скажи спасибо нашему старшине, что он вовремя старые телефонные аппараты на польские поменял, – а то бы так и остался майором навечно!
Конечно, на Боцмана был написан рапорт, но оргвыводов, как и всегда, не последовало… Вот у такого «интересного» человека в кабинете и сидел Тульский, когда к ним заглянул Токарев-старший. Надо сказать, что Артур и Боцман не бездельничали – у оперского стола еще притулился немолодой мужчина с лицом, похожим на сдувшийся и потертый футбольный мяч, по позе которого было ясно, что он не сам явился в отделение и явку с повинной писать не собирается. На столе перед Боцманом стояли бутылка «Агдама» и блюдце с красиво нарезанным яблоком.
– Хоть бы раз я что-то новенькое увидел, – обречено проворчал Василий Павлович, заходя в кабинет.
Тульский, увидев начальника, вскочил, а Боцман, не изменив позы, пробасил уверенно:
– Работаем, Палыч, ничего новенького.
Токарев жестом усадил Артура обратно на диван и спросил:
– Долго ли беседа длится?
Начальник розыска, конечно, не знал, кто этот задержанный, по какому поводу, – но сделал осведомленный вид, – подозреваемый должен был осознать, что начальство в курсе всего, а стало быть – деваться некуда…
– Ой, долго! – засокрушался Боцман. – Плетет себе лапти и плетет… Андрюшенька, портвешку хочешь?
– Не откажусь, – затравленно прошепелявил задержанный.
– А за что же я тебе, Андрюша, налить должен? За то, что заснул на унитазе и не слышал, как в твоей квартире Остроумова расчленили?
– Не слышал! – по-прежнему не хотел сознаваться мужик. В игру вступил Токарев:
– Ну хорошо – не слышал… А может, просто видел?
– Я же спал!
– А кровь зачем затирал?! И откуда такая чистоплотность? Аж выскоблил все, даже на плинтусах пыли нет! – продолжал давить на психику Боцман.
Василий Павлович посмотрел на мужичка внимательно и попытался «купить» его – как уже «покупал» десятки других душегубов и их подельников:
– Слушай, мил человек, я только что из квартиры – мы повторный осмотр делали – так вот, эксперты трубы под раковиной в ванной отвинтили – и знаешь, какой результат невооруженным глазом?
– Винца плесни… – судорожно сглотнул задержанный. Психологически он уже «треснул», хотя сам еще не осознавал этого.
