славную кровь. Они хотели этой войны куда сильнее людей, но, в отличие от них, готовились к ней дольше и основательнее. На Эльфийском побережье, которое алчным взорам людей виделось почему-то свободным, неукрепленным и беспечным, давно были возведены укрепления и ловушки, сторожевые вышки и потаенные рвы, заполненные горючими смесями и ожидающие своего часа. А сами эльфы, почему-то представляющиеся людям слишком изнеженными, склонными к пению своих эльфийских песенок и игре на всяческих арфах, но не к бою, были бойцами, закаленными в битвах тысячелетней давности и вооруженными в сто крат лучше своих врагов.
Мария нашла Гарета на рассвете, на берегу Ригины, стоявшим неподвижно и задумчиво смотревшим на реку. Услышав ее шаги, он повернулся, глянул и улыбнулся ласково, но Мария видела в его глазах какую-то затаенную боль. Она прямо-таки слышала, как он таким же, как у Гэбриэла, голосом и теми же самыми словами убеждает ее, что она ни при чем, дело не в ней. Но Мария знала, видела, что и застывшее отчаяние в темно-серых глазах Гэбриэла, и эта тихая боль в синих глазах Гарета именно из-за нее. Она, как раз, очень даже при чем, но почему, что с нею не так – Мария не понимала, не понимала!.. Но она должна была понять! И исправить что-то, пока не поздно.
– Не говорите мне, что дело не во мне. – Произнесла девушка требовательно. – Что я ни при чем, что все дело в каких-то ваших личных недоразумениях. Может быть, и так, но я замешана в этом и знаю это!
– Может, и так. – Согласился Гарет. – Но есть вещи… которые должны оставаться невысказанными.
– Почему?
– Почему? – Гарет отвернулся, и опять стал смотреть на реку. – Попробуй представить ситуацию… выдуманную, но как будто реальную. Как в книге. Ну, к примеру, есть мужчина и женщина, и он любит ее, а она его – нет. Но у нее благородное сердце, и когда мужчина признается ей в любви и добавляет, что ему осталось совсем недолго, он умирает от какой-то страшной болезни, – она из жалости остается с ним, хотя ее сердце принадлежит другому, и она глубоко несчастна. Это та ситуация, когда мужчине лучше было промолчать.
– Лучше для нее. – Уточнила Мария. Он кивнул.
– И для кого лучше ваше теперешнее молчание?..
– Для всех. Представь еще одну ситуацию. Двое близких людей… И один виноват перед вторым, но думает, что это тайна. Второй знает о ней, но тоже молчит, помогая первому хранить эту тайну. Потому, что если молчание будет нарушено, они никогда не станут прежними, их отношения навеки испортятся, явный грех встанет между ними навсегда. Понимаешь?
– Да. И какая из двух… ситуаций, – Мария старательно выговорила непривычное слово, – больше похожа на нашу?
– Обе. Хотя вторая – больше.
– А ваш общий грех – это я? – Спросила Мария, и у Гарета больно дернулось сердце. Он покачал головой.
– Ты – не грех, Мария, ты – чудо. Ты сама не понимаешь, какое ты чудо!
– Я не понимаю! – Чуть не плача, взмолилась она. – Я вижу, что виновна в чем-то, но в чем – не пойму! Зачем вы со мною так?!
– Это мы виновны! – Воскликнул Гарет. – Понимаешь?! Мы – виновны! Друг перед другом, перед тобой, перед невестой моего брата… А ты… ты женщина. Прекрасная женщина, вот в чем проблема.
– Как Гиневра? – Спросила Мария, подумав.
– В некотором смысле – да. – Засмеялся Гарет. – Но Артуру было проще – Ланцелот не был его братом-близнецом.
– А почему, – гордо вскинув голову, спросила Мария еще, – вы думаете, что Артур – вы? Может, все как раз наоборот?..
– А в нашем с Гэйбом случае, – помолчав, и начав усердно отковыривать из песка крупную гальку носком сапога, сказал Гарет, – это не важно. Кто из нас кто. Нам обоим от наших проблем одинаково.
Они замолчали, не зная, что сказать еще. Мария только подумала об этом, а Гарет озвучил ее мысль:
– Вот видишь?.. Есть вещи, которые должны оставаться невысказанными. Чтобы всем заинтересованным сторонам не приходилось потом вот так молчать, и думать о том, как быть и как смотреть в глаза друг другу дальше.
– Вы могли бы спросить меня. – Вдруг сказала Мария. – Вы, оба. Может, на самом деле вам обоим не из-за чего переживать, а вы огород городите на пустом месте?! – Повернулась и пошла обратно.
– Полу…чил?! – Гарет ударом сапога выбил-таки упрямую гальку из ее песчаного гнезда, поднял и запустил в воду со всей силы. Почти тут же из воды высунулся сердитый ниссе и погрозил полуэльфу перепончатым кулачком, сердито что-то проскрипев своим лягушачьим голоском.
– Тебя еще не хватало! – Выругался Гарет, и ниссе, забулькав и квакнув, нырнул, а Гарета с ног до головы окатила невесть откуда поднявшаяся речная волна.
Мария шла, нет, летела, почти не видя тропинки под ногами, пылая от обиды и злости. Так вот в чем дело! Они ее поделить между собой не могут, словно она – вещь, приз какой-то! И им самим и решать, чья она есть и будет! Все встало на свои места: и слова и поведение Гэбриэла, и взгляды Гарета, и даже бдительность Ганса. И этот – туда же! Так значит… – Мария запыхалась, взлетев на гору, остановилась на ровной лужайке со старой березой посреди, нижние ветви которой были увешаны эльфийскими шнурками с бусинами, перышками и раковинами, – что бы Гэбриэл ни говорил про свободную эльфийскую девушку, на самом деле она по-прежнему чья-то собственность, судьбу которой они собираются решать промеж собой?! Прислонилась спиной к стволу дерева, чтобы отдышаться и успокоиться. И Сады Мечты померещились ей сквозь окружающую красоту, словно сквозь прекрасное лицо проглянул голый череп. И Мария не знала даже, что хуже: глумливые слова и поступки Доктора, или поведение братьев, которые позволили ей пребывать в плену прекрасных иллюзий, в то же время считая ее все той же вещью… только в этом случае – не для общего пользования, а для единоличного владения!
– Я не вещь! – Сказала Мария, сжала кулаки, и крикнула снова, громко, как можно громче:
– Я не вещь!!!
Гэбриэл просил ее освободиться от Садов Мечты, забыть их?! Она освободится! Она любит их – обоих, очень, сильно, безумно. Одного – как брата, а второго… Второго – как того, чей поцелуй до сих пор пьянит и туманит разум, и заставляет тело млеть в сладкой истоме и просить еще. Но она – не их собственность! Несколько раз вздохнув и сжав и разжав кулаки, Мария отделилась от дерева и пошла к дому.
Гарет, почему-то мокрый,
